Бояться автору нечего –
Он умер сто лет назад.
Александр Галич
Плескалось вино янтарное,
Лежали кружком сардинки…
Звенела струна гитарная
На дружеской вечеринке
И кто-то глотал и жмурился
«Под шубой» салат со свеклою,
А песня рвалась на улицу,
А песня звенела стёклами,
И было в ней что-то сложное,
Хоть вроде простая, всё же
Надрывное и тревожное,
Ну, просто – мороз по коже.
Так, вроде – литературное,
И люди вокруг культурные,
Но явно, что не амурное,
И точно – не подцензурное.
Неслись облака всклокочено
Прохладным колымским летом,
И «Кадиш» читался Корчаком
Над мёртвым Варшавским гетто,
Ну, было бы всё, как в опере –
Про званья и про регалии,
А то про каких-то оперов,
Про Клима да про Фингалию.
Про лица людей усталые
Пел автор, начхав на моду,
Про зеков, Сучан и Сталина,
И – надо же!– про свободу!
Ну столько там было тёмного
И столько там было светлого,
Что лучше бы пел вне дома он,
Ведь темы-то все – запретные!
А тут – как по сердцу трещиной
И чудится запах гари…
- Кто это? – спросила женщина,
И кто-то шепнул ей: - Галич!
Ах, те времена суконные,
То грозные, то бессильные.
С отдушинами кухонными
И лидерами партийными.
О сколько мы с вами прожили
Напрасно года растратив
Под кислыми теми рожами,
«Под шубой», как сельдь в салате!
И было не так уж плохо нам
Под лозунгами и звёздами,
И счёт мы вели – эпохами!
Но воздуха дайте! Воздуха!
Не восстановить дыхание
Застольными пирогами,
Но лился к нам из динамиков
Глоток кислорода – Галич.
И маскою кислородною
Была загнивавшей нации
Гитара его свободная,
Как служба реанимации.
Но власти от правды нудились,
А воздуха – не хотели,
И кто-то сварганил в «Грюндиге»
Для сердца удар смертельный.
Случайная смерть, случайная…
На щепки гитара сломана.
Ну вот, наконец – молчание
Да писки дешёвых слоганов,
Да крики охрипших битников,
Как траурный стон вороны.
Счастливо молчат забитые,
Никто не качает троны,
Подменена правда сплетнями
И песни звучат застольные.
Мы снова десятилетие
Прожили «усем довольные».
Довольны судьбой улиточной
(Не часто тревожит Муза)
Спокойно живут, зажиточно
Подстилки из Литсоюза.
Но как-то пришли поддатые –
От скатерти и до простыни –
Мятежные восьмидесятые
В сумбурные девяностые.
Вот третье тысячелетие
Встречают вокруг народы,
Не бряцая партбилетами,
А все говорят: - Свобода!
Открытые и публичные,
И даже «борцы» - по случаю,
Такие «демократичные»:
Простим тех, кого замучили!
Кого-нибудь напечатаем
Помногу или помалу,
(А сами деньгу начальную
Раздуем до капитала).
А сами позор предательства
Представим геройской славою.
(Ведь всё-таки все издательства
Остались под нашей лапою).
В фаворе всё люди нужные…
Ну, можем вам спеть про зону,
Попсовый задочек к ужину,
Да что там вы – всё резонно!
Тем клипы, а этим – томики,
Покажем животик Аллочки
И даже крутого гомика…
А на фиг вам эти Галичи,
С их острым стихом язвительным?
Ведь все мы из той системы,
Где мысли – предосудительны.
Зачем вам нужны проблемы,
Далёкие или близкие,
На вашу больную голову?
Вот – пупсы метафористские,
А это – певички голые,
Вновь кто-то в кого-то целится,
Кого-то ведут к параше,
И люди всё так же делятся
На «наших» и на «не наших».
Вот тортик, а вот пирожное,
Смотрите, чтоб не растаяли,
Ведь головы – заморожены.
Впредь так и живите – стаями.
Всё мечется стая галочья,
И нет у поэтов силы…
Всё так же боятся Галича
Гомункулусы России…
* * *