В тени чинар у горной чайханы
Настроил саз ашуг седобородый.
Как органично нежный тон струны
Вливается в созвучие природы!
Так по камням, вскипая и журча,
Потоки с гор струятся не устанно
Подобна песне горного ручья
Мелодия старинного дастана.
В ветвях недрогнет ни один листок,
А по долине тени распластались...
О чем шумит нам пенистый поток?
О чем споет нам вдохновенный старец?
Давным-давно в краю долин и гор
Среди отрогов Малого Кавказа,
Где буйно простирали свой убор
Леса, теперь уж редкие для глаза,
Где по лугам, куда не кинешь взгляд,
Джейраны мчались легкие, как тени,
Охотник жил по имени Азад
Вдали от человеческих селений.
Как горный дух, угрюм и нелюдим,
Блуждая по урочищам и кручам,
Он в пропасти спускался невредим
И по горам взбирался к самым тучам.
Но никогда не упускал из рук
Свою добычу: серну ли, оленя.
Его старинный дедовский мультук
Ни промаха не знал, ни сожаленья.
В горах ему все было нипочем:
И осыпи, и страшные лавины.
И падал ниц пред огненным бичом
Бесстрашный барс и тур неуловимый.
Когда-то на рассвете юных дней
В нем душу волновали зверь и птица.
И не для гордой прихоти своей
Он убивал, чтоб только прокормится.
Охотник в жизни более всего
Ценил отвагу и душой был светел,
Но жизнь ожесточила и его, -
Ведь бедняком он был рожден на свете.
Заботиться о прихоти своей
Нужда ему приказывала властно,
И на страданье раненых зверей
Он стал смотреть спокойно, безучастно.
С годами не нужда, а злая страсть
Гнала его вперед сквозь зной и вьюги.
И слава по аулам пронеслась,
Что лучше нет охотника в округе.
Так истребляя дикое зверье,
Жестокой страсти отдавая годы,
Познал Азад всесилие свое
И возомнил себя Царем Природы.
Он осужденья не встречал ни в ком
Среди охотников – единоверцев.
Хотя порой и самку с сосунком
Мог застрелить с окаменевшим сердцем.
Но как то раз весеннюю порой,
Подкравшись к водопою утром рано,
У родника поросшего травой,
Он встретил стадо трепетных джейранов.
И в гордой боязливой красоте,
Согнув свои точенные колени,
Они тянули мордочки к воде,
Дробя на ней серебряные тени.
И позабыв намеренье свое,
Смотрел Азад завороженным взглядом
Когда ж, очнувшись, вспомнил про ружье,
Вожак почуял, что опасность рядом.
Взметнувши прошлогоднюю листву,
И горделиво голову закинув,
Они мгновенно, как по волшебству,
Умчались прочь в соседнюю лощину.
Когда же грянул выстрел наконец,
Удача вновь не подвела Азада,
И поразил безжалостный свинец
Джейраниху, отставшую от стада.
Волнуясь, что добычу упустил,
Охотник барсом в заросли метнулся.
Она бежала, сколько было сил,
В траве багряный след за ней тянулся.
Под кронами деревьев, где-то там
Джейраниха мелькнула тенью быстрой.
И, молнией ударив по кустам,
Громовым эхом отозвался выстрел.
Как наважденье, видел он сквозь дым,
Стараясь изо всех своих силенок,
Дрожа всем телом прямо перед ним
На ножки встать пытался джейраненок.
И принимаясь жалобно кричать,
Как будто сиротой боясь остаться,
Приняв убийцу матери за мать,
К руке его пытался присосаться.
Но он глазами жадными блестя,
Сорвал поспешно с головы папаху,
Свалил на землю хрупкое дитя,
И шапкою накрыл его с размаху.
А рядом, под нависшею листвой,
У самого овражеского края,
Припав к земле поникшей головой,
Джейраниха, лежала умирая.
Казалось, каждый куст и каждый сук
Собою заслонить хотели
От кровожадных человечьих рук
Укрыть ее в лесной своей постели.
Вдруг голову она приподняла,
Почуявши свои предсмертны муки,
Что детище на свет произвела,
Которое, врагу попало в руки.
К своей добыче бросился Азад,
Кинжал блеснул на солнце обнаженный.
Но вдруг поймав ее кричащий взгляд,
Охотник встал, как громом пораженный.
Нет, не страданье, не звериный страх,
Проклятье было в этом взгляде темном,
И, вскинувшись на раненых ногах,
Она сползла в овраг, заросший терном.
За ней сомкнула свежую листву
Колючая зеленая могила.
Но в том проклятье, брошенном ему,
Была испепеляющая сила.
Навеки проклят жертвою своей,
Так в ужасе закрыв лицо руками,
Остолбенев и обратившись в камень,
Остался он стоять до наших дней.
20/V-86 г.