Еще вагону машут вслед,
скрипят колеса еле-еле,
а разговорчивый сосед
уже копается в портфеле.
Стакан ударится в стакан,
и побежит на мягких лапах
стучать в купе проводника
предательский коньячный запах.
Он будет подливать еще
и вспоминать Сибирь и Сочи,
и разговоры ни о чем
затянутся до самой ночи.
И вновь колеса вдаль несут,
и весь твой мир – на верхней полке,
но не дадут тебе уснуть
в душе застрявшие иголки.
И ты, задав себе раз сто
один вопрос: «Зачем я еду?»,
увидишь в тамбуре пустом
совсем не пьяного соседа,
и, в облаке табачном, нить
его опутавшего горя,
что он пытался утопить
и в коньяке, и в разговоре.
И как-то сразу вдруг поймешь,
что дальше будет только хуже...
И снова сам себе соврешь,
что ты один ей в жизни нужен.
И, намертво вцепившись в ложь,
как в брошенный с обрыва пояс,
на первой станции сойдешь,
чтоб пересесть в обратный поезд.