Я вернулся, мама,
По взлетке Баграма.
Дорога домой, словно тонкая ниточка пульса.
Поверь, этой длинной такой телеграмме:
Я вернулся, родная,
Вернулся,
Вернулся,
Вернулся…
Мы прошли перевалы –
Руины, обвалы.
Мы прошли, но едва ли все самое страшное – в этом.
Я кричу по ночам,
Это значит, опять
Нас огнем поливают дувалы.
Это значит, опять лейтенант против банды с одним пистолетом.
Молчите,
Трубы и литавры –
Никто еще от маршей не проснулся.
Им не нужны теперь ни почести, ни лавры.
Вот если б крикнуть: «Здравствуй, мама, я вернулся!»
Я вернулся, мама.
Огонек папиросы
В темноте, словно «стингер», на отдых присевший.
Знаешь, мам,
А ведь я уже взрослый.
Даже старый. И чуть-чуть поседевший.
Мы уходим, родная,
С чужою землею
Оставляя сто тысяч надежд
И тысячи жизней.
Проверь это небо
Из РПД,
Разрывною –
Оно нашей кровью, как спелое яблоко, брызнет.
Я вернулся, мама,
«Шереметьево», вечер.
Целовали траву, и парили над нею, как птицы.
И скупили весь рынок цветов,
И раздали цветы первым встречным.
И еще понимали – оттуда нельзя возвратиться.
Спросите рядового и главкома –
Ни первый, ни второй вам лгать не станет.
Покуда день –
Он еще дома.
Дома…
А ночью – там,
В Афганистане.
Молчите,
Трубы и литавры –
Никто еще от маршей не проснулся.
Им не нужны теперь ни почести, ни лавры.
Вот если б крикнуть:
«Здравствуй, мама, я вернулся!»