По воздуху сползает спёртый формалин,
Фолликулом пунцовым коренясь на потолке,
Лилово прорастая, растягиваясь в сплин,
Вплетается погостным трауром в скелет.
Взвивается азотной закисью печаль,
Сгущая зрение и слух под толщу льда:
Вздувается отравленный хрусталь,
Сочится из ушей пурпурная вода.
Стена – зелёная на вкус –
Горчит и пахнет, точно соль.
Надрез, я делаю укус,
Дробя себя в зубную боль.
Желудок разлагается в подчерепной коре,
Её слюнявя, растворяя кислотой.
Уж показался пищевод в просверленной дыре,
Анальным входом, – щеголяя красотой.
Оглохло, помрачилось тело,
Мочась разваренным багрянцем,
Разодранным и переспелым,
Слоясь и покрываясь глянцем.
А сверху–поверху чешуйки шелушатся
И шепчутся – играться, хрупкие,
Хотят. Голодные мокрицы насыщаться
Всползли в меня, червиво чуткие.
Сучат их маленькие ручки –
Мои конечности спускают
На пОл – в дымящиеся кучки
Костюмы кожные сползают.
В углу я вижу… клацают клыки.
Я слышу… высунут язык.
Он говорит, как пляшут языки,
Как мёртвым быть привык.
Как я привыкну вскоре засыпать
Под бас скулящегося воя,
Как вычурна кубическая стать
Тюремного покоя.