Нелепую байку игра сочинила немая,
Во рту у которой горчит похвалы пахлава.
...Я всё понимаю, конечно же, всё понимаю,
Да вот, по-собачьи, с трудом, подбираю слова.
Конечно, жалеешь, не можешь меня не жалеть ты,
Я радуюсь жалости, как золотому рублю...
... Не мог бы ты мне одолжить упаковку Gillett'a?
А впрочем, не надо, с ближайшей получки куплю.
Спасибо, что изредка, но появляешься в гости,
Хотя каждый раз мне опять непонятно - зачем,
Но я превращаюсь в собачий виляющий хвостик
От глупой надежды, что в ЭТОТ-то раз - насовсем.
И встречи похожи на странное кружево танца
На шатком, дощатом, занозисто остром кругу,
Рождённого из нежеланья и страха расстаться,
Которые спорят с "Остаться? Прости, не могу."
Опять для меня ты поёшь глухариное соло,
Я снова взатяг поглощаю дешёвый табак,
И в нашем салате нехватка столь малого - соли,
Но соль - это яд для людей, а тем паче - собак.
И всё. У двери одаришь виноватой усмешкой:
"Ну что ты? Не надо. Увидимся скоро, малыш."
"Ага, позвони." - "Позвоню, непременно, конечно."
И хвостик виляет... Конечно же, не позвонишь.
Опять застываю в полуночном клейком желе я,
Опять отказала привычка переть на рожон.
Меня ты жалеешь, и так, по кусочку, жалея,
Ты рубишь мой хвостик тупым перочинным ножом.