Нельзя сказать, что город засыпало снегом… Отнюдь! Город им пока просто припорошило. Просто для почти бесснежных зим такое событие в середине ноября казалось чем-то из ряда вон выходящим. Безостановочно падающая на землю, деревья, на фонари и на машины бело-серая масса, или наоборот, мерцающая в свете тех же фонарей, кружащаяся в легком танце тонкая взвесь – они придавали окружающей действительности ощущение нереальности. Не сказочности, не ощущение сна, который ткни пальцем и он распадется, открывая за собой настоящий, раз и навсегда определенный мир, но какого-то непрекращающегося восхищенного, но в то же время и полноценного, объемного… чего?.. Мысль зацепилась, забарахталась, и стало понятно, что меня уже в который раз несет по кругу.
Автобусов все не было, и одиночество на остановке, да еще и в таком волшебном окружении, несколько нервировало. Круглосуточный магазин перемигивался огоньками и ярко светил окнами, но и это буйство красок как-то тонуло в непрестанном ниспадении тысяч и тысяч невесомых хлопьев. Раскрыв ладонь я задумчиво смотрел, как на черной коже перчаток доживают свою короткую жизнь снежинки. Пушистые и большие, они печально и бездумно приземлялись – и постепенно стаивали, превращаясь в бисеринки воды. Впрочем, их тут же заменяли припозднившиеся подружки – и все повторялось заново.
Было тепло.
А автобусов не было. Ну и что? В таком снегопаде время перестает иметь значение, равно как и расстояние, стремление или перемещение. А потому – зачем мне автобус? Редкие машины и почти полное отсутствие прохожих только укрепляли в таких мыслях. Хотелось лечь на спину в укромном сугробике – и лежать целую вечность, ощущая холодные касания снежинок – и влагу их растаявших жизней.
Четко шагая по остановке – шесть шагов в одну сторону, шесть в другую, вдоль бордюра, параллельно цепочкам фонарей и пробегающим машинам – я негромко напевал обрывки разных песен, что крутились в голове, смешивая их в одно большое поппури. Мелодии переходили одна в другую, выплетая какой-то невообразимый узор – без конца, без начала, вроде бы и наполненный, но в то же время пустой… как снегопад. Как мир под снегом. Постепенно голос повышался - пустота и одиночество мало способствуют соблюдению приличий. Мне нравились ощущения от самого процесса напевания – вибрация в груди, в горле… Слова песен, эти ощущения и окружающее странно гармонировали друг с другом.
- …Я видел, человек на крыльях дьявольских
Метался в молниях и громе там, над городом…
Он хохотал, взрывался ненавистью сладостной
И кровь его лилась вином на крыши сонные…
- Вы неосторожны, молодой человек…
Кто здесь?!! Все возвышенное очарование одиночеством и снегопадом резко разрушилось, обратившись в пустоту, где только сердце билось – гулко и тяжело.
- Что, простите? – Я оглядывался в поисках говорящего, но никого не мог увидеть…
- Вы неосторожны, говорю… В такую ночь лучше особо не бросаться… эдакими образами. – наконец разглядел: на скамейке под крышей остановки сидел какой-то неопределенного вида человек. Судя по голосу – уже немолодой. Странно, что я не заметил его раньше. Впрочем, в таком снегопаде можно дом родной не заметить.
- А что может произойти? – разговаривать издалека было не очень удобно, но подойти я не решался.
- Да мало ли… Странное время…
Что да, то да. Время действительно странное. Такое впечатление, что я находился в кино – в качестве персонажа. Сразу вспомнились недавно читанные «Способы выжить в фильмах ужасов». Антураж подходит… Знать бы еще, какой жанр и в каком качестве я здесь представлен – статист, проходной персонаж или главный герой.
- Ну, что вы, молодой человек, никакой это не фильм. Это вполне обычный вечер ранней зимы.
- Даже уже ночь.
- Даже уже ночь, - согласился неизвестный. – Просто эта обычная ночь.. странная.
- Как так? Обычная – но странная? – я сделал несколько шагов к незнакомцу, но так и не смог разглядеть его яснее – под навесом лежала глубокая тень, а снег падал плотной пеленой… - Либо обычная, либо странная.
Тень немного призадумалась…
- Ну. Как вам сказать? – мне показалось, что она пожала плечами. – Вот, смотрите, сейчас сюда выйдет небольшая поздняя компания, и пропаду… Верите?
Я невольно огляделся вокруг. Насколько можно было видеть сквозь снегопад, на улице не было никого. Тем более – компании, которую заметить было бы легче.
- Не верю, - пожал я плечами. – Компаний не вижу, да и вам пропадать особо некуда…
- Зря. Многие верят. – незнакомец, судя по голосу, улыбнулся. – Понимаете, в такую ночь может случиться все, что захотите. Главное –захотеть. А вот это сейчас сложно… Почему так, я не знаю, но когда может произойти все, что захочешь, желания куда-то пропадают.
