1. «Он устремился на Рим, но от разгрома его воздержался, вняв мольбам папы». Никколо Макьявелли. История Флоренции. I, 3. – «Когда критяне увидели строй копий, утыканных головами, и убедились, что эти головы и другие, что летели по направлению к городу и ударялись о зубцы стен, принадлежали их соотечественникам и родственникам, их охватил ужас». Лев Диакон. История. I.
Заселению обширных областей вдоль Дуная герулами и турингами предшествовали следующие события. Гунны, соединившись с другими народами, попытались вытеснить франков из Галлии. Эта попытка не удалась, и тогда они повернули на юг и вторглись в Италию, где осадили Аквилею. Предводителем гуннов был Аттила, незадолго до этого умертвивший своего брата Бледу и сделавший данниками короля гепидов Андариха и короля остготов Веламира. У гуннов не было опыта осады городов, поэтому они осаждали Аквилею два года. За это время они опустошили всю прилегавшую местность и рассеяли всех ее жителей.
Часть беженцев перебралась в лагуны у Риво-Альто. Отсюда пошло начало Венеции. Вынужденные жить в бесплодной и дикой местности, среди вод, переселенцы строили корабли. Благодаря умелой торговле и перевозкам, они быстро разбогатели. Возмечтав о еще большем могуществе, они захватили несколько итальянских городов. Видя их ненасытную алчность, итальянские государи объединились с чужеземными, и венецианцы в один день потеряли все, что приобретали в течение многих лет и ценой огромных усилий (это произошло уже после смерти Аттилы).
Не сумев взять Аквилею, гунны двинулся на Рим. Им удалось подойти к самым стенам Вечного города. Эти стены были сооружены из земли, перемешанной с козьими и свиными волосами, и разрушить их было нелегко. Гунны приступили к осаде Рима и на этот раз вели ее по всем правилам, не допуская мародерства и заботясь о благосостоянии близлежащих деревень.
Папой в то время был Лев из Тосканы, прозванный Великим за его красноречие. Выйдя к осаждающим, он мольбами и уговорами тронул их сердца. Сам Аттила не устоял перед красноречием понтифика и отвел войско к морю, где их ожидали боевые суда.
Погрузившись на корабли, гунны вышли в море и вскоре прибыли к острову Крит. Они сошли на берег по сходням, таким широким, что по ним могла бы проехать колесница. Жители острова укрылись в крепости и оттуда с изумлением смотрели на приближающиеся отряды. Среди них не было человека, обладавшего красноречием папы, поэтому они подверглись длительной осаде, во время которой совершили несколько вылазок, но все неудачные.
Аттила несколько раз посылал к ним людей с предложением о сдаче, но они не хотели вступать в переговоры, надеясь на толщину стен. Тогда Аттила приказал отрубить головы всем пленным и убитым и сложить их в кучу. За ночь вокруг крепости был возведен высокий вал. Часть отрезанных голов Аттила приказал насадить на копья и расположить их на валу, лицом к крепости.
На следующий день, как только солнце поднялось над горизонтом, критяне увидели строй копий, утыканных головами. От этого зрелища они оцепенели. Аттила же приказал метать оставшиеся головы через стены. Когда головы стали падать между осажденными, они узнали в них головы своих родственников и разразились громкими воплями. Мужчины опускались на колени и закрывали лицо руками, а женщины рвали на себе одежду.
Наступила ночь. Гунны улеглись спать. Но в полночь их разбудил громкий крик, доносившийся из крепости. Крик был таким громким, что в лагере треснули все глиняные сосуды. То же повторилось и на вторую ночь, и на третью. Ущерб от этих криков был велик: часть лошадей оборвала привязь и убежала; часть воинов потеряла слух.
Аттила пригласил инженеров и попросил их придумать какой-нибудь способ, чтобы заставить критян замолчать. Вскоре инженеры принесли Аттиле устройство, похожее сразу и на таран, и на «черепаху». Из отверстия в передней части корпуса выбивался яркий луч света. Инженеры поставили это устройство на валу и осветили город. Крик сразу прекратился. Остаток ночи гунны провели спокойно. Аттила был доволен работой инженеров и приказал выдать им по мешку сестерциев.
Устройство это позднее попало в руки ромеев и было названо ими «прожектор», что означает «выбрасыватель луча». Они использовали его для освещения столицы во время триумфов и народных гуляний.
Нашелся француз по имени Манжен, который приписал изобретение этого устройства себе. Но в действительности Манжен лишь добавил к устройству стеклянный отражатель из двух сферических поверхностей. Эти отражатели вскоре были заменены на параболоидные с посеребренной тыльной поверхностью.
Современный прожектор состоит из кожуха, лиры с поворотным столом и основания. Охлаждение внутренних частей кожуха осуществляется с помощью вентилятора. Максимальная сила света прожектора определяется соотношением Iмакс = hBS, где В – яркость источника света в стильбах, S – площадь проекции отражателя на плоскость, перпендикулярную оптической оси, h – оптический кпд. Зенитные прожекторы имеют диаметр до трех метров, а сила создаваемого ими света достигает трех миллиардов свечей.
2. «Будучи связан дружбой с Зеноном, императором Востока, он написал ему...» Никколо Макьявелли. История Флоренции. I, 4.
Вернувшись в Италию, Аттила двигался без остановок до самой Австрии, где и умер, оставив после себя сыновей Генриха и Уриха. Эти юноши, выполняя волю отца, отвели гуннов еще дальше, на их родину. Освободившиеся области на левом берегу Дуная заняли герулы и туринги.
Прошло совсем немного времени, и один из турингов, по имени Одоакр, решил повторить поход Аттилы. К тому времени папа Лев скончался, и его место занимал человек ничем не выдающийся. Одоакр легко занял Вечный город и принял титул Римского короля. Он решил прочно обосноваться в Италии, в отличие от других вождей, которые только разрушали города, а сами селились в других местах.
Решение Одоакра вызвало неудовольствие Теодориха, короля остготов. Теодорих написал Зенону, императору Востока, прося у него позволения выступить против Одоакра, чтобы ответить на оскорбление, нанесенное им традиции.
Император Зенон был известен своей любовью к рассуждениям. Он ответил на письмо Теодориха так: если Одоакр нанес оскорбление традиции, и традиция промолчала, то оскорбление не является оскорблением; оно является констатацией факта, и действия Теодориха неуместны; если же Одоакр нанес оскорбление, и традиция сумела постоять за себя, то равновесие восстановлено, и действия Теодориха неуместны a fortiori как нарушающие принципы non bis in idem и jus talionis.
Ответ Теодориха был краток. Он приказал выжечь на спине гонца четыре слова: laissez faire, laissez aller! – и отправил его к Зенону. Затем он собрал войско и пошел в Италию. Там он умертвил Одоакра, принял по его примеру титул короля Италии и обосновался в Равенне.
Переписка Зенона и Теодориха способствовала развитию логического мышления. Многие философы пытались разрешить дилемму, сформулированную Зеноном, но ни одному не удалось этого сделать. Аристотель считал, что в рассуждении содержится множество ошибок: petitio principii, quaternio terminorum, fallacia compositionis, ignoratio elenchi и тому подобное. Для того, чтобы вскрыть эти ошибки, он написал несколько трудов, положивших начало формальной логике. Дальнейшее развитие этих идей привело к возникновению логических исчислений, используемых в современных компьютерах.
Та надпись, которую по приказанию Теодориха, выжгли на спине гонца, также сыграла важную роль в развитии человечества. Некоторые ученые попытались найти менее болезненные способы нанесения узоров на человеческую кожу. Они изобрели искусство татуировки, расцвет которого мы наблюдаем в наши дни. Стремление разнообразить татуировки и сделать их более прочными привело к развитию химии красящих веществ.
Может быть, самым важным последствием переписки Зенона и Теодориха было появление вирусологии. Нанесение татуировок нередко приводило к болезням. Время от времени наблюдались необычные случаи. Так, один врач рассказывает, как поздним вечером его позвали к больной девушке. Она лежала на постели, прикрытая каким-то тряпьем. Дыхание ее было слабым, пульс едва прощупывался. Все ее тело было покрыто татуировками. Врач быстро понял, что ничем ей помочь не сможет. Он прописал ей хинин и уже собрался уходить, как вдруг девушка умерла. Она сразу окоченела. Ноги ее согнулись, тело приподнялось, и она застыла в таком положении. Автор сообщения подчеркивает, что она была совсем негнущаяся.
