***
Ты замечаешь, как уходит время,
по сверстницам своим, их лицам…
Оно – завистливой царицей
из Закавказья – дарит птицу
из золота, чтоб клюнуть в темя…
И это для тебя – спасенье
внезапное… И торопиться,
чтоб перед кем-то засветиться,
уже не надо…
На мгновенье –
блеск золотого оперенья…
И на стене – крылатой тени
пятно…
Крик петушиный длится…
05.07.
***
Некто в черной одежде
на штормовом побережье.
Черная птица зависла
на фоне хмурого неба.
На штормовом побережье –
белые, черные пешки…
И нет желанья для спешки.
Лишь жажда поиска смысла,
который насущнее хлеба.
…Но ничего, кроме решки,
не выпадает… –
без спешки…
следом за острой косою:
дама…
кузнец с женою…
девушка…
оруженосец…
актер…
благородный воин –
рыцарь, высок и строен –
с застывшим в глазах вопросом…
Но нет на него ответа,
как нет и в тучах просвета
на штормовом побережье…
Белые… черные… пешки…
И катится прочь кибитка
Бродячего балагана.
15.01.07.
***
Яблоневые лепестки
на вечно озабоченном асфальте
Комариный укус
в самое ребро моей забывшейся ладони
Соловьиное солнце
дает прикурить
просыпающимся
позевывающим окнам
28.05.07.
***
Тополя склонились к МЖК
просто так, без повода, под ветром.
Их невнятный говор свысока –
Тучный шелест середины лета.
Густота зеленая влечет,
хочется, поднявшись, слиться с кроной –
мыслящей вершиною. Течет
благостность ее в меня, хоронит
от себя же самого, на торг
выставленного самим собою…
Туч упрямый дождевой затор
на пути к вечернему покою.
И кастрюльная темница мух
на окне желтеет милосердно.
И сплошная почва для посева
семени, идей – снует вокруг.
22.06.07.
***
Комками прожаренной глины,
готовой для новых коррозий,
мы хлещем кубанские вина,
всё бродим, пытаясь спастись
в зеленом июньском морозе,
в котором – ни смерть и ни жизнь,
а что-то от кожных ознобов
и непроходимой одышки,
чертей из табачных коробок,
божеств из машин…
Понаслышке
живем, а верней по привычке,
как шмель – в городской электричке –
на чьей-то белёсой косичке…
Всё хлещем кубанские вина,
Всё бродим, пытаясь спастись
средь грязных подъездов и ливней
на этом не очень-то длинном,
но очень холмистом пути.
23.06.07.
***
Массив безбашенного света –
от каждой гальки и былинки.
Ну, наконец, ворвалось лето
игривой знойною блондинкой.
С такою смуглой поясницей
и безупречным животом;
из паха синее змеится
тату – к пупку, шепча о том,
что скрыто за джинсою грубой,
сползающей по ягодицам…
Сжимаю сотовую трубку,
а кажется, что чью-то руку
далекую ласкаю. Сбыться
тому не суждено...
Клубится
июль клубничный, а на дне –
блестят кусочки перламутра –
гламуры мемуаров смутных…
Листает лето «Кама-сутру»
в картинках облаков, теней.
07.07.
***
Книжный умер.
Мы все слетелись
на невиданную распродажу,
как вороны, на книжное тело
в порционной нарезке.
С поклажей
был и я: собачонкой крутился
Чеслав Милош, а гневный Альберти –
кулаками стучал по перилам
офицьяльных притонов, -
«Либерта!» -
Выкликая протестом программным.
А на ярком плакате рекламном
ел пацан
с коровьими глазами
розовый обрезок
колбасы…
4.07.07.
Агасфер
Одни лишь кирпичные трубы,
И вязка германской колючки.
Наверное, в городе этом
Живут лишь одни однолюбы,
Считая часы до получки
И проклиная рассветы…
Полынь и цветущий репейник…
***
Зовут ее словно ручного песца
с пушистою шерсткой, стальными зубами...
С началом таким быть подругой бойца,
который бы Дария спесь поубавил
и Персию к ногтю поставил…
Свистят
в нем стрелы и меч, рассекающий воздух,
все вымпелы вьются…
Глаза же хотят
стать белками, кверху взобраться до звездных
мерцаний. Там видно ущелье, поток,
ключицы хребта в паутине созвездий,
костра догорающего завиток…
Быть может, мы с ней здесь окажемся
вместе.
06-08.07.
***
Ночная дорога.
