Крючится паркинсоний асфальт,
Люди-волосы в бакенбардах улиц
похожи на тени домкратов.
Святая земля сосцом выбухает
из-под азиатских халатов.
Японоликой лапой луны мнут небеса
Этот Священный город
Для рассы, что верит в наличие глаз режиссёра.
Я слышу нестройный топот
тонких запястей
И песню принявшего истину хора.
В кварталах целуются книги заветов.
Старцы седые швыряют трахеи
на трубки и шланги кальянов.
Ленивые окна по-жучьи горбатых домов
застыли, как злые глаза игуаны.
Башня царя, как колпак звездочёта,
к небу возносит классический текст попрошайки.
зуб минарета терзает тщеславье костёлов,
как скрипка Гварнери углы балалайки.
Нищий уселся на брюхо кровавой, кривой Де ла Розы.
Губы капканом ломаут и режут
на жёлтое мясо похожие корки этрога.
Грязные ногти царапают плиты,
которые помнят шаги Иешуа
И красные лужи с хромосомами "Бога"
По тайным проходам кентавры ведут на убийство Венеру.
Языческий идол кусает обрубки
свороченных рук.
Орлы легионов покрашены в зелень,
у вместо Пегаса теперь Аль-Бурук
летает над миром с седлом бедуина
и ищет в Сахаре деревню Медина.
Но я пришёл к Стене.
К куску от плоти убитого храма.
Кокошник времён не оставил залысин
на сердце презренного миром народа,
и гноем не лижется старай рана....
Нам петлями гнули уже эшафотные рваные шеи,
Казнили и жгли на кострах за фантомы Голгофьи,
но даже смеющимся пеплом евреям,
Стена заменяла и парус, и морфий.
И плакали шрамы на каменном лике базальта,
И жались к Стене на погромах убитые души,
И арфа со струнами труб и печей Бухенвальда
шептала:" Слушай Исраэль, слушай..."
Паркинсоний асфальт дыбится пойманным окунем.
Город срывает брительки вечного сна.
И я, зачерпнув поколенье двухпалой ладонью,
Пишу на столетьях:"Мы любим тебя- Стена!."