О подобных случаях рассказывают и другие авторы. Для изучения этих странных явлений были созданы специальные лаборатории. В результате многолетних исследований были открыты возбудители необычных болезней, связанных с татуировками, – вирусы. Позже выяснилось, что вирусы ответственны не только за стремительное трупное окоченение, но и за размягчение мозга.
Этого перечня, я думаю, достаточно, чтобы показать, какую важную роль сыграла переписка между Зеноном и Теодорихом в развитии человеческого духа. В истории большие последствия часто проистекают от ничтожных причин, подобно тому, как треск сломанной ветки вызывает в горах лавину. При этом причины, как правило, бывают отрицательными, а их следствия – положительными. Поэтому с течением времени мир в целом улучшается.
3. «На радостях он устроил в Вероне пир и, не без воздействия винных паров, приказал наполнить вином череп Гунимунда и поднести его Розамунде». Никколо Макьявелли. История Флоренции. I, 8.
Левый берег Дуная славится своим плодородием, поэтому он недолго пустовал. Местность, принадлежавшую герулам и турингам, заняли лангобарды. Они оставались там до тех пор, пока королем у них не стал Альбоин, человек большой силы и дурного характера. Под водительством Альбоина лангобарды перешли на правый берег Дуная и напали на Гунимунда, короля гепидов. В жестоком бою они победили гепидов и овладели Паннонией. В этом сражении вполне проявились сила и свирепость Альбоина. Умертвив Гунимунда, он приказал сделать из его черепа чашу и пил из нее во время пира.
После этого он вступил в Италию и одним ударом завладел всеми крупными областями, включая Павию, Фламинию и Тоскану. Захватив Верону, он устроил богатый пир. За пиршественным столом напротив Альбоина сидела Розамунда, дочь короля Гунимунда. Она была пленницей Альбоина и сопровождала его во всех походах. Альбоин приказал наполнить вином череп Гунимунда и передал его Розамунде со словами: «Пусть дочь выпьет со своим отцом!»
Розамунда выпила вино, но в душе поклялась отомстить Альбоину. Она соблазнила одного благородного лангобарда, юношу по имени Алмахильд, и подговорила его убить Альбоина, чтобы вместе с ней завладеть троном. Совершив это убийство, они, однако, не смогли добиться согласия лангобардов на царствование и вынуждены были бежать в Равенну к Лонгину, византийскому полководцу, которого император Юстин сделал своим наместником в Италии.
Лонгин принял их с почетом. Не довольствуясь наместничеством в Италии, он надеялся с помощью Розамунды стать королем лангобардов. Он уговорил ее умертвить Алмахильда. Розамунда согласилась с большой неохотой, потому что юный Алмальхид был красив, и она полюбила его с первой ночи. Лонгин убедил ее, что смерть Алмахильда является требованием исторического момента. Он доказал ей, что право истории выше всех частных прав. И случилось так, что Алмахильд после бани захотел пить, и Розамунда поднесла ему кубок с отравленным вином. Едва пригубив, он почувствовал, что его внутренности разрываются. Он догадался, в чем дело, и заставил Розамунду выпить оставшееся вино. Оба они скончались на следующий день.
Так Лонгин потерял надежду стать королем лангобардов. Неожиданный поворот событий заставил его усомниться в своем понимании истории. Он понял, что его частные цели не были целями истории. Пытаясь понять, в чем же заключаются последние, он пришел к мысли, что конечная цель истории состоит в торжестве свободы. Эта цель достигается постепенно. Ближайшей задачей, как стало ясно Лонгину, было освобождение женщин от того унизительного положения, в котором они находились по причине войн, развязанных мужчинами.
Лонгин вспомнил события, о которых ему рассказывали, и те события, свидетелем которых он был, и ужаснулся.
Самое страшное, говорил он потом, это женщины с мертвыми детьми. Вы только представьте себе: они не хотят отдавать мертвых детей. Их нельзя уговорить. Они ничего не слышат. Бывает, они держат их на руках по шесть дней. В конце концов приходится отнимать у них мертвые тела силой. Рожающие женщины – это тоже страшно, но не так страшно, как женщины с мертвыми детьми.
Рассказывая об этом, Лонгин непрерывно курил. Ему мало кто верил. Говорили, что этого не могло быть. Но это было; многое из того, о чем он говорил, Лонгин видел собственными глазами. Поэтому он решил, не теряя ни дня, начать борьбу за освобождение женщин.
Долгое время эта борьба не приносила успеха. Лишь спустя несколько столетий женщинам разрешили обнажать руки, лицо и колени. Затем им было позволено участвовать в управлении государством. И лишь совсем недавно они добились права изменять свой пол.
Судьба же Лонгина, как и всякого, кто сделал цели истории своими личными целями, была трагичной: выступая однажды перед женщинами Равенны, он так воодушевил их, что они стащили его с помоста и разорвали на части.
4. «Мелорх тайно вызвал из Византии войска и завладел всем островом, разделив лишь добычу». Никколо Макьявелли. История Флоренции. I, 16.
После смерти Карла, прозванного Великим, среди его сыновей возникли раздоры, и этим воспользовались норманны. Они вторглись в Италию, где в то время бесчинствовали гунны и сарацины. Удача сопутствовала им во всех сражениях. Они заняли Романью и основали здесь свое королевство.
Первым норманнским королем был Танкред. У него было несколько сыновей. Среди них особо выделялся Вильгельм по прозвищу Железная Рука. Когда он стал правителем, в Италии было уже спокойнее, однако сарацины все еще занимали Сицилию, откуда совершали набеги на итальянское побережье.
Железная Рука сговорился с Мелорхом, наместником византийского императора, и они вдвоем напали на Сицилию. Победив сарацин, они принялись делить добычу и земли. По первоначальному соглашению, каждому должна была достаться равная доля и в том, и в другом. Но Мелорх обманул Вильгельма. Он тайно вызвал из Византии войска и завладел всем островом, отдав Железной Руке лишь часть добычи.
Вильгельм, крайне недовольный таким поступком Мелорха, возвратился в свои владения. Хотя он и получил только половину добычи, груз, который он перевозил из Сицилии в Италию, был так велик, что ему пришлось оставить на острове всех мулов и лошадей. Не желая, чтобы эти животные достались Мелорху, он приказал перебить им передние ноги и столкнуть с пристани в воду. В течение трех дней лошади и мулы барахтались в воде, пока не издохли. Зрелище было ужасное. И вот тогда-то среди воинов Мелорха зародилось движение в защиту прав животных.
Вскоре это движение приобрело сторонников и в Италии, а затем и по всей Европе. Представители этого движения ссылались на те места в Библии, где говорится, что волы имеют право отдыхать один день в неделю, а козленок имеет право не быть сваренным в молоке его матери. Им представлялось естественным обобщить эти права и уравнять в правах животных и человека.
Они начали с того, что добились принятия закона, согласно которому человека нельзя варить в молоке его матери, какие бы преступления он ни совершил. Это был ловкий ход, поскольку добиться принятия такого закона было нетрудно. Затем они стали рассуждать таким образом: если права животных могут быть перенесены на человека, то и права человека могут быть перенесены на животных. И здесь им никто не мог возразить, поскольку, с логической точки зрения, рассуждение было безупречным.
Защитники прав животных требовали отказаться от использования слонов, верблюдов и лошадей во время военных действий. На всеевропейской конференции в Генуе (по некоторым сведениям – в Пьяченце) это требование получило статус международного закона. После этого европейские страны были вынуждены заменить боевых животных механизмами. Так было положено начало современной военной технике: танкам, самолетам, спутникам и подводным лодкам.
5. «Речные воды принесли мусульманам больше пользы, чем папские отлучения христианам: те только разжигали неистовства Фридриха, эти же с ним покончили». Никколо Макьявелли. История Флоренции. I, 19.
Во времена папы Урбана II не происходило ничего примечательного. И это навлекло на него ненависть римлян. Папа, опасаясь за свою жизнь, бежал во Францию и там, собрав множество народа, проповедовал против неверных. Он так воодушевил собравшихся, что они решили тут же выступить в поход.
Нарисовав на одежде и оружии красный крест, они отправились в путь, но заблудились и после долгих скитаний оказались в Азии. Напрасно папа ждал их в Риме – они не пришли. Вместо них в Рим явился Генрих IV, новый император из рода Гогенштауфенов. Вначале он притворялся другом папы, но потом решил действовать напрямик и заключил папу в темницу.
В это время скончалась графиня Матильда. Все свои владения, а их было немало, она завещала папе. Но папа не мог воспользоваться наследством, потому что находился под стражей. Удрученный своим положением, а также положением дел в Риме и во всем мире, папа скончался.
