ИЛЛЮСТРАЦИИ – http://www.stihi.ru/photos/mcbmn.jpg
ДРЕВНЯЯ ПАМЯТЬ
«ВСЁ ЕЩЁ ВПЕРЕДИ – ПОЗАДИ ТОЛЬКО ЗВЁЗДЫ И ВЕТЕР,
ВСЁ ЕЩЁ ВПЕРЕДИ – ГДЕ-ТО ТАМ ДОГОРАЕТ ЗАКАТ.
Я ЖЕ СНОВА МОЛЧУ – ВРЕМЯ ЕСТЬ ЕЩЁ, ЧТОБЫ ОТВЕТИТЬ,
НЕ УДАСТСЯ СОЛГАТЬ, НЕ УДАСТСЯ ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД...»
Когда былых миров оранжевые зори
Заронят узкий луч на небеса стиха,
Я вижу – где? когда? – на ровном плоскогорьи
Моря лилового, как плащ старинный, мха.
Два солнца пристальных сменялось надо мною,
И ни одно из них затмиться не могло:
Как ласка матери сияло голубое,
Ярко-оранжевое – ранило и жгло.
Когда лазурный шар, грустя прощальной славой,
Сходил на мягкий шёлк лилового плаща –
Пронзительный восход, кровавый, рыжий, ржавый,
Я ждал в смятении, молясь и трепеща.
Тот мир угас давно – бесплодный, странный, голый...
Кругом – Земля в цвету, но и в земной глуши
Не гаснут до сих пор два древних ореола
Непримиримых солнц на небесах души.
ВЕНЕЦИЯ
«ВЕТЕР НАМ УТЕШЕНЬЕ ПРИНЕС,
И В ЛАЗУРИ ПОЧУЯЛИ МЫ
АССИРИЙСКИЕ КРЫЛЬЯ СТРЕКОЗ,
ПЕРЕБОРЫ КОЛЕНЧАТОЙ ТЬМЫ.
И ВОЕННОЙ ГРОЗОЙ ПОТЕМНЕЛ
НИЖНИЙ СЛОЙ ПОМРАЧЕННЫХ НЕБЕС,
ШЕСТИРУКИХ ЛЕТАЮЩИХ ТЕЛ
СЛЮДЯНОЙ ПЕРЕПОНЧАТЫЙ ЛЕС.
ЕСТЬ В ЛАЗУРИ СЛЕПОЙ УГОЛОК,
И В БЛАЖЕННЫЕ ПОЛДНИ ВСЕГДА,
КАК СГУСТИВШЕЙСЯ НОЧИ НАМЕК,
РОКОВАЯ ТРЕПЕЩЕТ ЗВЕЗДА,
И, С ТРУДОМ ПРОБИВАЯСЬ ВПЕРЕД,
В ЧЕШУЕ ИСКАЛЕЧЕННЫХ КРЫЛ,
ПОД ВЫСОКУЮ РУКУ БЕРЕТ
ПОБЕЖДЕННУЮ ТВЕРДЬ АЗРАИЛ».
Веницейской жизни, мрачной и бесплодной,
Для меня значение светло,
Вот она глядит с улыбкою холодной
В голубое дряхлое стекло.
Тонкий воздух кожи. Синие прожилки.
Белый снег. Зеленая парча.
Bсех кладут на кипарисные носилки,
Сонных, теплых вынимают из плаща.
И горят, горят в корзинах свечи,
Словно голубь залетел в ковчег.
На театре и на праздном вече
Умирает человек.
Ибо нет спасенья от любви и страха:
Тяжелее платины сатурново кольцо!
Черным бархатом завешенная плаха
И прекрасное лицо.
Тяжелы твои, Венеция, уборы,
В кипарисных рамах зеркала.
Воздух твой граненый. B спальне тают горы
Голубого дряхлого стекла...
Только в пальцах роза или склянка, –
Адриатика зеленая, прости!
Что же ты молчишь, скажи, венецианка?
Как от смерти этой праздничной уйти?
Черный веспер в зеркале мерцает.
Bсе проходит. Истина темна.
Человек родится. Жемчуг умирает.
И Сусанна старцев ждать должна.
КОТ И ПТИЦА
«СМЯТЕНЬЕ, УЖАС, ХОЛОД ЛЕДЯНОЙ,
ЗРАЧКИ РАСШИРЕНЫ... РЫДАНЬЯ, КРИКИ, СТОНЫ...
ЗА ЛЬДЫ ЦЕПЛЯЯСЬ ТЩЕТНО, ЛЮДИ ТОНУТ...
КОРМОЮ ВВЕРХ, КОРАБЛЬ ВСТАЁТ СТЕНОЙ,
И ПОГРУЖАЕТСЯ СТРЕМИТЕЛЬНО ПОД ВОДУ,
С СОБОЮ ЖЕРТВ НЕВОЛЬНЫХ ЗАХВАТИВ...
