Она кормила ворон голубиным
недоваренным мясом и пела,
как метель, безмотивно и длинно,
и от этого призрачно-белыми
становились июньские ночи.
Это было давно и неправда.
Её звали на птичьем наречьи,
и она отзывалась на птичьем,
выходя на крыльцо каждый вечер
в предзакатном бескрылом обличьи,
а потом убегала босая
и в полях до утра пропадала.
А когда возвращалась с усталой
пустотою в глазах, на востоке,
будто осень, заря загоралась.
И она наполнялась глубокой
журавлиной тоскою безмолвно.