Поэтика поэта Померещенского-3- Эволюция литературы

Куприянов Вячеслав
Из романа «БАШМАК ЭМПЕДОКЛА»

ЭВОЛЮЦИЯ ЛИТЕРАТУРЫ

…Эволюция литературы проста: от бедности языка и жизни к богатству языка и жизни.
 Одна из первых жалобных книг – «Бедная Лиза» была написана в то время, когда кроме Лизы бедных почти не было.
 Потом появились «Бедные люди», так как бедных стало больше, но писал эту книгу всего один человек. Несколько человек эту книгу прочитали.
 С прогрессом человечества появилась такая знаменитая книга, как «Богатые тоже плачут», автор которой уже не важен. Зато важно, что в ней объясняется простым языком то, что было уже видно невооруженным глазом на посиневшем от слез экране. К этому плачу с восторгом присоединялось все больше и больше бедных.
 Становясь все богаче и богаче, массы пишут все меньше и меньше жалоб, и все меньше обращают внимания на писанину бедных, все еще грамотных. Зато на пути к богатству массы все больше пляшут и поют. Пение более органично для масс, чем писанина. Если подумать хорошенько, то как могут водить одним пером дюжины, сотни и тысячи, не говоря уже о миллионах. А музыка масс возникает как бы сама собой, давая выход не унылой жалобе, а всеобщему ликованию.
 Вначале кто-то начинает пыхтеть, сипеть, повизгивать, хрюкать, жужжать, лепетать, квакать, улюлюкать, крякать, квохтать, кукарекать, выть, ухать, мяукать, причмокивать, урчать, гундосить, фыркать, ржать, блеять, тявкать, шипеть, каркать, икать, гоготать, рявкать – и тому подобное, и все это вызывает безусловное неодобрение окружающих. Но если огромное скопище окружающих само подхватит это великолепное начинание и тоже будет всем скопом хохотать, свистеть, стенать, кашлять, картавить, цокать языком, скрежетать зубами, щебетать и при этом считать – до двух, до трех, еще лучше до двух и трех тысяч, а потом в обратную сторону, считая при этом, что каждое выкрикнутое число является иррациональным, – экстаз будет полным.
 Чтобы все это действо упорядочить, надо подключить электричество, упаковав его в микрофон. Один из народа берет этот микрофон в свои руки и подносит его к своему рту, усиливая свои звуки настолько, что все остальные воспринимают их как свои. И тут к звуку подключают свет, который высвечивает обладателя микрофона, дают ему вид, блеск, мерцание, сияние, и это еще усиливает его (или ее) слияние с массой, помогая ей хлопать в ладоши и топать ногами. Таким образом пение соединяется с танцем, состоящим из двух па: ерзания и подскакивания, так как танцевать чаще всего приходится, сидя всей массой на стульях. Любой из таких исполнителей дает слушателям чувство уверенности в том, что и он – исполнитель. Но кроме исполнителей, многочисленных в массовом искусстве, существовали и выдающиеся сочинители в этой новой для забывчивых области.
 Первым здесь был, конечно, Померещенский, который свои личные жалобы называл любовной лирикой, он давно закрыл эту тему своим нашумевшим сборником «Вызываю любовь на себя». Другой нашумевший сборник – «Моя любовь обрушилась на всех» – это уже гражданская лирика. Затем поэт углубился в поиски нового жанра, который бы обладал достоинствами как поэзии, так и прозы. Свои опыты он начал с исполинских стихов, его «Гигантские шаги в незнаемое» продавались в спортивных магазинах, были они в двух томах, и первый том был приспособлен для левой, а второй для правой руки – специальный был переплет с захватом, книги эти охотно брали борцы и тяжелоатлеты. В первом томе поэт признавал себя фанатичным продолжателем футуризма, во втором он неистово отрекался от футуризма. А исполинскими стихи эти были еще и потому, что каждое слово занимало в них отдельную строчку:
 В
 левой
 руке
 том,
 в
 правой
 руке
 том,
 левой
 ногой –
 топ
 правой
 ногой –
 топ!
 И
 дело
 все
 в
 том,
 чтить
 стихи
 мои
 чтоб!
 – и т. д.
 Поэт гордился, что его книгами размахивают сильнейшие люди планеты. Но узкая строчка не долго тешила поэта, он перешел к сверхдлинной, тогда его книги стали издавать в форме вымпелов, если их насадить на флагшток, то, как левые, так и правые могли идти с ними на манифестацию.
 Все эти опыты вызвали к жизни исследования, в корне изменившие поэтику.
 Стали считать, что, если ширина текста почти не отличается от его высоты на отдельно взятой странице, то это проза, а если ширина во много раз меньше высоты, то это поэзия...