Я ЗАМЕРЗАЮ... МЫСЛЕННО ПРОСТИВ
СЕБЯ И ВСЕХ, СМИРЕННО ЖДУ СВОБОДУ...»
В деревне мрачные лица:
Смертельно ранена птица.
Эту единственную проживающую в деревне птицу
Единственный проживающий в деревне кот
Сожрал наполовину.
И она не поет.
А кот, облизав окровавленный рот,
Сыто урчит и мурлычет... И вот
Птица умирает.
И деревня решает
Устроить ей похороны, на которые кот
Приглашен, он за маленьким гробом идет.
Гроб девочка тащит и громко рыдает.
«О, если б я знал, – говорит ей кот, –
Что смерть этой птицы
Причинит тебе горе,
Я съел бы ее целиком...
А потом
Сказал бы тебе, что за синее море,
Туда, где кончается белый свет,
Туда, откуда возврата нет,
Она улетела, навек улетела,
И ты бы меньше грустила, и вскоре
Исчезла бы грусть
С твоего лица...
Что ни говорите, а всякое дело
Надо доводить до конца!»
ЭВИТА
«СЕЙЧАС СТОИШЬ У СВЕТЛЫХ РАЙСКИХ ВРАТ
И ВЕЧНОСТИ ПРИМЕРИВАЕШЬ БРЕМЯ
А ПОМНИШЬ, КАК ВСЕГО ЛИШЬ ЖИЗНЬ НАЗАД
ТЫ ПОСТУЧАЛСЯ В ДВЕРЬ С ТАБЛИЧКОЙ «ВРЕМЯ»?
И КАК С ТОБОЙ СКВОЗЬ ТУСКЛЫЕ ДЕЛА
БЕСЧИСЛЕННЫХ ПАРАДНЫХ И ПРИХОЖИХ
ПРОТИСКИВАЛИСЬ РАЗНЫЕ ТЕЛА
ЧТОБ ПРЕВРАТИТЬСЯ, КАК И ТЫ, В ПРОХОЖИХ
В ПРОЕЗЖИХ, В ПОСТОЯЛЬЦЕВ, В ПРОДУВНЫХ
ЗЕВАК, АРХАНГЕЛОВ, ПРОПИВШИХ НИМБ И КРЫЛЬЯ
В НЕЧЕТКИЙ СНИМОК КАЖДОГО ИЗ НИХ,
ПОДЕРНУТЫЙ – ДА НЕТ, НЕ ДЫМКОЙ – ПЫЛЬЮ
НО ВЫШЛО ТАК – ТЫ ВЫШЕЛ ИЗ ТОЛПЫ
ВПЕРЕД И ВВЕРХ – ПО ШЛЯПАМ И ПО КРЫШАМ
И НИТЬ ДРУГОЙ – НЕВИДИМОЙ ТРОПЫ
ТЕБЯ ДУШИЛА, НО ТАЩИЛА ВЫШЕ –
ЗА СЕРДЦЕМ ЛЕГКИМ КАК ВЕСЕННИЙ СНЕГ
И КРЕПКИМ КАК ПРОСТАЯ ВОДКА С ПЕРЦЕМ...
ТЫ БЫЛ СОБЛАЗН И ПРАВО НА ПОБЕГ
ПРИДАВЛЕННЫХ К ЗЕМЛЕ ТЯЖЕЛЫМ СЕРДЦЕМ
ТАКИХ КАК ТЫ НЕ ГЛУШИТ ТИШИНА
ХОТЯ НА ПОЛУСЛОВЕ ОБРЫВАЕТ
ТЕПЕРЬ ТЕБЕ В ЛЮБЫЕ ВРЕМЕНА –
ОТКРЫТА ДВЕРЬ – ИНАЧЕ НЕ БЫВАЕТ
А К ТЕМ, КТО В СМЕРТНОЙ МАЕТСЯ ГЛУШИ
ЧЕРТЯ ЗЕНИТ, ЛЕТИТ ТВОЯ ПОБЕДА
И ВЫТЕСНЯЕТ ПРАЗДНОСТЬ ИЗ ДУШИ
КАК ВОДУ ПО ЗАКОНУ АРХИМЕДА»
В рояльной купели кипит через край
Забытое тёмное танго
И пальцы ведут в механический рай
Святых подкаблучного ранга
Гремит молоточками мастеровой
Мелькают бемольные крылья
И пахнут аккорды могильной травой
И ветром, и фетром, и пылью
Но там – на дощатом скрипучем плато
Оплаканы шелестом кружев
Принцесса и некто (а может – никто?)
Кружат (или, может быть – кружат?)
