сегодня в небе я видел предвидение: в изящности своей
царки лощины снов и бестии, вязнущие в их рассудках,
взмывали ввысь,
исчезая в пропасти шёпотов и теней,
из которых по города кромкам, затянутых в устьях
расколотых звёзд,
лезло обличие девы, ступающей босой меж крыш;
я видел: по тротуару, свиваясь, как мёртвые змеи,
полз император последнего царства, шёпот его
разносился блеяньем ветра, что бездны
шуршания, вился, как лёгкий платок
на плечах Магдалены, по хрупким стекляшкам в ушах;
его тело мутнело, как ил, исчезали глаза, рот,
в каждой губе расстилался садовник язв,
что с чрезмерной надменностью плёл
финикийский венок, на котором алело «ушёл»;
к нему подходила дева, склонялась и тихо в ухо
вплетала мелодии страха, лизала за мочками,
на щеках, а после – ныряла в его совращённый рассудок;
слетела его корона, ширились губы в улыбках
зыбких фигур, что после вились, как осы, в ней,
шептали слугам, и те претворяли событий эскизы,
слетевшие бременем с вечности: смерть
вязла в блеяньи вязкого эха, и белой слезы
горизонта слетевшая дева ногтями нежные груди
свои расплетала, и вылазил из кромок их сумрак
последней звезды;