Ныряет между туч половинка Луны…
Ныряет между луж половинка света…
А дорожные знаки – это призраки,
которые неожиданно выскакивают по сторонам,
жестикулируя о недалекой буре,
и вопят что есть мочи на языке немых
о том, что за следующим поворотом
ты можешь вылететь из времени и из самого себя,
как из жокейского седла.
И лишь красные волчьи глаза
больных отражателей – тотемов с обочины,
и ни души.
И лишь черные зубья
лесного частокола,
вышвыривающие под колеса очумелых зайцев,
которые мечут бисер у самых фар
между Бисером, лунным тоннелем
и Теплой Горой
до которой еще
15 километров.
08.06.
***
Иван-чай вдоль трассы –
два розовых бруствера.
Встающее солнце
по капле выжимает из салона автобуса
зауральскую зябкость и влажность.
Водитель, чтобы не задремать
лузгает семечки, прикрывшись
от прямого попадания
и светового лобового напора
за красный козырек бейсболки.
Ночная бутылка газировки «Пермская»
уже иссякла.
«Дворники» до блеска полируют
толстую лобовую кость.
Их паучьи лапки словно перебирают
бегущую под колеса дорогу
и выплетают на ней свои узоры.
Тени от их брызг и разводов
лежат, как кружево,
на флажке-триколоре.
16.07. 07.
***
Затуманило утро меня.
Затуманило пыльный репейник.
Распушило все грани у дня,
спрятав солнечную копейку
в самый угол кармана небес.
Я качусь в заводную лузу,
чтоб сверстать этот новый отрез.
А туман – разноцветные блузы
на свой берег – на тротуар,
искушая газоны, выносит.
Пахнет клевер, как будто отвар
трав амурных, куда-то заносит...
И доносит, откуда невесть…
Может, просто почудилось снова.
И ржавеет всеобщая жесть,
выдавая первооснову.
31.07.07.
***
Нелепый, несуразный карлик,
твоя удача полнит крыши
чужих домов, чьи окна в марле,
где комариный писк не слышен.
Ты прорастаешь сквозь асфальты
Змеиным горцем – змееборцем.
Твой плащ неоновою смальтой
блестит сквозь дождь.
Знаток пропорций,
ты созерцаешь, не вкушая
наполненные смаком соты.
Твоя забота
с виду небольшая:
держать лицо.
Ты истинный дакота.
7.08.08.
***
Твоя забота – чтобы не пробились
досада, горечь через кладку складок,
а боль блуждала невидимкой, стиля
не нарушая, не прося награды
и утешенья… Истинный дакота,
ты перья одеваешь, заливая
свой посошок, бежишь до поворота
едва Звезда Успеха замелькает
над горизонтом. Ты в нее не веришь,
считая, что поманит и отбросит.
И будет тяжелей считать потери,
И отступать в рябиновую осень.
8.08.07.
***
Пар изо рта. Но, видно, день
намечен знойный и колючий.
Об этом мне сигналит тень,
контрастная, как странный случай,
который, разбивая цепь,
всё разом на голову ставит
и в сердце расстилает степь,
во вне распахивает ставни.
А у реки густой туман
весь воздух выжил из кварталов,
смещая точность с пьедестала
и торжествуя задарма.
13.08.08.
***
Мой Буцефал лежит в крови…
А в небе сны слонами бродят.
Они – ошибкою природы –
их страшен рев, их странен вид.
Но к дереву побег привит
еще не ведомой породы.
Он свяжет вместе эпизоды
и, несомненно, оживит
все, что утеряно, убито…
Он шепчет: «Приручи меня
и сразу сможешь все понять…»
Орел кружится над забытым.
Гетайры рубятся над гробом.
И снова не сдержать озноба.
14.08.08.
Такман
Солнце сквозь туман
не слепит, не режет.
Воткнуты в него
елей острия –
бледная мишень
для насмешек прежних
суток, бивших в зной
словно в гонг. Сиять
не ему теперь,
а росе на сетке
тихих паутин,
ивовых листках.
Город Чусовой
в боевой расцветке
стерт с лица зари.
О его холмах
вспомнит ли Такман,
к северу сбежавший…
Словно перламутр –
Солнце сквозь туман –
бледная мишень
утренней державы,
где остатки снов
и звенит варган.
18.08.08.
Чусовские Городки
Два привидения у двух монастырей.
Два небольших пятна у века на скатерке,
едва заметных и наполовину стертых
глобальной перестиркой. В янтаре -
два древних незнакомых насекомых.
Останки двух судов у ржавого прикола…
Там – Черный Крест над пустошью – в тенетах.
