«мы в лапах гориллы, а хозяин ее – мерзавец»
З.Гиппиус
1917
август
Как грязен Петербург! Дождь – проливной.
Растерян Керенский, боясь триумвирата.
Недолго немцы будут за Двиной:
вот-вот и Ревель с Ригой будут взяты.
Солдаты спят в Таврическом саду,
фуражка на затылке, тупость взгляда,
плюют повсюду и, как какаду,
бубнят: «свобода» и «какого ляда».
Им - воевать? Спокойней – бунтовать
да ждать от партий лозунгов-подачек.
Большевики кричат, мол, подымать
пора восстание. Правительство, что кляча
на месте топчется, и Савенков узду
сует министру, но сиё – чревато:
Корнилов оклеветан и идут,
точней: идти готовы брат на брата
сентябрь
Я с Мережковским спорила сейчас,
он утверждал, что власть сама распалась,
что революция еще настигнет нас,
а в феврале – о ней нам лишь мечталось.
Мне омерзительна одна лишь мысль о том,
что может нас постичь с большевиками.
Хочу на дачу - где так мирен гром
и где играет солнце с облаками.
Я буду там ходить среди берез
и вслушиваться в тишину бездумно...
Но нет, куда там! - Пострашней вопрос,
чем гамлетовский, выпал на беду нам
октябрь
Захвачен Зимний... Керенский бежал.
Министры арестованы, и женский,
тот самый полк, который защищал
правительство – о, как же это мерзко!-
весь изнасилован безжалостно... Пустой
дворец, в кровИ, достался победившим.
А Керенский удрал в своем авто
(не в женское ли платье нарядившись?)
Навис своей громадой русский флот
над городом и спящими дворцами,
забыв про долг свой и покинув фронт,
в гранитных стенах берега, как в раме.
Бессильна в телефонах тишина,
газеты, кроме Новой Жизни с Правдой
закрыты, и удобрена резня
матроской полупьяною бравадой
В Москве стрельба из пушек по толпе,
Плеханов в Царском зА день был обыскан
пятнадцать раз. Не хватит сил скорбеть
над бесконечным и преступным списком
творящегося ныне, присно, тут,
в столицах, большевизмом покоренных.
Бежать? куда? - Пришел наш Страшный суд,
где властвует безличность миллионов