Ты уедешь в Москву — я останусь в Бруклайне,
но в тайне,
втихоря, в одиночку — безмолвный, унылый, забытый
буду в парк приходить — в этот лес, в этот сад на окраине,
где я длани твои целовал (с ними перси, ланиты) —
там, где солнцем залиты поляны,
и пьяные травы
щекотали мне ноздри, и глотку, и левый и правый
(оба глаза, наполненных пряной и терпкой отравой
до предела, до слёз, до безумья) —
Везувия лава!
Ты уедешь — останусь — хранителем, сторожем, тылом,
часовым, вертухаем, радетелем, ключником,
чтобы
злое время не смело своим опахалом постылым
замахать, замусолить, залистить,
заснежить сугробом.
Ты уедешь — останусь, где травы и ветки тугие —
наших ярких несметных сокровищ хранить кладовые.