Здесь – суши заболоченной клочок.
А память – заросли осоки и осота…
И кажется – всего на волосок
ты от того, чтоб заблудиться в этих дебрях,
на этой топи, где был первый залп
пищальный – в сторону Сибири.
Билась вепрем
подраненным она…
Бежит назад
по чусовским разливам
желтый ветер…
08-10. 07
***
Фырчит автобус, отдуваясь.
Провал Губахи позади.
Как перья ворона – отвалы
буквально сжатые в горсти
окрестных гор, пробитых Косьвой.
Кирпично-красных берегов
кровоточащие коросты,
И факел – просьбою без слов.
21.08.07.
***
Август, проходящий через дождь.
Пятна мокрые на плитке белых зданий.
Капли с листьев собери и подытожь
уравненье с неизвестными, где данность –
розовый боярышник, дворец
(не властей, а, якобы, культуры),
трясогузки хвост, больной крестец,
очередь с семи в регистратуре
стоматологической, отъезд
всех проектов по домам, а планов –
сквозь прорехи. И стоит вигвама
собранной моделью - над поляной
утреннего города - отрез
лета, отлученного от воли
быть самим собой, как сжатый в поле
василек: себя считал он небом,
но лишь сором между зерен хлеба
стал.
Не по нему звучит молебен
августа, идущего сквозь дождь…
***
Болезнь и осень – пара черных крыльев
несут тебя куда-то над потоком
машин,
над синими прохожими, над мыльной
струей холодного рассвета – от порога.
И желтизна древесная всесильней
Галопов по невидимым Европам…
Ты разгребаешь толщу парой крыльев,
Невольно превращаясь в мизантрпа…
09.07
***
«Я отступаю от вас все дальше к слепым кротам земли…»
(Ф. Жакоте)
Я все дальше от вас,
со слепыми кротами земли.
Пермь не липнет к кресту,
и в смятении руки разводит
белый Стефан…
Все крутит свой неоновый клип,
накрывая футляром
с наклейкой штрих-кода
тихий вечер,
и он неразмерно велик…
Я все дальше от вас
со слепыми кротами земли.
Я в берлогу залег
с золотым именным ярлыком.
Он мне брошен в обмен
за престижное верхнее место
в синей табели рангов.
Все тише четвертой рукой
мне бренчит пианино
свою самую лучшую пьесу,
что на память легла
различимым едва узелком…
Я в берлоге лежу
с золотым именным ярлыком.
Я смотрю в горизонт
и совсем там не вижу себя;
Только красный квартал,
уводящий бездомных к закату.
Я за ними иду, чтоб ладони погреть,
не любя
странноватый проект,
тот, который был мною когда-то.
И неплохо б ему
быть сегодня повернутым вспять.
Я смотрю в горизонт,
и совсем в нем не вижу себя.
10. 07
***
Нет, не хочу завоевать
ее податливое сердце:
чем отплатить потом захват,
как уберечь от острых специй.
Пускай играет в домино,
Где черно-белые костяшки
Ложатся в музыку, на дно
Ее гармоний рукопашных.
Пусть брудершафтное вино
окрасит губы. И кудряшки
играют искорками нот,
бегущих кожей, как мурашки.
Нет, не хочу закабалить
ее болезненною связкой,
она ей только навредит,
и лучше перерезать нить
пока не поздно…
10.07.
***
Не выбить демона из моего ребра,
не открутить башку горластой белой птице,
которая кружится с самого утра,
зовет куда-то, бьется, гоношится.
И свет не пробивается сквозь мрак.
И видишь только лица, лица, лица
и Прочее… (на плоскости пера
оно троится, корчится, резвится)…
Перемешались красноморские пески
с песками Ибицы, Техаса и Флориды;
и Босх на это все имеет виды,
нарисовав инкуба у моей щеки.
И старый копт бежит от какофоний,
картинкой оседая на картоне.
14.11.07.
***
Меч Зигфрида пронзит Брунхильды грудь.
И все сгорит – любовь и колдовство.
Обманом выкованы из небесных руд
крик ворона и лист прилипший – твой
процент на неудачу, на прокол,
на злобную иронию богов.
Проклятье черноглазое – рекой
из золота пройдет сквозь руки – в ров,
наполненный смолой горящей, – в ров,
среди тумана вырытый до звезд,
до Млечного Пути…
Переборов
себя, ты проиграешь – рухнет мост,
проложенный по острию меча
сквозь грудь Брунхильды к сердцу и судьбе…
Вакансия на должность палача
пусть выпадет кому-то, не тебе.
11.07.