Плюс девять! Зима, называется:
В ботинках хожу вместо валенок,
без пальто на меху,
без платка на пуху.
В нашем городе снег не спорится.
И цветут кизил и шелковица,
как в горячих горах,
что близ речки Аракс.
В эти зимы я стала домашняя,
прямо в сердце себе втемяшила:
надо дома сидеть,
печь топить, жарить снедь.
Из недр кухонного марева
никто меня не выманивал
ни замуж, ни так -
в соседний кабак.
Ханум вообще не положено
ни коньяка, ни пирожного -
только редька и хаш,
и лежалый лаваш.
И вот на февральские праздники
он в нашем возник винограднике -
на буланом коне
подступился ко мне.
Рубаха с белыми лилиями.
Руки - черными линиями.
Плечи – чистый гранит.
Настоящий джигит.
А вокруг наемные плотники,
садовники и работники -
знают мужнин приказ:
за мной - глаз да глаз.
И мне джигиту нарядному,
не брызнуть соку гранатного,
не подать кураги,
не сорвать георгин.
Увидят с блюдом шиповника,
решат: а вдруг для любовника…
Прогонят с полян,
посадят в чулан.
Вот он со мной заговаривает.
А я только чай завариваю,
и ни слова в ответ,
ни пиалы конфет.
Вот уедет, я думала, ангел мой.
И придет за мной ночью бес хромой,
заскрежещет: «Велю
тонкой шеей в петлю!
Не забудешь ни плечи, ни меч его,
без него на земле делать нечего,
лучше в волчью пасть,
или в речку упасть.»
Вот лежу третьи сутки в ночнушке я,
и гляжу сквозь щелочки узкие,
вижу в скважине штор,
не хомут и не шор,
и не упряжь джигитовой лошади,
а чужую повозку на площади.
Слышу, шепчутся старые дворники,
кузнецы, соседи и шорники:
«Не помогут ханум
ни инжир, ни лукум.
ни сурьма, ни молочное варево,
ни Аракс, ни вода и ни пар его,
ни каменья, ни плес,
ни хозяин, ни пес.»
Давнишние простыни постланы.
Этой ночью слетятся апостолы.
снимут байку и рвань,
заберут в Эривань.
На лязги и стуки расколотым,
наш дворик наполнился топотом -
то не хаос земной,
то посланцы за мной.
Смели меня крыльями колкими,
и не поворотить голову,
чтобы вскользь бросить взор:
кто там - жрец или вор…
По тьме мимо лестниц и окон
промчались в мгновение ока.
Замер божий скакун
среди яблонь и лун.
В безмолвие ночи вклиненные
застыли деревья, как глиняные,
и слышно росинки по гриве его
собираются в путь -
под копыта махнуть.
По спине коня эти капельки,
как бескровные бусины катятся,
еле слышный накрап:
кап-кап кап-кап…
кап
кап…
Мы сидим в темноте неподвижные.
А на мне лишь прозрачное нижнее,
только я как в огне,
и не холодно мне.
Отчего-то я чувствую кожею
теплоту от посредника божьего.
Так горяч его лоб,
словно тащит не в гроб,
словно встречу не адские горести…
Обернулась назад и, о, господи:
Мой горячий джигит,
за спиною сидит.
И такая в нем жаркая силища:
Не страшат ни острог, ни могилища,
ни петля и ни крюк,
ни чулан и ни люк.
Мне в затишии сумрака мглистого
похититель дарует амнистию,
черный свой палантин
и любовь до седин.
* * *
Всякому в жизни мечтается
о страсти такой летающей.
Только с трезвой душой
результат небольшой.
Поэтому - всем советую
зимою такой нагретою
прямо так натощак
пить Армянский коньяк.
И тогда такое привидится,
И тогда такое нашепчется:
по желанию: конь, провидица,
абрикосы, жемчуг и женщина,
и кизил, и яблоко раннее,
и джигит для дам по желанию -
без измен и пропаж –
такой вот купаж!