Генрих IV ненадолго пережил папу. После его смерти императорский престол перешел к Фридриху, прозванному Рыжая Борода. Фридрих был искусным полководцем, но неуступчивым человеком. Он ни в чем не хотел уступать папе Александру, который сменил на папском престоле Урбана II. Папа Александр тоже был неуступчив и нажил себе много врагов.
Самым опасным среди них был кардинал Сан Клементе. Он поссорился с папой и провозгласил себя антипапой. Александр пожаловался на него Фридриху Рыжая Борода, и тот прибыл со всем своим войском в Италию, чтобы решить дело лично. Однако ему не удалось осуществить задуманного, потому что папа отлучил его от церкви. И надо прямо сказать, что для этого у него были основания.
Отлученный Фридрих осадил, взял приступом и разграбил Милан и несколько других городов. Антипапа, узнав о вражде между папой и императором, приободрился, но вскоре захворал и умер. Рыжая Борода поставил на место антипапы кардинала Кремонского. И это было сделано не случайно, потому что лагерь Фридриха располагался у Кремы.
Папа знал о ненависти римлян к Фридриху и о том, что у него есть множество врагов в Ломбардии. Поэтому он решил искать убежища в Риме. Это было ошибкой – он забыл о неуступчивости императора.
Фридрих тут же начал осаду Рима. Он вел осаду по всем правилам, но ему мешали дожди. От непрерывных дождей вода в Тибре поднялась намного выше обыкновенного. Все дороги были покрыты грязью. Мосты были забиты повозками. Жители Рима толпами покидали город, опасаясь штурма. Старики и женщины, промокшие до костей, шли вдоль дорог, подгоняя скотину. В повозках, среди узлов, сумок, чемоданов, зеркал, швейных машинок ютились дети. Многие из них были давно мертвы. Женщины прижимали мертвые тела к груди. Некоторые рожали прямо в повозках. Девушки, сидевшие рядом с ними, накрывали их одеялами и плакали. Это было ужасное зрелище. Воины императора хмурились и отворачивались.
Даже император исполнился сострадания. В смятении он шагал перед своей палаткой. Чтобы успокоиться, он решил выкупаться в Тибре. Кроме этой ближайшей цели, у него была и другая, отдаленная цель: он хотел показать беженцам пример мужества и ободрить их. Ему было жаль тех, кого война заставила покинуть родные дома.
Торопясь выполнить задуманное, он въехал в Тибр прямо на лошади. Конь упал, поскользнувшись на камне, и Рыжую Бороду вынесло на середину реки. Никто из беженцев не пришел на помощь императору. Охрана попыталась спустить на воду лодки. Но волнение было таким сильным, что все они тут же перевернулась. В желтой воде нелегко было разглядеть бороду императора, и скоро она исчезла из виду. С тех пор никто не видел Рыжую Бороду. Скорее всего, его унесло течением в Азию, где он стал легкой добычей для мусульман.
Этот пример говорит о том, что ход истории невозможно предугадать. История часто бывает парадоксальной: так, речные воды принесли мусульманам больше пользы, чем папские отлучения христианам. Надо добавить, что хотя борьба императора с церковью наделала много шума, однако в общем эта борьба представляет собой лишь трагедию рода Гогенштауфенов; никакого значения для развития мирового духа она не имела.
6. «Повсюду стали распространяться гвельфы и гибеллины: гвельфами называли себя сторонники церкви, гибеллинами – сторонники императора». Никколо Макьявелли. История Флоренции. I, 21.
Во времена Оттона III в Италию явился некий Эццело; у него родился сын, от которого произошел другой Эццело, чаще называемый Эццелино. Этот последний принял сторону императора и стал врагом папы.
При его содействии Фридрих II взял Верону, Мантую, Виченцу, Падую. Эццелино тем временем подчинил себе всю Тревизскую марку. Фридрих, не довольствуясь одержанными победами, направился в Тоскану. Он остановился в Пизе и там постарался выяснить, кто из жителей держит сторону папы, а кто – императора. Делал он это неумело, вследствие чего возникла большая смута, и эта смута оказалась гибельной для Италии. Отныне каждый итальянец должен был решить, на чьей он стороне, папы или императора. Никто не мог сохранить нейтралитет, и в результате все население Италии разделилось на гвельфов и гибеллинов. Гвельфами называли себя сторонники императора, а гибеллинами – сторонники папы.
Особенно острые раздоры начались в Ломбардии. Гвельфов здесь поддерживал папский легат Филиппо Фонтана, а гибеллинов – Эццелино. Он завладел почти всей Ломбардией, когда против него восстала Падуя. Подойдя к этому городу, он сначала осадил его, а затем взял, после чего истребил почти всех падуанцев, а было их до сорока тысяч. Воины Эццелино не пощадили ни стариков, ни женщин, ни детей.
Эцеллино сам захватил шестерых членов магистрата, которые укрылись в госпитале. Некоторые из них были действительно больны. Но Эцеллино это не остановило. Он приказал выстроить их всех у стены госпиталя и расстрелять.
Шел дождь. Двор был в лужах. На каменных плитах было много мокрых опавших листьев. Солдаты промокли до нитки. Один из членов магистрата был болен тифом. Его вынесли во двор на носилках. Потом они подняли его с носилок и прислонили к стене, но он сполз в лужу. Они снова поставили его к стене, но он не мог стоять. После трех попыток Эццелино сказал солдатам, что поднимать не стоит. Они отошли на десять шагов и выстрелили. Когда дали первый залп, он сидел в воде, уронив голову на колени. Остальные неподвижно стояли у стены. Солдатам пришлось стрелять три раза, прежде чем все были перебиты. Солдаты потом говорили, что дождь мешал им целиться, но расследование установило, что причина была в другом. Стрелки пользовались аркебузами – гладкоствольными ружьями, неудобными в обращении, с низкой скорострельностью и меткостью.
После описанного случая Эццелино потребовал, чтобы армию перевооружили. Сопровождавшие его инженеры должны были решить трудную задачу: повысить скорострельность и меткость стрельбы у ружей. Эту задачу удалось решить лишь спустя столетие, когда изобрели фитильный замок. Гладкоствольные ружья с фитильным замком получили название мушкетов.
Дальнейшее усовершенствование ружья потребовало глубоких исследований в области баллистики. Результатом этой работы стало изобретение винтовки. Винтовые нарезы в стволе придают пуле вращательное движение, вследствие чего она летит устойчивее, головной частью вперед, преодолевая опрокидывающее действие силы сопротивления воздуха.
Меткость стрельбы повысилась в несколько раз. Но скорострельность оставалось низкой. Первые винтовки заряжались с дула, и на это уходило немало времени. Вначале проблему пытались решить путем применения расширительных и компрессивных пуль. При движении по каналу ствола эти пули расширялись, заполняли нарезы и препятствовали прорыву газов. В результате отпала необходимость забивать пули в ствол шомполом. Но значительного повышения скорострельности удалось добиться тогда, когда появились винтовки, заряжаемые с казны.
Заряжение ружей с казны было известно давно, еще со времен Иннокентия III. Однако оно долго не могло получить распространения, потому что из-за плохой обтюрации часто происходили прорывы газа в сторону стрелка, что делало стрельбу небезопасной. В дальнейшем этот недостаток был устранен, и появились капсюльные винтовки, заряжавшиеся с казны бумажным патроном. Капсюль носили отдельно и присоединяли к патрону непосредственно перед выстрелом. Через некоторое время был изобретен унитарный патрон, который содержал и порох, и капсюль. После этого оружейное дело стало развиваться стремительными темпами, и уже через полстолетия был изобретен пулемет.
Расстрелы, производимые с помощью пулемета, обладают тем преимуществом, что не требуют повторных залпов. Это позволяет сократить время расстрела и оберегает солдат от чрезмерных физических и эмоциональных нагрузок. Число солдат, принимающих участие в расстреле, также уменьшилось. Один пулеметчик заменяет собой целый взвод. Все это сделало процедуру расстрела более экономной и цивилизованной.
В том же направлении работали и метеорологи. Они научились с большой вероятностью предсказывать погоду. Надежные метеорологические прогнозы позволяют выбирать для расстрелов сухие и теплые дни.
Из всех приведенных примеров технического и морального прогресса, этот, на мой взгляд, наиболее впечатляющий. Расстрелы, производимые в цивилизованных странах, невозможно сравнивать с теми способами умерщвления врагов и преступников, которые практикуются в других государствах – там, где человеческий разум по каким-то причинам замедлил свое развитие.
