Пришёл закат, а вместе с ним,
Придет как шторм тоска.
С желаньем оторваться в сласть,
И не упасть, и не пропасть,
Душевно сунуть шею в пасть,
И плюнуть в черную напасть,
И рухнуть, свысока…
Но вновь открою календарь,
Кадило в тех листах звенит.
В пределы сбрендивший монах,
Недавно смертник-вертопрах,
А ныне с ряхой, при деньгах,
На золоченых костылях,
Баклан-митрополит.
Долдонит старый пеликан
О суетности дней бытья.
Я не согласен! И зудит,
Под лошадиный стук копыт,
Под звон свинцовых сандалет,
Я в них пришел сюда в обед,
Но только мыслей нет.
Роятся мысли в круг голов,
А зуд – чуть выше пяток.
Люблю я этот плеск стихов,
Словно рыбак большой улов,
Что полнит кузов до верхов,
Где корюх лезет из сигов,
И был таков…
Уж полночь вспыхнет на часах,
Не щаз, но, впрочем, скоро.
Пора уже бы шлепать спать,
На утро рано мне вставать,
Глаза монтажкой продирать,
Идти в родимый цех пахать,
Едрена-мать…
Ах, если б каждый будний день,
Взрастал, как песни птицы.
Когда есть цели и судьба,
Сий путь, осилить должен Я,
Придти к той цели, что не зрю,
Сказать, что этот путь люблю,
И по нему иду…
Но только дни, часы, года,
Ложатся криво, словно карты.
Судьба-гадалка их тусит,
Сфера хрустальная стоит,
И черный кот в нее глядит,
И видит черный монолит,
И тот лежит…
Так шорохом сухих листов,
Слагаются страницы дней.
Под светом масляной свечи,
На коей огонек рычит,
И оплывает воск с тоской,
А на картине холстяной,
Шумит прибой…
11/VII-06