Моему другу, Косте Курову, посвящается...
Родителей своих Моня не знал и теперь никогда не узнает. Нашли Моню на какой-то
небольшой станции, год был сорок третий, - тяжелый. Отвели ребенка добрые люди в приют. Накормили ,переодели.. Спрашивали много раз-" Ну ,как зовут, откуда ты? А он только -мама, ма-ма и, пальчиком куда-то показывал.
Решили дать ему имя. Старшая нянечка сказала-" Глаза у него черные , да грустные, как у нашего сапожника Мони-еврея,которого увели навсегда эти..наверное, пацаненок хоть и маленький, но похоже уже еврейчик. Вошла старшая сестра-" Ну, и назовем и запишем ребенка Моней, чего спорить. - А отчество какое дадим? - А здесь нет проблем- отец у нас у всех один- Сталин!" И получился Эммануил Иосифович.-" А фамилию дадим по станции ,где нашли -Гутино, значит, Гутинский". Так в один день мальчик получил и имя и фамилию и даже национальность.
Прошли , пролетели года..
Закончил Моня ремесленое,стал токарем, и со своим закадычным деддомовским дружком Костей
начал работать в инструментальном цеху.Моня делал свою работу хорошо и быстро, был всегда весел и прозвали его цыганок,за огромные черные глаза ,да за песни народные и разухабистые.Слух у Моньки был абсолютный- услышит один раз песню по радио или во дворе и тут же повторит, да еще свое чего добавит ,симпровизирует.Все любили его.Правда, был один случай. Мастером участка была женщина, Галина Ивановна, худющая , да злая. Всегда с беломоринкой, в синеньком мастеровом халатике, ходила между станками, часто придиралась, особенно к Моне- брала тепленькую детальку, надевала на тонкий нос очки, штангель из верхнего халатного кармана -и замеряла, замеряла...и бросала детальку, не сказав ни слова, в бак для брака. Монька:"- Почему? -Все по норме, по допуску." -" По-еврейски работаешь",-процедила, и выпустила в лицо Моньки беломорканал. Костя все слышал, подошел вплотную к Галине Ивановне, побледнел, и поднял свой кулак под тонкий нос мастерицы."Еще раз скажете,пожалеете".. Ушли друзья в другой цех- модельный, там вкусно пахло металлом, искры, жар, и разливали там металл горячий в опоки. Крановщица Лиза очень понравилась Моне. Задерет голову Моня и смотрит и смотрит,любуется... Стали встречаться, и в кино и на каток, и в деревню к ее родным-все время вместе. А на проходной в общежитии,вахтерша, видно из интеллигентных, прозвала их - " Моня- Лиза" вон идут, и всякие поблажки им устраивала.. От влюбленных свет какой-то исходит, известно это науке и литературе, и от этого света у некоторых людей искорки в глазах и душе зажигаются, добреют , и чего-то хорошее хотят сделать.
Прошло пять лет... Лиза стала женой Мони. И жили легко, и друзей вокруг много, и комнату отдельную получили- все складывалось. Моня техникум вечерний закончил- стал мастером в цеху. Даже забыл, что в паспорте написано, но ему напомнили.Однажды,слесарь Митька не вышел на работу,а на следующий день пришёл чуть тёпленький, серо-зелёный.Моня высказал ему,что так пить не следует. Митька схватил рашпиль и на Моню:"Ах ты жидовская морда!Я тебе!Мать твою"...и т.д. И уже взмахнул рашпилём над седеющей головой Мони, Моня увернулся,и хорошо, ребята подоспели,оттолкнули Митьку, отобрали рашпиль, а Костя сказал:"Ты у нас больше не работаешь,уходи!"
Наступила перестройка,балаган, и другая жизнь.Завод закрыли,коллектив растворился в болотных буднях. Моня открыл ремонтную мастерскую-доход копеечный,а Лиза стала строчить на зингере-вообщем, не голодали.Как-то вечером,в мастерскую вошли двое парней: "Ты Моня?"
-" Да,а что случилось?"
-"Пока ничего.Мы твоя крыша, будешь платить нам",- и назвали сумму,как будто у Мони был свой заводик,а у Лизы - швейная фабрика.
" Не буду ", - тихо, но твёрдо сказал Моня, и они ушли.
Ночью мастерская сгорела. Моня молчал три дня, Лиза молча плакала.
-" Моньчик, ну ничего, что нибудь придумаем" - успокаивала она.
Думали не очень долго. Пришёл сосед Лёва,он точно знал,что он еврей и сказал,что уезжает к тётке в Израиль : "Монь, поехали с нами, ведь ты еврей?"
-" Не знаю "
-" А что в паспорте написано? "
-" В паспорте-еврей "
-" Ну, этого достаточно "
-" А как же моя Лизавета? Она ведь Лизавета Филипповна Костюкова "
-" Ну и что? Она ведь жена твоя, вы семья, по закону можно, я узнавал."
