Опять проснулась среди ночи. Как тогда, когда папа болел, а я, в сотнях километров от него, как будто слышала его охи, стоны, проклятия… Он клял своё сиротское детство, войну, на которую напросился добровольцем в семнадцать лет (спасаясь от солдата, следящего за работами на строительстве аэропорта - тот чуть не пристрелил пацана за опрокинутую телегу с кирпичом). Война вспоминалась нечасто, но в последнее время ей приписывались все причины нездоровья. Проклинал и нынешнюю жизнь, которая хотя и была для него вполне благополучной – при собственной энергии, помощи детей и пенсии ветерана, за год поставил дом рядом со старым – но осуждалась: начиная с цен на продукты и заканчивая внешней политикой.
Но больше всего он клял себя: "сдохнуть-то не могу, все старики уже там", а сам при этом отчаянно хотел жить… Он и дом-то решил поставить, чтоб жить. Но построил, и оказалось, что жить больше незачем. И отец …запил. Пенсия позволяла, старушка жена, подгоняемая его зычным голосом, бегала в магазин, и, когда-то могучее, здоровье сдалось - отец слёг.
Мы ездили к нему по выходным, а в будни я просыпалась ночью с ноющим сердцем и, как молитву, бормотала: "Я люблю тебя. Я люблю тебя". Эти слова позволяли забыться до утра, чтобы утром позвонить "Пап, как ты?"
Сегодня мой рецепт не помогает. Там всё ноет и ноет. Пап, как ты?