Проблема расстрелов имеет, помимо технического, и правовой аспект. Не так давно один кардинал поставил вопрос: имеет ли государство или частное лицо право присуждать кого-либо к смертной казни. Этот вопрос наделал много шума. Германские юристы, поддерживаемые императором, выступили за сохранение смертной казни. Они говорили, что наказание есть право, положенное в самом преступнике, в его налично сущей воле, в его поступке. Если мы считаем преступника не диким зверем, а человеком, то мы должны признать его существом разумным. Законы же разума требуют, чтобы нарушение в себе сущей воли (права, закона) было снято. Первое отрицание неизбежно влечет за собой второе. И заблуждаются те, кто видят в наказании только средство устрашения или месть. Этим доказывается правомерность наказания вообще. Что касается смертной казни, то она должна применяться исключительно по отношению к убийцам. Это тот редкий случай, когда возмездие, настигающее преступника, оказывается равным совершенному им преступлению. Во всех остальных случаях нам приходится довольствоваться лишь приблизительным равенством. Поэтому мы должны ценить эту возможность полностью удовлетворить требованиям справедливости.
Я полностью присоединяюсь к этому мнению. Теория наказания – одна из тех частей позитивной науки о праве, в которых остается еще много нерешенных проблем, но вопрос о смертной казни, на мой взгляд, не относится к таким проблемам.
Этим замечанием я завершаю краткий экскурс в область философии права и перехожу к описанию событий, последовавших за отречением от папской власти Пьетро дель Мурроне, известного под именем Целестина.
7. «Он удалился из Ломбардии и направился по генуэской дороге в Пизу». Никколо Макьявелли. История Флоренции. I, 26.
После отречения Целестина папой был избран Бонифаций VIII. В это время чужестранцы оставили в покое Италию, и папа мог надеяться на укрепление своей власти. Однако небо решило иначе и допустило, чтобы в Риме возвысились два дома – Колонна и Орсини. Используя свое богатство и семейные связи, они всячески ослабляли папскую власть. Папа, решив покончить с ними, отлучил их от церкви и объявил против них крестовый поход.
Шьярра, глава дома Колонна, бежал из Рима, но был схвачен пиратами и сослан на галеру. Во время боя пиратов с французским линейным кораблем «Адмирал де Рец» ему вновь удалось бежать. Он вплавь добрался до необитаемого острова, на котором провел несколько месяцев, прежде чем был замечен торговым судном. За это время Шьярра тщательно обследовал остров и нашел пещеру, в которой пираты прятали награбленные сокровища. Прибыв во Францию, он обещал королю Филиппу передать эти сокровища французской казне с условием, что Франция поможет ему в борьбе против папы. Филипп согласился на это и послал Шьярру к папе якобы для переговоров. Но настоящие цели Шьярры были другими. На третью ночь после своего прибытия, он собрал большой отряд и захватил папу в плен. И хотя возмущенные жители Ананьи вскоре освободили папу, это оскорбление явилось для него таким тяжелым ударом, что он помешался и умер.
Приблизительно в это же время скончался и Карл II, и императорская корона перешла к Генриху Люксембургскому. Генрих, верный традиции, прибыл в Рим, чтобы получить корону из рук папы, но обнаружил, что папы в городе нет. Это объяснялось тем, что после смерти Бонифация папой стал Климент V, француз по происхождению, который перенес папскую резиденцию в Париж. Генрих об этом не был извещен, поэтому он прибыл в Рим, вернув в Италию всех изгнанников – и гвельфов, и гибеллинов. Он надеялся примирить враждующие стороны, но ему это не удалось, ввиду нежелания обеих сторон идти на компромисс, и он удалился из Ломбардии в угнетенном состоянии духа и направился по генуэзской дороге в Пизу.
Погода была неблагоприятной. Шли дожди, дорога была покрыта грязью. Грязь была такой густой, что в ней вязли колеса повозок и копыта лошадей. Солдаты требовали вина. Генриху ничего не оставалось, как удовлетворить их требование. Армия не прошла и половины пути, а все уже были пьяны. Пьяны были и лучники, и артиллеристы. Лейтенант мушкетеров то и дело сворачивал с дороги в поле и говорил своей лошади: «Я пьян, mon vieux, я здорово пьян. Ну и наклюкался же я!».
Армия двигалась в темноте, и адъютант императора то и дело подъезжал к кухне и требовал затушить огонь. Он опасался, что огонь кухни заметят солдаты Роберта Неаполитанского. До их лагеря оставалось не менее пятидесяти миль, но адъютанту не давал покоя огонь кухни.
Неизвестно в точности, что послужило причиной поражения армии Генриха. Известно, однако, что его попытка отобрать Тоскану у короля Роберта окончилась неудачей. Армия Генриха была рассеяна. Его адъютант нашел убежище в Голландии. Позднее он написал мемуары, где утверждал, что причиной поражения был огонь полевой кухни, послуживший для противника предупредительным сигналом. Остаток своей жизни он посвятил поискам таких источников тепла, которые бы не излучали света. Незадолго до своей кончины он открыл явление электромагнетизма и придумал аппарат, аккумулирующий электрическую энергию (он назвал его «лейденской банкой» – по названию города, в котором жил).
Эти открытия привели к тому, что традиционные очаги были заменены электрическими плитами, которые давали намного больше тепла и практически не излучали света. Недавно была изобретена микроволновая печь, которая излучает свет только в инфракрасном диапазоне.
Достижения современной теплотехники всем известны. Они ясно говорят, что история представляет собой процесс саморазвертывания мирового духа, в котором самые незначительные события имеют глубокий смысл.
8. «Едва началась свара, как Маттео со своими сыновьями и вооруженными сторонниками поспешил к Генриху и заявил ему, что мятеж подняли Делла Торре». Никколо Макьявелли. История Флоренции. I, 27.
Как уже говорилось, Фридрих Рыжая Борода взял и разграбил Милан. Миланцы этого не забыли, и после смерти Фридриха примкнули к партии гвельфов. Так поступили, однако, не все. На сторону императора перешел дом Висконти. Они изгнали из города семейство Делла Торре, члены которого принадлежали к партии гвельфов. Этим междоусобицам был положен конец, когда император и папа заключили соглашение. Делла Торре вернулись в Милан, и Висконти отдали им некоторые важные городские посты.
Когда Генрих Люксембургский прибыл в Италию для участия в собственной коронации, в Милане его встретили Маттео Висконти и Гвидо Делла Торре. Они держались очень дружелюбно и по отношению к императору, и между собой. Но спокойствие, воцарившееся в отношениях между двумя семействами, было обманчивым. Маттео, глава дома Висконти, решил воспользоваться присутствием Генриха в Милане и расправиться с Делла Торре. Для этого он нанял людей, которые начали подбивать миланцев на мятеж. Они призывали миланцев вспомнить об обидах, нанесенных им Рыжей Бородой. Они высмеивали нового императора и сопровождавших его рыцарей за их язык, одежду, вкусы и манеры. Они называли немецких рыцарей гуннами, а Генриха Люксембургского – новым Аттилой. Их действия имели успех, и среди миланцев росло недовольство.
Когда все было подготовлено, Маттео поручил одному из верных людей поднять бунт. И вот миланский народ с оружием в руках восстал против всего, что носило немецкое имя. Это был пример национальной розни, вылившейся в вооруженный конфликт. Дождавшись, когда бунт разгорится, Маттео явился к императору и обвинил Делла Торре в нарушении мирного соглашения. Император поверил ему. Он вообще был человеком легковерным, и всегда соглашался с тем, кто говорил последним. Обманутый Генрих соединил свои силы с силами Висконти, и они вместе напали на сторонников Делла Торре, которые в разных концах города старались справиться с мятежом, понимая, что мятежники действуют по наущению Висконти и во вред партии гвельфов. Почти все Делла Торре были перебиты, а немногих оставшихся в живых изгнали из города.
Так Маттео Висконти добился своей цели. Но его триумфу помешала случайность. Немецкий рыцарь, по имени Адольф Эгмонт Карл Конрад фон Равенштейн, вместе с Маттео шел по улице, когда из ювелирной лавки, принадлежашей кому-то из семейства Делла Торре, выбежали два человека с мешками. Маттео застрелил сначала одного, а потом и второго. Когда рыцарь фон Равенштейн увидел, что оба убиты, он воскликнул: «Маттео! Ты должен был сначала установить личность этих людей. Как ты мог застрелить их без предупреждения? Это противоречит рыцарскому кодексу. Знаешь, какой теперь поднимется шум?» – «Гвельфы они или не гвельфы? – сказал Маттео. – Торре они или не Торре? Кто будет поднимать из-за них шум?» – «Может, никто и не будет, – сказал рыцарь фон Равенштейн. – Но откуда ты знал, что они Торре, когда стрелял в них?» – «Торре? – сказал Маттео. – Да я их за квартал вижу!»