Израиль их встретил солнцем, морем и множеством разноликих шумливых евреев.
Моня и Лиза получили маленькую квартирку под самой крышей,зато вид был чудесный,прямо на Средиземное море.
Тяжело было в хамсины, Моня заворачивал себя в мокрую простынь и ходил так по квартире.
Каждый день они смотрели "Новости" и "Вести", жили прошлым.
Однажды, показали Монин завод по телевизору. В толпе, чего-то требующих рабочих, Моня вдруг разглядел Костю
- " Константин, Костя!! ", - крикнул он телевизору - " Лиза, Лиза иди скорей! "
Но пока Лиза шла из кухни, показывали уже другие мрачные новости.
- " Ты знаешь, Костя такой же как и был, только усы седые."
Кто-то надоумил Моню ходить в хамсины в банк. Моня одевал пластмассовый галстук,навечно завязанный, держал вверх тормашками какие-то рекламки на иврите и дышал, дышал, дышал...
Прохлада и тихая суета банка успокаивала его.
Когда хамсин и солнце уходили за гору Кармэль, Моня снимал галстук,клал его в карман до следующего хамсина и шагал к дому.
В один из вечеров Лиза вдруг сказала : "Поеду, навещу Наташку."
- " Куда? Куда?", - не понял Моня. Наташка была хорошей подругой Лизы,но жила в Воронеже.
Странно как-то - подумал он.Лиза по долгу молчала и на Моню смотрела холодно и отчуждённо, а однажды вообще не узнала и сердито шептала : "Ходят здесь всякие по квартире..."
Моня пытался успокоить, она резко отталкивала его. Врачи назвали её состояние красивым словом - деменция, а по простому - старческое слабоумие.
То газ не выключит, то покушать забудет, то разговаривает с кем-то тихо.
Моня не оставлял её ни на минуту, даже в хамсиновое хамство перестал ходить в банк.
В конце августа, она упала и сломала бедро. Увезли Лизу в больницу.
- " Нужна операция", - сказал "русский" врач- ортопед.
- " Ну раз нужно, делайте."
Лиза ничего не понимала, а в операционной пела песни - "Комсомольцы -беспокойные сердца" и " Дан приказ- ему на запад", а потом плакала, как совсем нормальная.
Наклеили на её тело электроды для измерения пульса и давления, а она всё срывала их, всё срывала и срывала...
Врач уговаривал - не помогало, тогда врач, опустившись в её деменцию, сказал :"Советское правительство и лично Леонид Ильич не довольны вашим поведением в операционной."
И Лиза вдруг затихла, перестала срывать электроды, она подчинялась тому времени.
Через два дня Лизу выписали домой, она похудела, когда-то голубые глаза, стали серые.
" Выцвели на солнце" -подумал Моня.
Всё хозяйство легло на ещё сильные плечи Мони.
Часто снился Костя, друг заводской.
-" как он там?" - думал Моня, и вспомнил, ведь у него есть его телефон.
- Позвоню - решил Моня. Для этого он пригласил соседа Мишку, мальчик- школьник, он и русский не забыл, и на иврите чирикал бойко.
- " Дядь Моня, давайте номер."
Из всего разговора Моня понял только одно - "безек шалом," и через минуту Миша сунул трубку Моне - "Говорите."
- " Алё, Костя?"
- " Да, а это кто?"
- " Моня это, Моня, чего забыл?"
- " Моня, как тебя забыть, друг любезный, как вы там в Израиле этом, как Лиза?"
- " Всё хорошо, а что у вас в заводе?"
- " Завод снова начал работать потихоньку, платят плохо. Ну ладно об этом, как Лиза?"
- " Лиза хорошо, привет тебе огромный, а сейчас она в магазине..."
Лиза безучастно сидела у окна, её внутренний мир не соприкасался с наружным.
- " Жарко у вас, Моня?"
- " Ничего, ничего...Часто в банк хожу", - проговорился зачем-то Моня.
- " Ты что, банкир?"
- " В какой-то степени. Как дети?"
- " Дочь родила внука, живём вместе, тесновато."
- " Поздравляю" - голос Мони дрогнул.
- " Ты чего, Монь, мы тебя помним и любим, не сдавайся, борись там за мир"
- " Ну всего, будь, привет всем нашим" - И Моня положил трубку.
Невидимая слеза скатилась в горло.
- " Лиз, а Лиз, поела бы чего нибудь" - но Лиза не отвечала и не двигалась...
Моня остался один, совсем один.
Зимой он ходил к морю, слушал перекаты волн, любовался его бесконечностью,любил смотреть как солнце тонуло в нём и рассказывал всё Лизе.
А летом в хамсины,он опять сидел в банке,как всегда в пластмасовом галстуке и его совсем
седая голова, снова и снова уносилась в прошлую жизнь.
- " В Израиле жить можно, если бы не хамсины, правда,Лиза?"...