Компаний по-прежнему не было. Как и одиноких прохожих. Как и автобусов, будь они неладны. Даже автомобили перестали буравить пространство своими обтекаемыми телами.
- Нету, компании-то.
- Обождите, молодой человек.. Будет… Скоро… Так вот… А поскольку желать никто ничего особо не желает – появиться может все, что угодно. Поэтому любая фраза. Любая мысль может получить свое воплощение… Понимаете, к чему это может привести? То-то… Потому и прошу вас – быть осторожнее…
За спиной раздался истошный визг тормозов – чей-то визг – неразборчивые крики… Пока я оглядывался, пытаясь уловить, что произошло, визг сменился гордым и самоуверенным ропотом мотора, удаляющимся прочь…
- Кошмар, ребята, я так перепугалась!..
- Да уж, жутко было…
- И чего он так гонит?..
- В таком снегу разбиться нефиг делать…
- Да что там произошло-то?..
- Да ничего вроде…
Вокруг возбужденно переговаривались человек шесть – две девицы, остальные парни – невесть, откуда взявшиеся, и не обращающие на меня никакого внимания. Пока я пытался сообразить, что к чему, они, сколько-то еще побалагурив и поахав на неосторожного водителя, с шутками и смехом дружно втянулись в магазин… Хлопнула дверь и стало тихо. Сквозь ярко освещенные окна было видно, как они что-то выбирают-покупают, разговаривают и возятся друг с другом. Обычные ребята, каких часто можно встретить у нас.
- Ээээ… - как и было обещано разговорчивым незнакомцем, его не стало. Скамейка под навесом остановки была ярко освещена, на ней лежал нетронутый – в фонарном свете это было как-то особенно четко видно – слой свежего снега.
От дороги что-то печально вздохнуло. Оказалось, пришел-таки автобус, и не просто абы какой, а прямо нужный. Запрыгнув в салон, я еще сколько-то выглядывал в окна, пытаясь рассмотреть, что происходит на остановке, куда мог деться невидимый собеседник. Потом остановка скрылась за стеной снегопада.
Сидя в полупустом салоне дергающегося на неровностях дороги автобуса, уткнувшись лбом, елозящем по стеклу, прямо в тонкую преграду, отделяющую относительно спокойную реальность от черно-бледной мглы снаружи, я ни о чем не думал. Мысли не то чтобы не возникали… Они были – как и муть за окном, в хаотическом беспорядке обрывков, непрестанно бегущих, наслаивающихся друг на друга, сталкивающихся, слипающихся – и распадающихся вновь. Одна какая-нибудь мысль вдруг заполняла меня всего – чтобы в следующий момент бесследно исчезнуть в чехарде других… Тусклый свет в автобусе, безучастные и молчащие пассажиры, натужный вой двигателя старенького ПАЗика – все как-то соответствовало нереальности снежного безумства вокруг. Все было там же неважным, ненастоящим, таким случайным, словно этого даже и нет на самом деле, и я сейчас не еду домой, а вспоминаю о том, как ехал. Единственным несомненным, объективным и данным мне в ощущениях явлением был холод от стекла и довольно чувствительные тычки в него лбом, когда автобус снова дергался.
Жилые, расцвеченные фонарями и домами кварталы и яркие улицы давно закончились – так давно, что от них не осталось даже воспоминания, кроме какого-то смутного образа, и казалось, что мы падаем в какую-то бездну, что все, что осталось в мире – это мельчайшая капелька тусклого света в коробочке хрупкого металла, и стоит сейчас случайно как-нибудь эту хрупкую преграду разрушить, как - все… Все исчезнет, мы пропадем бесследно, и останется лишь вот это – жуткое в своей невообразимости борение сил.
Все молчали. С трудом оторвавшись от завораживающего действа за окном, я украдкой рассматривал пассажиров. Их лица были тусклы и отстраненны. Они тоже были заворожены – уже не снегопадом, а настоящей метелью! – за окном, они тоже подпали под монотонное завывание ветра и двигателя, они раскачивались под аритмичные рывки машины, на миг мне показалось, что эти люди, живые люди из плоти и крови, укутанные в одежды и мысли – что они манекены. Простые, лишенные жизни болванки, которым придали слишком похожую на человека форму.
