razdel = dogola
Shanrivari
Цвета Злы.
Я ненавижу всех учителей за то, что они вправе предать своих учеников. Отец способен не чувствовать какой-либо ответственности к своему сыну. Я не способен не рисовать. Я не умею рисовать, и мне не нужно этому учиться. Расширяя границы своего восприятия, я способен ущемлять себя в форме. Цвета , мой друг, будут тебя жестоко предавать, черный цвет никогда не станет твоим полностью, ты не сможешь насытиться белым. Твои таланты должны быть втоптаны в десны вместе с мясом и кровью, вместе с мусором, чтобы потом их кто-нибудь посторонний невольно зацепил зубочисткой. Ты на игле неприятия. Ты терпишь очищения. Шелуха гордо висит на тебе, мой друг. Сначала тебе придется (по крайней мере, сделай попытку) убрать образ отца, измени, исковеркай свое лицо. Заставь смеяться эти зубы иной улыбкой. Разрежь глаза и вставь их в другую форму. Не ищи сходства, мужской мир под прессом комплексов и обид, ты не мужчина, ты Адам, ты художник, мой друг.
Мой друг, ты видел, как они четвертовали тебя? Ты видел их обожженные злобой лица, их брови, сомкнутые в чреве твоих глаз? Молящие брови, поддернутые сомнительным участием. Сомневайся во всем, что ты рисуешь, ты не можешь рисовать, так как они того хотят. Твоя степень участия в этом кошмаре самая высокая. Только сейчас, мой друг, я понимаю, что мне следовало умереть намного раньше. Я был не подготовлен к смерти. Смерть не была знакома со мной. Я не знал, как применять белый цвет и потратил его впустую. Я потратил свою смерть. Я сжался от боли, когда мне остался только черный цвет, замкнулся в круг остальных цветов, осознал то, что смерти не существует.
Но замкнутое состояние длилось довольно долго, слишком много времени я искал форму моих высохших слез. Неважно что ты рисуешь, главное что ты не можешь не рисовать. Риск заключается в том, что когда посторонний откроет твои глазницы и плеснет туда раскаленного свинца, то ты не умрешь. Ты ослепнешь от обиды, мой друг.
Посторонний удивителен. Он испытывает любовь к тебе. К твоей свежей плоти. Механизмы его раскаленного тела хотят подкрасться к тебе, он изумителен и некрасив. Он точен во всем, что касается тебя. Он тоже оказался способен казнить тебя. Это происходило постепенно и смущенно. Казалось, он делал это в первый раз, ему это нравилось, а ты, мой друг, не мог понять, что тебя убивают. Я до сих пор не знал, как это изобразить, потому что мне страшно, хотя я уже давно начал забывать.
Произошло обожествление черного цвета, его стоит опасаться так же, как и всего остального. С ним не стоит дружить, перестань верить в цвета, они не приносят удачу, они тлеют там, где ты их предал. Мой друг, перестань раскапывать свои холмы и гробницы, твои патлы свисают на шаре, который ты смоделировал своими руками. То, что ты имеешь сейчас, способно обратится в ужас завтра, или же ты вынесешь это чудо и забудешь его. Попробуй сразиться со своей памятью насмерть и отними у нее свое. Или же будь прекрасен и так.
За тобой кто-то все время следил, или это постоянное паническое ощущение слежки родилось вместе с тобой, мой друг? Постоянное чувство кого-то за спиной, словно тень обрела массу и наступает в оставленные тобой следы, пытаясь нагнать тебя, залезть в это испуганное тело и выгнать оттуда всего тебя, став полновластным равнодушием удушенной бесстрастной плоти. С оглядкой назад, в прошлое, в общество, в себя, постоянное сомнение во всем, разве не так, мой друг? Кажется, после рождения ты то и делаешь, что оглядываешься, стоишь на одном месте, с повернутой головой и смотришь, пытаясь разглядеть что-то новое. Но ты давно слеп, они не предлагают идти вперед, но все же лучше не смотреть. Каждый твой шаг просчитан тобой, никто другой не сделает этого лучше. Ты уже имеешь право думать о цвете, если ты не веришь, глазам и считаешь предметы, то может и цвета тоже посчитать? Я говорю о своих следах, оставленных в том огромном помещении, разве они нужны кому-нибудь, если они поспешны и смешны. Я посмеялся над художником, который смеялся надо мной. Никто не выиграл, все на своем месте, ничего не произошло, ничто не развилось, ничто осталось там же где и находится теперь. В цвете.
Икона скобами и скорбями сковала черный цвет. Храмы обратились в каменные рамы и теперь содержат под своими сводами соты, наполненные индивидами, которые верны и правильны, равны охаянной данности. Посмотри, мой друг, я так радуюсь, когда кто-то так умело, применил свой черный цвет. Данность – это черный цвет. Они сконцентрировали его во всем и теперь способны казнить каждого, кто испытывает жажду в смерти. Применяя черные цвета, они медленно готовят человека к белому, медленно вводят его в пространство белого, используя звук и слово, черный тональный звук и черное притягивающее слово. Одно и тоже происходит со всеми, мой друг, мне хочется, чтобы ты понял значение цвета и больше не чувствовал ничего.
Mir ebanutosti i soplivosti 2007