Перевернув убитых, рыцарь фон Равенштейн убедился, что это не итальянцы, а солдаты его полка. Мародерство – обычное явление на войне. Солдаты редко получают жалование во время военных действий, и поэтому вынуждены жить за счет грабежей. Полководцы и низшие командиры обычно смотрят на это нарушение сквозь пальцы. Рыцарь фон Равенштейн мог упрекнуть Маттео в неоправданной жестокости по отношению к его солдатам. Но он этого не сделал. Его возмутило другое. В словах и действиях Маттео, принявшего немцев за итальянцев, он усмотрел оскорбление своей нации и вызвал Маттео на поединок. Поединок состоялся тут же и закончился смертью Висконти.
Было проведено расследование. На основе представленного ему доклада император повелел образовать постоянно действующую комиссию для решения вопросов, связанных с различиями в языке, одежде, манерах, вкусах и вероисповедании. Он не хотел, чтобы его рыцари подвергали свою жизнь опасности, защищая плюсквамперфект и оправдание верой. В его планы входило завоевание всей Италии, а также Венеции и Иерусалима. Каждый рыцарь был у него на счету. Поэтому он запретил поединки и приказал решать все споры в судебном порядке.
Созданная Генрихом комиссия работала с перерывами в течение трех веков. За это время ее состав изменился в связи с естественной сменой поколений. Комиссия рекомендовала императору содействовать объединению Европы. Проект предусматривал унификацию языков, одежды, вкусов, манер, вероисповеданий и денежных знаков.
Этот проект объединения завершается в наше время. Никто из живущих уже не припомнит какого-нибудь рыцарского поединка – такие поединки прекратились сами собой, как только была достигнута высокая степень унификации. С завершением проекта Европа будет представлять собой единое государство, в котором субстанциальная свобода объединится с субъективным началом.
Некоторые опасаются, что такое объединение приведет к исчезновению военных конфликтов: европейцы погрязнут в болоте повседневности; их духовные силы иссякнут; их члены окостенеют. Но эти опасения напрасны. В любой индивидуальности существенно содержится отрицание, или «свое иное». Если известное число государств сольется в одну семью, то этот союз, образуя индивидуальность, должен будет сотворить свою противоположность и породить врага.
Против объединительного проекта выдвигают и другие возражения. Пацифисты говорят, что война угрожает собственности, поэтому следует вообще отказаться от государства, которое, как таковое, и порождает войну. Но эти угрозы, эта необеспеченность собственности есть не что иное, как необходимое движение самораскрытия мирового духа.
Часто говорят о бренности и тленности вещей во времени, о том, что все преходит. Мы выслушиваем эти речи с сочувствием, но при этом каждый из слушателей, как бы ни был он растроган, думает: то, что принадлежит мне, я все же сохраню. Но приходит день, и эта бренность, тленность, необеспеченность предстает в виде гусар с обнаженными саблями, или артиллеристов с расчехленными пушками, или пилотов с гудящими самолетами, и дело принимает серьезный оборот. Тогда эта назидательная растроганность, для которой подобные нашествия, вроде бы, не должны быть неожиданными, начинает проклинать завоевателей и саму войну. Она забывает, что война лежит в природе вещей. Благодаря внешним войнам государства, внутри которых действуют непреодолимые противоречия, обретают внутреннее спокойствие и сохраняют целостность – разумеется, до тех пор, пока не породят врага, более могущественного, чем они сами.
9. «Дело это, едва оно стало известно, привело в полное негодование семейство Амидеи». Никколо Макьявелли. История Флоренции. II, 3.
Во Флоренции проживала некая дама из рода Донати; она имела дочь необыкновенной красоты. Она рассчитывала выдать дочь замуж за сеньора Буондельмонте, чья семья была самой могущественной в городе. Того же добивался и род Амидеи, второй по богатству и влиянию после рода Буондельмонте. И случилось так, что Амидеи опередили Донати. Было объявлено, что сеньор Буондельмонте женится на девице из рода Амидеи.
Дама, о которой идет речь, была этим крайне раздосадована. Оставшееся до свадьбы время она решила употребить на то, чтобы расстроить помолвку. И вот что она придумала. Как-то раз она увидела, что сеньор Буондельмонте идет по улице один, направляясь в сторону ее дома. Она тотчас же спустилась вниз и подошла к нему со словами: «Сеньор Буондельмонте! Как я рада вас видеть! Вы хорошо выглядите. Говорят, вы женитесь, и я рада этому, хотя и предназначала вам свою дочь». И тут она, распахнув дверь, показала ему девушку. Кавалер Буондельмонте был очарован ее красотой и загорелся таким желанием обладать ею, что забыл о данном им слове, о тяжком оскорблении, каким явилось бы его нарушение, и о бедствиях, которые бы за этим последовали. Он сказал, обращаясь к даме: «Дорогая сеньора! Я тоже рад встречи с вами. Вы обворожительны! И так же обворожительна ваша дочь. Какое счастье, что вы предназначали эту девицу для меня! Я проявил бы неразумие и неблагодарность, отказавшись от нее. Я помолвлен, но еще свободен». И, не теряя ни минуты, он справил свадьбу.
Дело это, когда оно стало известным, привело в полное негодование семейство Амидеи. Они собрались вместе с другими своими родичами и решили отомстить сеньору Буондельмонте, убив его самого, и его родителей, и его молодую жену, и даму, разрушившую их планы. Среди них, однако, нашелся один осторожный человек, который уговорил их не убивать обидчиков, а выставить их на посмешище, и не всех, а одного лишь сеньора Буондельмонте.
Утром в пасхальный день четверо Амидеи спрятались в доме между Старым мостом и церковью Сан Стефано. Когда сеньор Буондельмонте переезжал через реку на своем белом коне, они напали на него у спуска с моста под статуей Венеры. Сначала они ранили коня. Потом они принялись хлестать коня прутьями по ногам, пока он не поднялся. Внутренности коня висели клубком и болтались взад и вперед, когда он пустился галопом, подгоняемый двумя Амидеи. Кровь била струей из раны между передними ногами коня. Он дрожал и шатался. Потом он упал. Один из Амидеи наклонился над ним и убил его ударом кинжала.
Тем временем два других Амидеи подвели сеньора Буондельмонте. Они держали его за руки, и кто-то отрезал ему косичку и размахивал ею, а потом один из мальчишек схватил ее и убежал. Собралась большая толпа. Она свистела и гикала. В сеньора Буондельмонте бросали корки хлеба, помидоры, фляги, подушки, камни. Наконец его отпустили. Окровавленный, без парика, он направился к себе домой. Вечером его видели в кафе. Он был совершенно пьян. Он держал в руке пустой стакан и говорил, ни к кому не обращаясь: «Что ж, со всяким может случиться. Мы ведь люди, не боги. С нами всякое может случиться».
Он говорил громко, и его слова услышал один предприимчивый человек. Его звали Эдвард Ллойд. Он был родом из Англии и прибыл во Флоренцию по делам. Дела его шли не очень хорошо. Корабль с принадлежащим ему грузом кофе затонул; дом, который он сдавал внаем, сгорел, и, в довершение всех несчастий, у него украли кошелек, когда он смотрел, как Амидеи расправляются с сеньором Буондельмонте. Поэтому, услышав слова сеньора Буондельмонте, он подумал, что несчастья действительно случаются с каждым, и любой может быть уверен, что когда-нибудь с ним что-нибудь приключится, однако никто не знает дня и часа, когда с ним это произойдет.
Сеньор Ллойд тут же сообразил, какую можно извлечь из этого выгоду. Он обратился к присутствующим и сказал, что готов заключить с каждым из них сделку на таких условиях: если кто-то из присутствующих завтра упадет с лошади и сломает ногу, то он, Эдвард Ллойд, заплатит за его лечение в десятикратном размере, если же этого не случится, то этот человек заплатит ему, Эдварду Ллойду, один шиллинг.
