Вытягивай ноту, последнюю зябкую ноту,
Дождись, пока горе петлей тебе стянет гортань,
Чтоб ласковый кто-то, чтоб добрый невидимый кто-то
Был рядом с тобой, чтоб откликнулась Тмутаракань.
Так смейся, паяц! Так кривляйся, раскрашенный клоун!
Кривляйся, но верь в ледяную над гробом звезду.
Проносится город, как кони великого Клодта.
Дождись, моя тень, пока я наконец упаду.
И я упаду на кровавый промерзший суглинок,
(Позволь загадать мне, в каком это будет году).
И небо нависнет тяжелой лиловою глыбой,
И губы мои через миг превратятся в слюду.
Сквозь кости мои заалеет во рву земляника.
Не тронь этих ягод. А впрочем, как хочешь. Сорви!
Погост деревенский вдруг за поворотом возникнет,
И Господа просьбами больше уже не гневи.
Да, я не воскресну. Прошляпили вы, проморгали.
Пожмете плечами: мол здесь на Руси не впервой.
А что до печали - так я и не знала печали.
Я только смеялась над вами, клянусь головой.
С голубенькой лодки, со струганой новенькой лодки
Сафьяновый я обронила с ноги башмачок.
И звездочку вижу на пыльной солдатской пилотке,
И рядом за стенкой всю ночь не смолкает сверчок.
Воробушек мой, мой взьерошенный верный товарищ!
Ты родом из юрких - и я разжимаю кулак.
А что до любви, так забудь: с нею каши не сваришь.
И я к синяку прижимаю советский пятак.
Небось, заживет на живом. Я вздыхаю украдкой,
А рядом попутчик унылое что-то цедит...
И только останется беленький шрам под лопаткой,
Где чиркнул осколок. Но это лишь мать разглядит.
ФОТО: Кони Клодта, Аничков мост, Санкт-Петербург