Купола подоконника, кухонный новый Афон.
В стограммовых церквах прорастают зеленые перья.
И, услышав сквозь стекла их празднично-луковый звон,
топольбургский пуховый платок распускают деревья.
Дым заклятий шашлычных язычники шлют небесам.
Стансов мягкая глина становится тверже, чем сланцы.
Время вспомнить о мертвых, что имут не славу, а срам -
тот навязанный скарб, за который нельзя оправдаться.
О, звенящие сбруи зари, нас лишившие сна!
Переправа, где сменят коней и желанья исполнят.
В голенищах грозы тучам тесно. Приходит весна,
чтоб тянуть за язык заедающих тютчевских молний.
И, зажмурив глаза, разевая припухшие рты
(а луну положив в облака, точно драхму за дёсны),
ощущая затылком тяжелый зрачок темноты,
снова будем ловиться на мироточивые блёсны.