Молочные туманы на болотах
колеблются густою пеленой.
Брожу совсем одна по тайным тропам,
вбирая расплескавшийся покой.
Отшельница,
познавшая блаженство
и прелесть одиночества в пути,
я мысленно секретничаю с лесом
под сводами прозрачных паутин.
Неслышно пробираюсь в тёмный ельник.
Бесхитростная исповедь души…
Внимают ей ольха и можжевельник,
берёзы да над ряской камыши…
/Как обухом, внезапные вопросы/ -
и птица, прокричавшая во тьму:
«Кому ты посвящаешь эту осень?»
Я горько усмехнулась:
«Никому…»
Холодными, озябшими руками
подбрасывая веточки в костёр,
задумчиво слежу за облаками,
чей розовый, причудливый узор
погас с последним лучиком заката,
сверкнув холодным бликом на воде –
ещё одна незримая утрата
в расплывчато-белёсом октябре.
«Еще одна….» -
устало шепчут губы…
ещё одна из перечня утрат…
Смотрю на догорающие угли,
не в силах оторвать печальный взгляд…
А мир затих в таинственном предзимье.
Прозрачные росинки на траве
под утро превратятся в белый иней,
и лес очнётся в лёгком серебре.
Как девушки, стыдливые берёзы,
смущаясь непривычной наготы,
застынут в угловато-робких позах
в зеркальном отраженье у воды…
И взгляд их – целомудренно-лучистый –
укроет белоснежная вуаль,
чтоб дрогнувшие слёзы на ресницах
не выдали предзимнюю печаль…