"Дружба, дар дружбы, это талант, данный не всем".
Лариса Гатова, "Этюды о дружбе".
CОБАКИ
Недугов на планете и не счесть.
Но горше нет, острее нет недуга
Из раннее известных, и что есть
Сегодня, как недуг тоска по другу.
Подослана насмешливой судьбой,
И исподволь, не вызвать бы испуга,
В меня вошла навеки эта боль,
В меня вошел недуг тоска по другу...
Пускай ты целиком отдался весь
Труду ли, творчеству, любви к подруге,
Все нипочем ему, всегда он здесь,
В душе твоей, недуг тоска по другу.
Есть у меня товарищ, Рекс, навек
Он предан мне, породы он известной,
Но только пёс он, а не человек,
И друг он молчаливый, бессловесный.
Луне все также в небе плыть и плыть,
Земных существ бесстрастно жизнь итожа...
Мой пёс умеет лишь по-волчьи выть,
Как чует боль, что грудь мою тревожит.
И знаю я, мне встретится беда -
В тяжелое, жестокое мгновенье,
Он жизнь свою стремительно отдаст
За взгляд один мой, ищущий спасенья.
Вот так и я - когда б она к друзьям
Вдруг заявилась, не искал бы брода.
Что вой, мой пёс? Унять им боль нельзя.
Нам, людям бы, дружок, твои невзгоды.
Мы с ним прижились вместе в стороне,
Где солнце в полдень - фары в полночь светят.
И зябко на душе, и дождь в окне,
И некому прочесть стихи вот эти.
У россиян из грусти выход - пить.
Пьют все - кто учит, лечит, рубит уголь.
В вине мы можем горе утопить.
В вине не утопить тоски по другу.
Я помню бой, удар горячий в грудь,
Уже из снега саван шьёт мне вьюга,
Уже и мрак, уже и не вздохнуть,
Но в том бою мы были вместе с другом.
Как мужества таилось много в нем -
В нем росту только было маловато...
На самолётной лыже, под огнем,
Он дотащил меня до медсанбата.
А сам вернулся в бой - тяжелый бой,
Где наших сжали, охвативши туго,
Где и погиб, прикрыв опять собой
Кого-то потому, что мог быть другом.
А я живу, а я стихи пишу,
Верчусь по жизни замкнутому кругу,
Как кукла заводная, клоун, шут,
Затем, что нет со мною рядом друга.
Надменной и насмешливой судьбой
Ты обречен на тленье - не горение,
И будешь тлеть, и вот он, пред тобой -
Этап бездружьей жизни этой, тления...
Так в ход судьбы вникая, в эпилог,
Всю жизнь вспоминая почему-то,
Летит к земле в последний раз пилот,
Запутавшийся в стропах парашюта.
О как мудры законы бытия,
Движения материи извечной.
По ним живу и им подвластен я,
Но время - я надеюсь - быстротечно.
Моя душа, когда-нибудь она
Умчится в неба дали за фрамугу
Чуть ветром приоткрытого окна...
Жаль, ей сказать - прощай - не будет друга.
Но к поселившейся среди планет,
К ней донесется как привет и помощь
Моей овчарки волчий вой по мне
С земли в луной засвеченную полночь.
1986
USA
* * *
"Рекса больше нет, Рекса больше нет..." -
крики сквозь рыдания, услышанные мной
однажды у дверей моей квартиры.
СТИХИ О ЛЮБВИ
Все в мире движется любовью.
И чист и щедр ее родник.
Какая той сильней, что кровью
Роднит воистину родных?
Отмечена особой силой,
Как разных полюсов магнит,
Быть может юности, что милых
Сердца упорно единит?
А может матери к ребёнку,
В котором кровь ее течет,
Заявленная ею громко,
Когда любви возник отсчет?
Или жены - безмерной - к мужу,
Его - безудержной - к жене,
Чуть охлажденной быта стужей,
Возросшей может быть вдвойне?
Все в мире движется любовью...
Но есть меж ними лишь одна,
Что Богом видимо особо
Таинственно освящена.
Годов заботами загружен,
В родной семье однажды сам
Я вдруг случайно обнаружил
Ее в глазах овчарки-пса.
Плыла рассвета в окнах завязь...
В дом на рассвете принесен,
Щенок лучил ее глазами
И так, что был я потрясен.
И целый век свой - куцый, краткий,
Он эту отдавал любовь
Кому был предан без остатка,
Кто был и с ним самим собой,
Кто и его любил любовью
Подобной, пусть была она
И сдержаннее, и суровей,
И Богом не освящена.
