Какое счастье знать, что мне дано во Имя
Твое в лесу Твоем лишь верить и молчать!…
..........................................Борис Чичибабин 1990
Живу беспечально я – горшей из судеб
В единстве надежном с трудом первобытным.
Баюкаю сумрак и шорохи леса,
Весна ли – пою на текучем наречье,
Зима – чугунки начищаю до блеска,
И в блеске неярком они обретают
Загадочность ликов, как древние вазы,
Тяжелые вазы с витыми краями,
Где Ангелы и виноградные листья
Сплелись прихотливо – Душа и Земное...
В мой сон прорастают горячие лозы,
Ветвясь и ликуя, и пляшут отсветы
На ружьях, на шкурах зверьков, и на стенах,
Что набраны были из желтого теса
Когда-то давно, а теперь потемневших…
Меня заселяют старинные сказки
Обычно в кануны огромного ветра,
И жгут изнутри, и тогда я летаю!
Я – словно огонь – без конца разрастаюсь,
Всего вожделею и всё вопрошаю.
И скулы мои – жарче жаркого гнева,
И косы мои – небосвода тяжеле.
Вот я наблюдаю, как сходят туманы
Со скал первобытных, и в них окунаясь,
Тоскую предчувствием первого снега…
И лучшей судьбы никогда я не знала,
(А если и знала – давно позабыла):
Глядеться всю жизнь в эту жизнь непростую,
Глядеться, как в зеркало, в гулкое Царство -
- Жизнь, что прозвала я с возлюбленным – Лесом.
Здесь время стоит, здесь в закатах – рассветы,
Всё – плавит – другое в едином мгновеньи.
И ветви глядят, как в торжественном хоре,
Сурово темнея, и низкие своды
Их переплетений – есть музыка Леса.
В них прятаться любит далекое солнце,
Как в толщу воды меж кувшинок и ряски
Седого пруда, где люблю у затона
Сидеть… Там оленья семья к водопою
Певуче проходит, меня не смущаясь...
Да, их я не трогаю, дом мой – округа,
Здесь зверя жалею и горы храню я,
И даже в ненастье охочусь далече
На зверя другого, что смотрится в дуло
С печалью холодного звёздного ветра.
А времени нет. Есть немОтность и Слово,
Упавшее в бездну и ставшее камнем,
Как горе слезою… На этом Глаголе
Земная твердыня живет, изменяясь,
Рожает и дышит, уходит в себя же.
На этом единственном брошенном Камне –
Все камни и реки… Всё горе верблюдов,
Вся радость щенячья, вся сила пророков,
И смелость растений, и сытость пожаров,
Проплаканность моря, и избранность зова.
Ведь всё так устроено: каждое – с каждым,
И спящий – с бессонным, и лучшее – с болью.
И все перемешано – страх с ликованьем,
И зоркая память для каждого мига
Внимательных глаз у охотницы Сольвейг...
И всюду – Те Очи в Любви молчаливой, –
Как Пера, нет, всё же правдивей, роднее...
Услышу ль я воздух как голос нездешний,
На след набреду ли, еще неостывший,
Иль вереск всплакнет, затрепещет со звоном,
Я знаю, то Ты, мой Господь молчаливый,
Мой истинный странник, мой Вечный Любимый.
Дождаться Тебя – есть ли высшее счастье…
Я – та, что в безудержном нашем прощаньи
Смущает Тебя – и слезами, и скорбью,
Я – та, что из вечного ТЫ, как из плена
Тебя в наше МЫ навсегда призывает.
Стань всюду со мной неприкрытою жаждой,
Пожар мой и свет мой! И негой небесной
Утишь, утоли, дай прощению – плоти,
Дай жадному – слиться! Дай Слова, дай Слова!
Дай то, для чего я душой раскрываюсь,
Когда задыхаюсь тоскою так часто…
Так часто грущу об объятиях вечных,
Что слёзы мои непрерывно пылают…
Ведь только глаголя, могу я с Тобою
Делить этот мир, быть наперсником равным
В убийствах и снах, и трудах неустанных,
В ращении слов и зачатьи розанов,
В убранстве земли и в прощеньи изъянов.