Мне захотелось крикнуть – Люди!.. Мне захотелось вскочить с места и трясти всех, тормошить, чтобы вернуть им жизнь, осмысленность. Но странное, непреодолимое оцепенение охватило меня, и разорвать его путы было так же невозможно, как сдвинуть гору, заставить содрогнуться океан. Безвольное, бездействующее тело равнодушно наблюдало, как в нем трепещет, бьется огонек сознания – все медленнее, все бледнее… Мне казалось, что какая-то сила невообразимой тяжестью мягко. Но настойчиво вдавливает меня – внутрь, вглубь моего существа, и я проваливаюсь куда-то назад, пытаясь удержаться хоть за что-нибудь, но не в состоянии хотя бы шевельнуть уже не принадлежащей мне рукой…
Я падал вглубь себя – и автобус падал вглубь воющей бездны. Так и будем падать – бесконечно, не прерываясь ни на миг, словно снежинки будем носиться по воле бурана… Как снежинки, лишенные своей воли, своей жизни, своего существования. Нет! Не хочу! Я дернулся всем существом, всем, что еще осталось моим во мне – нет! Неимоверным усилием я рванулся обратно – к своему миру. К своему телу, заставляя шевелиться руки, моргнуть веки, судорожно вздохнуть легкие – и тут же до того не останавливавшийся автобус резко затормозил, со скрежетом распахнул двери. Не раздумывая, я ринулся наружу, дрожащими руками перехватывая поручни, оскальзываясь на ступеньках – пока не оказался на свободе, по колено в снегу на обочине.
Автобус еще сколько-то постоял с открытой дверью, словно ожидая, что я вернусь в него. Сквозь стекла в тусклом свете салона было видно, что другие пассажиры продолжают сидеть в тех же позах, с тем же выражением отстраненности на лицах, как будто ничего не изменилось. Я стоял, глядя на этот странный осколок непонятного мне мира, не в силах сдвинуться с места – как будто все, что во мне было ушло на отчаянный рывок вовне. Я стол так, пока, поурчав, автобус не захлопнул двери – и не скрылся в снежных клубах.
Нерешительно оглянувшись, на нетвердых ногах и шатаясь от порывов ветра, я побрел по тротуару.
Вокруг бесновались уже не снежинки – целые потоки снега закручивались вокруг меня, лились быстрыми течениями между деревьев и домов, сворачиваясь в воронки, залепляя глаза, бросаясь из стороны в сторону. Требовалось немало сил, чтобы не упасть от мягких ударов, сыплющихся со всех сторон. Я чувствовал. Что растворяюсь в этом безостановочном движении – всего мира, всего пространства вокруг, что я – лишь мельчайшая частица вот этого движения… Казалось, что я несусь в необозримой глубине, в которой нет ни верха, ни низа, ни права, ни лева, в которой нет ничего, совсем ничего, кроме буйства меня – в каждой снежинке, в каждой воронке, в каждом порыве ветра. Беспредельная радость захватывала меня – радость от слитного и безостановочного завораживающего танца, дикой в своей необузданности пляски с бураном. Хохоча и подпрыгивая, я крутился в вихрях, бежал вместе с порывами и языками метели, что-то кричал в слепой радости вот этого – счастливого! – действа… Все исчезло, перестало существовать, слилось с бураном – и что нет ничего, кроме бурана, кроме этого бесконечного мельтешения хаоса и неостановимого стремления, без цели, без усилий, простого стремления от избытка мощи…
…неяркий, какой-то размытый свет. Медленно откатывал непонятный восторг. Почти физически чувствовалось – как будто вода стекает с тела, медленно, каельками и струйками уходил восторг, причины которого я не понимал. И не хотел понимать. Было покойно и хорошо. Тело наполняла усталость, приятная, расслабляющая. Она распирала изнутри, словно вдруг ушла какая-то тяжесть, давившая на меня, и теперь было легко, свободно. Шелест и шорох приятно касался слуха. Ничего не хотелось.
- Вот именно. – сквозь мягкий некрупный снежок проступила неясная фигура.
Блаженно улыбаясь и щурясь, я скосил на нее глаза, но ничего не ответил. Слова так же блаженно валялись на дне сознания и были не важны.
- Ошибаешься. Ты так ничего и не понял. Ты отдался во власть силе, а не овладел ею. Хотя мог бы. Тебе было хорошо?.. Молчишь…
Молчу. Остатки того счастливого ощущения еще бродили во мне.
- Молчи. Собственно, ты уже ничего не сможешь сказать, потому что… Время закончилось. Прощай.
И тебе прощай. Я долго следил, как темная фигура медленно растворяется с оранжево-блестящей взвеси поредевшего и стеклящегося снега, пляшущего в фонарном свете. Следил, пока вязкая молочная мгла, пронизанная светящимися хрусталиками, не заволокла все вокруг – и…
Красно-синие проблесковые маячки заполошно метались по окрестностям – по домам, деревьям, сугробам, весело и привольно играя с тенями и бликами. Пропахшие лекарствами и кофе люди привычно и неспешно делали свое нехитрое и такое обыденное дело.
- Григорьев Михаил Семенович, 1982 года рождения, признаков жизни нет… Похоже на инсульт, разве что глаза – обширное кровоизлияние в глазное яблоко, зрачки расширены…
…Распростертое на снегу тело было едва присыпано снегом, и снежинки уже не таяли на остекленевших алых глазах…