Все времени подвластно кругу.
В тысячелетьях скрылся век,
Когда охотники друг-другу
Открылись - Волк и Человек.
Семья вершит свой век, заучен
Давно событий ход и цвет.
Он труден ли, благополучен,
Вершит, но Рекса больше нет.
1986,
USA
* * *
"Землю,
где воздух,
как сладкий морс,
бросишь
и мчишь, колеся, -
но землю,
с которою
вместе мерз,
вовек
разлюбить нельзя." *
Эмиграция, эмиграция...
...когда я принял решение уйти, подумалось о необходимости
попрощаться с Рексом - люди есть люди: отпоют, помянут, забудут.
Пёс до конца его дней будет томиться по мне.
Мне не припомнить тут более верного товарища и преданного друга.
Внученька считала его всерьёз своим братом. Мы улыбались...
Было около полуночи. Приехал в дом детей (жил он там), вышел с ним к углу
квартала. Обычно счастливый, улыбающийся, радующийся моему появлению, прогулке со мной, шагает рядом, опустив голову,
словно на казнь веду...
Подходим к перекрёстку. Над нами абсолютно черное небо, усыпанное звёздами, огромная луна с заметными на ней (может мне и привиделось) невооруженным глазом темными пятнами лунных гор, впадин...
Пустынно, ни машин, ни единой живой души - улица вдали от магистралей. Разве доносится с фривея шуршание шин мчащихся в ночи автомобилей.
И вдруг Рекс, оборачиваясь ко мне, поднимается, кладет лапищи свои мне на плечи, лижет как бы в отчаянии каком-то лицо, и в следующее мгновение
звучит надо мной, над перекрёстком и улицей полуночной, спящей,
такой жуткой силы дикий волчий вой, что волосы зашевелились
у меня на голове, мороз пробрал по коже... Хочу зажать его пасть - вырвался, ушел на длину поводка, приподнял , обратил голову свою к луне, выть продолжая жутко, протяжно и жалобно...
Присел я на корточки возле, голову его прижал к груди, стремясь утишить.
И умолк он сразу, вдруг, как и взвыл, но била его дрожь, как когда-то меня, трехдневную малярию прихватившего, в приступах. Мы ушли с перекрёстка, я ввел его в дом (дети в отъезде), и считая, что успокоил, собрался уйти. Как всегда, но в этот раз с особым чувством наклонился к нему, взял его голову чудесную в руки, и коснувшись губами лба, поднялся, чтобы направится к двери. Вот тут-то и произошло совершено невероятное - у них он оказался раньше, и был уже это не мой Рекс, а волк, это был тот волк, что вот только-что дико и протяжно выл на углу перекрёстка... Ощерив пасть, зарычав, он показал мне, словно в ярости,
все свои клыки и зубы, он категорически не подпускал меня к двери, не давал возможности открыть мне её и уйти. Когда я направился к гаражным,
он бросился и туда, рыча, отталкивая меня, а был он огромным, сильным, хватая за-ноги осторожно, но решительно, грозно рыча и лая притом.
Борьба эта длилась недолго... Меня вдруг свалило на-пол к нему,
я обнял его, прижались мы друг к другу, и трясло нас уже обоих -
не знаю как и уснули..
Так и встретили рассвет на полу вместе, у запертой, входной двери дома...
Поднялись, поглядели друг на друга,
словно ничего и не происходило за-полночь.
Вывел его на прогулку, покормил, обеспечил водой и едой на день,
наклонился, обнял, приласкал, сказал ему - до встречи, Рекс! -
свободно открыл двери в гараж ( он и не подумал встать у меня на пути, только грусть была в глазах, понимающих, что уезжаю) потом и из гаража выездные поднял, сел за руль - пора и на работу. Медленно сдал назад,
вниз по драйвею на улицу, развернулся, остановился, помигал ему, как обычно, фарами, опустил стекло и помахал еще и рукой.
Он всегда, оставаясь у окна, подолгу глядел мне вослед...
Вот такое произошло однажды у меня в Новом Свете
с другом моим, немецкой овчаркой Рексом,
в один из первых годов эмиграции из России.
"Можно
забыть,
где и когда
пузы растил
и зобы,
но землю,
с которой
вдвоем голодал, -
нельзя
никогда
забыть!" *
*Строфы эпиграфа и послесловия взяты
из поэмы "ХОРОШО" Владимира. Маяковского.