Это предложение вызвало смех у присутствующих. Но сеньор Буондельмонте, удрученный тем, что с ним произошло, обратился к сеньору Ллойду и спросил его, не согласится ли он заключить с ним такую сделку: если в течение ближайшего года у сеньора Буондельмонте сгорит дом, или один из принадлежащих ему кораблей потонет, или его лошадь будет убита кем-то из Амидеи, или он сам пострадает от рук Амидеи тем или иным образом, включая отсечение головы, то сеньор Ллойд заплатит ему два миллиона шиллингов, если же за указанное время ничего из перечисленного не произойдет, то он, сеньор Буондельмонте, заплатит сеньору Ллойду два шиллинга.
Это предложение также вызвало смех присутствующих. Но вскоре он затих, потому что Эдвард Ллойд, к общему удивлению, принял условия, попросив лишь сеньора Буондельмонте передать ему два шиллинга сейчас же и обещая прибыть на это место ровно через год, имея при себе, на всякий случай, два миллиона шиллингов. Сеньор Буондельмонте согласился, и сделка была заключена.
Так родилось страховое дело, без которого немыслима ни современная торговля, ни медицина, ни пассажирские перевозки, ни спортивные состязания. Страхование, придуманное Эдвардом Ллойдом, позволяет заменить неопределенность определенностью, ненадежность надежностью и свидетельствует о неудержимом прогрессе человеческого разума, которые подчиняет себе не только природные стихии, но и случай.
10. «Когда появились войска Карла, гвельфы настолько подняли голову, что гибеллины пришли в ужас и еще за два дня до вступления анжуйцев в город бежали из него». Никколо Макьявелли. История Флоренции. II, 9. – «К этим бедствиям прибавился еще и пожар». Никколо Макьявелли. История Флоренции. II, 21.
Когда дела королевства вынудили графа Джордано возвратиться в Неаполь, он оставил королевским наместником во Флоренции графа Новелло, владетеля Козентино. Граф Новелло тут же обложил флорентийцев большими налогами, якобы для содержания своего войска. Флорентийцам это не понравилось, и они взялись за оружие. Граф Новелло призвал к себе на помощь главарей гибеллинов. Обе стороны встретились ночью возле лоджии Торнаквинчи. Силы графа одержали победу, но ввиду ночной темноты граф не мог правильно оценить исход сражения и дал сигнал к отступлению. Он отступил со всем своим войском к Прато. Утром он понял свою ошибку и снова двинулся на Флоренцию. Но покинуть город оказалось легче, чем вернуться в него. Народ успел возвести оборонительные укрепления, и после трех безуспешных попыток штурма граф вынужден был отступить. В горести и смущении удалился он в Казентино, а гибеллины укрылись в своих замках. Народ же, воодушевленный победой, решил объединить город и призвал всех граждан, находящихся за его пределами, вернуться.
Так возвратились во Флоренцию и гвельфы, и гибеллины. Но обе стороны продолжали питать друг к другу скрытую вражду. Гвельфы тайком обратились к Карлу Анжуйскому, королю Неаполитании, за помощью. Когда появились войска Карла, гибеллины пришли в ужас и еще за два дня до вступления анжуйцев в город бежали из него. Предварительно все они напились, и их бегство было похоже на карнавальное шествие. Самые знатные из гибеллинов нарядились в роскошные костюмы, а народ шел рядом с ними, играя на рожках. Некоторые били в барабаны.
Из гибеллинов только двое Абати остались защищать город, Неро и Лодовико. Они возмущенно смотрели на толпу, проходившую под их окнами. В одном кавалере они узнали своего друга Ламбертуччо Амидеи. «Эй, Бертуччо! – воскликнул Неро. – Разве ты не остаешься защищать город? Или ты так напился, что уже не помнишь, гвельф ты или гибеллин?» Ламбертуччо не откликнулся. Он шел, приплясывая и распевая. Он был пьян, как и вся толпа. Спустись к нему ты, сказал Лодовико, меня он не послушает. Неро спустился вниз и стал протискиваться к Ламбертуччо. В это время музыка умолкла и танцоры присели на корточки, и Ламбертуччо присел вместе с ними. Неро схватил его за плечо и сказал: идем, Бертуччо. Побойся Бога, нам сегодня сражаться. Ламбертуччо не слушал Неро. Он все слушал, не заиграет ли музыка. Неро сказал: не валяй дурака, Бертуччо. Идем, я дам тебе шпагу. Тут музыка снова заиграла, и Ламбертуччо подпрыгнул, увернулся от Неро и пошел плясать. Неро схватил его за руку, но Ламбертуччо вырвался и сказал: да оставь ты меня в покое. Тоже папаша нашелся. Неро вернулся в дом. Лодовико стоял на балконе. Он все видел. В сущности, сказал Неро, он просто неотесанный пополан. Да, сказал Лодовико, а кто будет убивать анжуйцев, когда они войдут в город? Мы, надо полагать, сказал Неро. Да, мы, сказал Лодовико. Мы будем убивать анжуйцев за них, за пополанов, и за пьяниц, и за плясунов. Да. Мы будем убивать их. Конечно, мы будем убивать их. Да. Да. Да. Да не волнуйся ты, сказал Неро. Где же эти чертовы анжуйцы, сказал Лодовико. Надоела мне эта музыка.
На третью ночь в город вошла армия Карла. Неро убили первым. Лодовико, сражаясь, кричал: чертовы анжуйцы, чертвы анжуйцы! Потом его тоже убили. Оставшиеся в городе флорентийцы установили новый порядок управления. Избраны были двенадцать начальников, власть им давалась на два месяца и назывались они уже не анцианами, а добрыми мужами. Папа со своей стороны, желая, чтобы Тоскана навсегда осталась гвельфской, назначил короля Карла имперским викарием Тосканы. Благодаря новому образу правления, Флоренция в течение многих лет блистательно поддерживала свою славу, ибо во внутренних делах государства царила законность, а вовне успешно действовали его вооруженные силы.
Так продолжалось до тех пор, пока семейство Абати не предложило воздвигнуть памятники Неро и Лодовико. Они говорили, что город обязан выразить уважение к проявленной ими храбрости. Гвельфы не соглашались, и по этому вопросу возник ожесточенный спор. Нашлись свидетели, которые слышали, как Лодовико кричал: «Проклятые анжуйцы!» Эти слова, по мнению гвельфов, указывали на то, что Лодовико относился к анжуйцам с ненавистью. Истинная же храбрость, говорили они, заключается в жертвовании собой на благо города. Здесь важно не личное мужество, а вступление в ряды всеобщего. Истинно храбрый, говорили они, действует исключительно из общегородских интересов. Самые враждебные действия против индивидов он совершает при полнейшем безразличии и даже доброжелательном отношении к ним как индивидам. В этом и только в этом случае самопожертвование носит духовный характер и заслуживает быть увековеченным в бронзе, мраморе или другом материале. Храбрость под влиянием страсти есть чисто формальная добродетель, и такой добродетелью обладают даже разбойники, но памятников им не ставят.
Спор продолжался несколько лет, и в конце концов Абати, не найдя теоретических аргументов, взялись за оружие. Они обещали гвельфам убивать их с полнейшей доброжелательностью, чтобы доказать, что действуют не под влиянием страсти, а на благо города. Так был нарушен мир, длившейся немало десятилетий. Флорентийцы снова принялись истреблять друг друга.
К бедствиям гражданской войны прибавился еще и пожар. Сперва загорелся дом Абати у Сада св. Михаила. Огонь быстро перекинулся на дома Капонсакки, и они сгорели дотла вместе с домами Маччи, Амбери, Донати, Амидеи, Тоски, Чиприани, Ламберти, Кавальканти, Брунеллески, Фрескобальди, Нерли, Росси, Моцци, Барди, Пульчи, Форабоски, Гвидалотти, Компьобеззи, Лукардези, Джандонати, Джанфильяцци, Гвальтеротти, Импортуни, Торнаквинчи, Арригучи, Адимари, Альи, Сици, Висдоминти, Пацци, Черки, Убриаки, Гвиди, Галли, Солданьери, Элизеи, Галигаи.
Поначалу все думали, что пожары возникли случайно во время одной из стычек. Но потом выяснилось, что поджог совершил Лучано Абати, человек развращенный и охочий до злодеяний: видя, что народ занят потасовками, он решил учинить такую гнусность, с какой люди, разделенные враждой, никак не могут справиться. А чтобы никто ему не мог помешать, он совершил поджог в доме своих родичей.
Так Флоренция стала жертвой пожаров. Добрые мужи, заботясь о благе вверенного им города, учредили впоследствии для борьбы с пожарами особую команду. Людям, входившим в эту команду, не разрешалось принимать участие в городских стычках. Они должны были соблюдать церковный и светский нейтралитет и не поддерживать ни гвельфов, ни гибеллинов.
