Столикая, пергаментная память, засвеченного небом бытия,
прямая бед над ломанными радостей – суицидально…
нет улиц, тропами изрезан, мой город снов и битого стекла,
приватных стонов, рока, львиных изваяний.
Усмешка – строгий праведник в напившейся толпе,
внимает стонам, чтит разнузданные мысли,
горит тем самым на виду, горит в себе,
сжигая преданность причудившихся истин.
Ты станешь старше… о гранитный стан,
не разобьется больше твердь и святость тела.
А кто-нибудь, молясь твоим устам –
«я не хотел…» или «я не хотела…»
Знакомо? разве? мадригальный стяг –
клеймо осунувшихся – «у своих не принят».
Так было больно ждать, куря в затяг
безоговорочную километрость жизни.