Застыл в пунцовом мареве заката
Ваш старый обветшалый особняк...
Сквозь витражи глядел я, как усатый
Гусар Вас тискал в спальне так и сяк.
Я наблюдал (пусть Бог меня осудит),
Приникнув взором к тусклому стеклу,
Как мял он Ваши мраморные груди,
Как рвал на белом платье фалбалу,
Колол своей трехдневною щетиной
Сосцов тугих пленительный коралл
И в позе неестественной, картинной,
Руками стан Ваш дивный овивал.
Стоял я перед домом омертвело -
Ведь, будто совершая ритуал,
Владел он безраздельно Вашим телом,
Которым я всегда владеть мечтал.
Клубком гадюк тела сплелись на ложе
В соитии зверином, нелюдском,
А я, картиной этой уничтожен,
Какой-то странной манией влеком,
Застыл, и, взгляда отвести не в силах,
Увидел ясно - сластолюбец тот
Надрывно дернулся... и семя оросило
Вздымающийся девичий живот.
Когда от этих бешеных баталий
Сей ферлакур умаялся и сник,
Беззвучно губы Ваши прошептали:
«Oh, je vous aime, mon coeur... C'est magnifique!»
Гусар ответил не без эпатажа:
«Продолжить ласки я, ma chere, не прочь...
Так хорошо, что Вас зовут Наташа -
Как мать мою, покойницу, точь-в-точь».
Пропитый бас распутного мужлана
Меня тотчас в сознание привел...
Как с НЕЙ, богоподобной и желанной,
Возлег в единый миг такой осел?
В поэмах воспевал я Ваше имя
И в анаграммах скрыть его дерзнул,
Им жил, творил, дышал... Лишь с ним одним я
В ночной молитве отходил ко сну.
Плебей! Презренный раб! Да как посмел он
Сравнить нетленный свет души моей,
С гнилушкою, полуистлевшим телом,
Что стало обиталищем червей?!!
***
В ночной тиши я брел куда попало,
Забыт, обманут, жалок и смешон...
Что, Натали, Дантеса Вам уж мало?!!
Прощайте же, прощайте! Mille pardon...