По примеру Флоренции, пожарные команды были созданы и в других городах. Их число непрерывно увеличивалось, а оснащение становилось все более сложным и эффективным. Были изобретены пожарные лестницы – сначала стационарные, потом ручные и наконец автомеханические. Появились пожарные водоемы и средства тушения: брандспойты и огнетушители. С изобретением двигателя внутреннего сгорания значительно сократилось время прибытия пожарных команд. Средства тушения доставлялись на пожарных автоцистернах, автонасосах, мотопомпах, поездах, дрезинах, теплоходах и катерах.
В наше время для тушения особо крупных пожаров используется авиация. Большую роль в борьбе с огнем играет пожарная сигнализация. Основными элементами сигнального устройства являются извещатели, устанавливаемые снаружи или внутри зданий и приемные аппараты, а также кабельные или воздушные линии, соединяющие извещатели с этими аппаратами.
Постоянная угроза пожаров стимулировала исследования в области химии и строительных материалов. Но, пожалуй, самым неожиданным следствием пожара, возникшего по вине Лучано Абати, стало развитие психологии – науки о душе вообще и о душах, склонных к поджогам, в частности. Психологи установили пять типов душ, склонных к поджогам. Разработанная ими методика выявления пироманов оказалась пригодной и в других случаях. Полицейские и психиатры получили возможность определять души, склонные к преступлениям и психическим заболеваниям, с помощью тестов. Методика тестирования позволяет еще на стадии эмбриона установить пол, характер, привычки и склонности будущего ребенка. А это, в свою очередь, дает возможность избежать ударов судьбы, настигающих того, кто противится, по незнанию или упрямству, своему предназнчению.
Прогресс пожарного дела и психологии – самое замечательное явление последних двух или трех столетий. А началось все с обычного поджога, устроенного невменяемым Лучано в то время, когда его вменяемые сограждане выясняли свои отношения на улицах и площадях.
11. «Так окончил дни свои мессер Корсо, которому родина его и партия черных обязаны и многим хорошим, и многим дурным. и если бы душу его меньше тревожили страсти, то и память о нем была бы более славной». Никколо Макьявелли. История Флоренции. II, 23.
Враждующие семейства наконец прекратили вооруженные схватки, но больше от усталости, чем от стремления к миру. Городские власти, воспользовавшись передышкой, восстановили народные отряды. Им выдали новые знамена, которые были красивее и роскошнее прежних. Начальников отрядов стали называть гонфаланьерами. В их права и обязанности входило оказывать Синьории помощь оружием и советом. Учредили также должность экзекутора юстиции, или исполнителя справедливости; вместе с гонфаланьерами экзекутор должен был сдерживать наглость грандов.
Казалось, этого достаточно, чтобы жизнь в городе текла мирно. Но нет – сеньор Корсо Донати вызвал новую смуту. Внешность у него было странная, походка – быстрая, а речь – пылкая и убедительная. Поэтому в городе его считали человеком могущественным и необычным. Он всегда высказывал мнения, противоположные тем, которых держались власти. Те, кто хотел добиться в жизни чего-то значительного, обращались к сеньору Корсо. Влияние его было так велико, что власти опасались, как бы он не стал первым в городе. И вот они начали распространять слух, будто он задумал установить тиранию. Народ в это легко поверил, потому что образ жизни сеньора Корсо отличался от того, который свойствен частному и честному гражданину. Эти подозрения усилились, когда сеньор Корсо женился на дочери Угуччоне делла Фаджола, вождя гибеллинов, человека весьма могущественного. Его противники решили, что наступил подходящий момент, и подняли против него оружие.
Народ, как это всегда бывает, вначале колебался, но потом пошел за теми, кто обещал ему развлечение. Во главе народа шли синьоры Россо делла Тоза, Паццино ден Пацци, Джери Спини и Берто Брунеллески. Они привели народ ко Дворцу синьории и потребовали, чтобы капитану народа выдали документ, обвиняющий сеньора Корсо в том, что он с помощью своей жены и тестя намеревается установить тиранию. Синьоры тут же выдали им этот документ. Сеньора Корсо заочно судили и приговорили к смертной казни.
Между обвинением и приговором прошло не более двух часов. После этого сеньоры Россо делла Тоза, Паццино ден Пацци, Джери Спини и Берто Брунеллески в сопровождении народных отрядов, с песнями и музыкой, отправились арестовывать сеньора Корсо. Они думали, что это будет не трудно сделать, однако сеньора Корсо отличало не только величие замыслов, но и величие духа. Не испугавшись вынесенного ему приговора, не взирая на то, что его покинули друзья и союзники, он в одиночку возвел вокруг своего дома и на прилегающих улицах баррикады и, когда народ приблизился, начал стрелять из-за своих укреплений, перебегая от одного к другому. Возведенные им баррикады были такими прочными, бегал он так быстро и стрелял так метко, что народ, несмотря на огромное численное превосходство, долгое время не мог эти препятствия преодолеть.
К вечеру всё же баррикады были взяты, и сеньор Корсо был вынужден укрыться в своем доме. И здесь стало ясно, что он заранее подготовился к долгой осаде. Его дом представлял собой настоящую крепость. На ограде торчала колючая проволока; пространство между оградой и стенами дома было изрезано рвами; все подступы к дому были тщательно заминированы.
Сеньоры Россо делла Тоза, Паццино ден Пацци, Джери Спини и Берто Брунеллески призывали народ идти на штурм. Но их призыв не нашел отклика в сердцах осаждающих. Было ясно, что прямой штурм дома стоил бы осаждающим многих жертв, поэтому они решили взять сеньора Корсо измором. Осада дома продолжалась семь дней, в течение которых сеньор Корсо не спал и не ел. Он продержался бы и дольше, если бы одному из осаждавших не пришла в голову мысль проникнуть в дом через подземный ход. Тут же были заняты близлежащие дома, и с четырех сторон начали рыть подкопы. К утру следующего дня ходы были подведены к самому дому сеньора Корсо. Однако сеньор Корсо, обладавший тонким слухом, разгадал их замысел и, видя, что победа над противником невозможна, решил спастись бегством. Он вышел из дома и напал на осаждающих в то время, когда большая их часть уже спустилась под землю. Орудуя шпагой и пистолетом, он с боем прорвался сквозь окружение и выбрался из города через ворота Кроче.
Сеньоры Россо делла Тоза, Паццино ден Пацци, Джери Спини и Берто Брунеллески тут же начали энергично преследовать беглеца и настигли его на берегу Аффрико. Сражение было долгим. Сеньор Корсо мужественно отбивался, но его схватили, связали и повезли во Флоренцию.
День был жаркий. Лицо у сеньора Корсо было потное и грязное. Ноги его неестественно торчали. У него был задет позвоночник. Не желая терпеть боль и подвергаться унижениям, он соскочил с коня и упал на землю, ударившись головой о камень. Солнце стояло в зените. Он лежал неподвижно рядом с горячим камнем, уткнувшись лицом в песок, закрыв голову руками. Он слышал, как к нему подошли сеньоры Россо делла Тоза, Паццино ден Пацци, Джери Спини и Берто Брунеллески. Он чувствовал все удары. Один раз он почувствовал, как кинжал прошел сквозь его тело и уткнулся в песок. Потом они его подняли и закинули на лошадь. Он слышал их громкие крики, когда они погоняли лошадей. Солнце стояло в зените. Его кровь стекала по лошадиному крупу и капала на песок. Лошадь иногда поднималась на дыбы и ржала. Тогда сеньоры Россо делла Тоза, Паццино ден Пацци, Джери Спини и Берто Брунеллески хлестали ее железными прутьями, и она успокаивалась.
Сеньор Корсо чувствовал, что сознание покидает его. Мир вокруг него как бы пульсировал, делаясь то большим, то маленьким. Потом все побежало мимо, быстрей и быстрей – как в кино, когда ускоряют фильм. Сеньор Корсо не увидел конца этого фильма. Он умер. Его тело привезли в город и бросили на главной площади перед Дворцом синьории. Оно лежало на площади три дня; по нему ходили собаки и птицы. На четвертую ночь то, что осталось от тела сеньора Корсо, отвезли на городскую свалку.
Такое обращение с телом покойного показалось некоторым из его прежних друзей бесчеловечным. Кроме того, они осуждали сеньоров Россо делла Тоза, Паццино ден Пацци, Джери Спини и Берто Брунеллески за то, что те сделали со своим пленником. Если сеньор Корсо, говорили они, хотел умереть, то упомянутые сеньоры должны были не увеличивать его страдания, а наоборот, избавить его от них. Точно так же, говорили они, следует поступать в будущем с каждым, кто пожелает уйти из жизни. Необходимо принять соответствующий закон, который бы уравнял в правах желающих умереть с желающими родиться. Этот закон прославит Флоренцию и будет способствовать распространению гуманности по всей Италии. Они даже придумали для этого закона название: закон об эвтаназии (закон о счастливой смерти).
О счастливой и несчастливой смерти спорили в каждом доме. Образовалось три партии. И борьба между ними была не менее ожесточенной, чем борьба между гвельфами и гибеллинами. Сторонники неограниченного права на эвтаназию выступали за то, чтобы каждому человеку, пожелавшему умереть, была оказана врачебная помощь. Человек родится не по своей воли, говорили они, и с этим ничего не поделаешь, но лишать его права уйти из жизни, когда он этого хочет, – значит нарушать все законы гуманности. Если врачи помогают человеку родиться, то они должны помочь ему и умереть. Право на эвтаназию должно быть предоставлено любому гражданину республики с момента его рождения.
Им возражали сторонники ограниченного права на эвтаназию. Они говорили, что право на счастливую смерть должны иметь только нобили. Были и третьи, которые предлагали дать это право всем флорентийцам, за исключением женщин и детей.
Данте Алигьере, бывший в то время приором, защищал всеобщее право на эвтаназию, причем делал это так красноречиво, что после победы сторонников ограниченного права на счастливую смерть его первым изгнали из города, и остаток жизни он провел в скитаниях по Европе. Пылая жаждой мести, он переменил свои убеждения и написал книгу, в которой сурово осуждал самоубийство. Всех самоубийц, независимо от того, была им оказана помощь или нет, он поместил в седьмой круг ада, превратив их в деревья и заставив испытывать страшные муки от когтей и зубов чудовищ. В книге говорилось также, что в день Страшного Суда самоубийцы не войдут в свои тела, а принесут их из могил и развесят на своих ветвях, как на вешалке.
Книга «Против самоубийства» имела большой успех, и церковь внесла ее в Index, как она делала со всеми книгами, тираж которых превышал тысячу экземпляров. Самого Данте папа отлучил от церкви и даже объявил против него крестовый поход, что обычно делалось лишь в отношении христианских королей и шейхов. И все же влияние этой книги было так велико, что сторонникам права на эвтаназию не удалось одержать победу. Из этого видно, как один талантливый человек может задержать ход истории. Но остановить историю и тем более повернуть ее вспять не дано никому. После смерти Данте его книга была исключена из Index'a, а право на счастливую смерть получили все лица, достигшие пенсионного возраста.
Вот так незначительные события (в данном случае смерть сеньора Корсо) могут иметь значительные последствия. Некоторые из этих событий препятствуют развитию мирового духа и обречены на забвение; другие способствуют ему и сохраняются как в памяти потомков, так и в самом духе. Всемирная история – это лишь временная и пространственная дифференциация внутренних определений духа, которые пребывают в нем в свернутом состоянии. Поэтому история напоминает смену образов на экране: мы видим временную последовательность событий, но на самой ленте эти события присутствуют все сразу, одновременно. Дух-в-себе похож на свернутую кинопленку. Это сравнение вполне уместно. Однако следует помнить, что дух не только кинопленка – он и актер, и режиссер, и оператор, и зритель.
12. «Когда я его увидел, он мне показался человеком, не способным снова встать на ноги». Филипп де Коммин. Мемуары. VII, 10.
Флорентийцы завоевали Пизу в тот год, когда венецианцы захватили Падую. Они обращались с жителями Пизы, как с рабами. Неудивительно, что последние решили воспользоваться присутствием в городе короля, и попросить у него свободы. И вот, когда король шел к мессе, мужчины и женщины вышли ему навстречу и стали кричать: «Свобода!»
Король, не знавший итальянского языка, спросил у сопровождавших, что кричат эти люди. Его советники, тоже плохо понимавшие итальянский язык, ответили, что с жителями обращаются жестоко, что они достойны сожаления, и что им нужно пожаловать то, что они просят. Король, у которого не было ни ума, ни денег, и который, несмотря на это, собирался завоевать неаполитанское королевство, для чего и прибыл в Италию с плохо вооруженным войском, – король, не понимавший даже слова «свобода» и не способный дать ее пизанцам, так как город не принадлежал ему, и он был в нем всего только почетным гостем, – король, который едва начал постигать беды Италии и понимать, в каком отношении находятся между собой итальянские государи и коммуны, ответил, что будет рад это сделать.
Эти слова тут же передали народу. Раздались крики «Ноэль!», и люди бросились к мосту через реку Арно и сбросили на землю большого льва, стоявшего на мраморном постаменте и называвшегося Мардзокко (он символизировал флорентийскую синьорию), а затем столкнули его в реку. На следующий день они его подняли, поставили на прежнее место и присоединили к нему изображение Карла с мечом в руке и на коне, попирающим своим копытом льва Мардзокко.
Спустя некоторое время, когда в город вошел римский король, пизанцы поступили со статуей Карла так же, как и со львом: они сбросили его в реку, потом подняли и поставили над ним изображение римского короля, попирающего своим сапогом коня Карла VIII. Следует заметить, что такова участь всех государей: каким бы могущественным и удачливым ни был государь, всегда найдется другой, более могущественный и удачливый.
Покинув город, Карл VIII направился во Флоренцию. Там он остановился в доме сеньора Пьеро Медичи. Пьеро Медичи был сыном Лоренцо Великолепного и правил городом после смерти отца. В ту пору, когда король прибыл во Флоренцию, его не было дома. Не было его и во Флоренции. Он был вынужден покинуть город, ввиду разногласий с некоторыми семействами.
История эта примечательна, и я изложу ее со всеми подробностями. Началась она еще до того, как король Карл выступил в поход против Альфонса Неаполитанского. Сеньор Пьеро от имени флорентийцев передал Карлу в управление Сарцану, Ливорно, Пьетрасанту и Риппафратту. Сделано это было не по доброй воле, а в силу сложившихся обстоятельств. Флорентийцы боялись герцога Миланского и решили прибегнуть к помощи короля. Таким образом, сеньор Пьеро действовал с согласия Синьории и на благо республики. Но по возвращению во Флоренцию, он встретил суровый прием со стороны и нобилей. и пополанов: за время его отсутствия их мнение переменилось, и они жалели об отданных городах.
Сеньор Пьеро был далеко не таким мудрым и мягкосердечным, как его отец, и правил городом, наводя страх на всех с помощью своей гвардии, устраивая по ночам драки и насилия и расточая городские деньги. Это также вызывало неудовольствие флорентийцев. Поэтому они решили изгнать его из города, забыв о благодеяниях, оказанных Флоренции его предшественниками, Козимо и Лоренцо.
Глубокой ночью, когда Карл VIII был еще в трех милях от города, сеньор Пьеро был разбужен криками: «Свобода! Свобода!» Он сразу понял, о чем идет речь, – ведь итальянский был его родным языком. Понимая, что его благоденствию пришел конец, он переоделся нищим и тайком покинул город. Это была печальная развязка для того, чьи предшественники по богатству и могуществу были равны великим государям. Спустя несколько дней он прибыл в Венецию, в коротком платье, похожем на платье слуги. Ему позволили войти в город с условием, что он оставит всякую политическую деятельность и будет вести жизнь частного гражданина.
Когда я увидел его, он показался мне человеком не способным снова встать на ноги. Он долго рассказывал мне о своей злосчастной судьбе, и я по возможности утешал его. Мы прошлись по саду. «А вот и герцогиня», – сказал он. Она подрезала розовый куст. – «Здравствуйте», – сказала она. Мы сели за стол под большим деревом, и сеньор Пьеро велел принести виски с содовой. «Хорошее виски у нас пока еще есть», – сказал он. Лето в том году было жарким, и все вина в Италии были кислыми. Он сказал мне, что венецианцы не разрешают ему покидать пределов дворца. Узнав о том, что флорентийцы расстреляли несколько людей из его окружения, он сказал: «Думаю, они правильно сделали. Политика есть политика. В таких делах самое главное – это чтобы не расстреляли тебя самого». Выпив виски, мы повеселели. Герцогиня подсела к нам. Мы долго разговаривали. Как все итальянцы, герцог и герцогиня стремились попасть в Америку. Они расспрашивали меня о том, достаточно ли комфортабельны новые океанские лайнеры, насколько они безопасны. Я посоветовал им лететь самолетом. Тогда еще ничего не слышали о международном терроризме. Славные были времена.