И полночь подносит оконца к глазам
Щекочет ресницами леса
И ломкое танго танцует гроза
Но лучше танцует принцесса
Про пьяные пальцы и пальмы в горшках
Все громче стучат молоточки
Принцесса плывет в ненадежных руках
До берега, края, до точки
И что ей за дело, что чья-то струна
Сфальшивит, а может быть лопнет
Она не заметит, когда тишина
Над ней свою крышку захлопнет
Она не из здешних, она из иных
Другого родства и замеса
Под мёртвое танго живее живых
Танцует, танцует принцесса
ПАННО ЛАТЫНИ ИЕРАРХА
«ЗА МОЛЧАЛИВОЙ ЗАЛОЙ ЗАМКА ИЗ КОСТЕЙ – ПРЕДНАЧЕРТАНИЯ ПЕЧАЛИ РОКА,
ЭЛЕМЕНТАЛЫ ОГНЕННЫХ ГОСТЕЙ ЗАГРОБНЫМ КУЛЬТОМ ФИОЛЕТОВОГО ОКА...
У ПЕРЕПРАВЫ ОБРЕЧЁННЫХ – ТЕНЬ, ЗАКАТ ЖЕЛЕЗНОЙ ФЛЕЙТОЮ ЭОЛА
И КУЛЬТОВЫМ ЦВЕТЕНИЕМ СИРЕНИ – ПРАХ В ПУСТЫНЕ АЛОГО КАМЗОЛА...
РЕШЁТКИ КОПИЙ, ОПЛЕТАЮЩИХ КАМИН... ДОРОГОЙ ВДОЛЬ ОСТЫВШЕГО КАМИНА –
ВДОЛЬ ЧЕРЕПОВ, ВПЛЕТАЮЩИХ КАРМИН МЕЖ ЛЕПЕСТКАМИ ЭПИТАФИИ БРАМИНА...»
Свинцовый океан судьбы. Ступени лунного нефрита.
АреоМарс – металл трубы. Свинцовый эполет ифрита,
укрытый снегом. Неофит. Раскол серебряной монеты.
Титан – серебряный ифрит согбен под тяжестью планеты.
Рубина цвет во лбу – закат на зеркалах. В отвесных латах –
трико шута. Рабу – облат – нить озарений кастарвата.
MYSTERYAL
«ВНУТРИ ГОРЫ БЕЗДЕЙСТВУЕТ КУМИР
В ПОКОЯХ БЕРЕЖНЫХ, БЕЗБРЕЖНЫХ И СЧАСТЛИВЫХ,
А С ШЕИ КАПЛЕТ ОЖЕРЕЛИЙ ЖИР,
ОБЕРЕГАЯ СНА ПРИЛИВЫ И ОТЛИВЫ.
КОГДА ОН МАЛЬЧИК БЫЛ, И С НИМ ИГРАЛ ПАВЛИН,
ЕГО ИНДИЙСКОЙ РАДУГОЙ КОРМИЛИ,
ДАВАЛИ МОЛОКА ИЗ РОЗОВАТЫХ ГЛИН
И НЕ ЖАЛЕЛИ КОШЕНИЛИ.
КОСТЬ УСЫПЛЕННАЯ ЗАВЯЗАНА УЗЛОМ,
ОЧЕЛОВЕЧЕНЫ КОЛЕНИ, РУКИ, ПЛЕЧИ –
ОН УЛЫБАЕТСЯ СВОИМ ШИРОКИМ РТОМ,
ОН МЫСЛИТ КОСТИЮ И ЧУВСТВУЕТ ЧЕЛОМ
И ВСПОМНИТЬ СИЛИТСЯ СВОЙ ОБЛИК ЧЕЛОВЕЧИЙ».
– Отвечу – я, знаток твоей дороги. Три существа в тебе оскорблены: художник – мистик – и ревнитель строгий своей страны.
– А ТЫ УЖ ЗДЕСЬ... И НЕ СЕРДИТ? СПАСИБО ЗА ПУНКТУАЛЬНОСТЬ – НА ТАКОМ ВЕТРУ... КУДА Ж ТЕПЕРЬ? ОБЕЩАНО...
– Ты прибыл – и я назад условий не беру. Я проведу – но там, за Рубиконом, не повернёшь ли в ужасе ты сам, едва взглянув в лицо другим законам и чудесам?
– Я НЕ НУЖДАЮСЬ В ПЫШНЫХ ПРЕДИСЛОВЬЯХ.
– Но в опытных предупрежденьях – да, чтоб знать какая в мировых низовьях вас ждёт беда. Мы любим тех, кто в резком свете знанья подъёму вверх предпочитает срыв. Сядь на минуту: два-три замечанья – и путь открыт.
ОБА ПРИСАЖИВАЮТСЯ НА МАССИВНЫЕ КРУГЛЫЕ БРЁВНА, ЧУТЬ РАЗЛИЧИМЫЕ В ТЕМНОТЕ.
– Охотникам слегка порхать над бездной и тешить нервы – я не проводник. Свинцовый кряж и океан железный им не узреть ни на единый миг! Их узрит тот, кто муку воздаянья сочтя за честь, за доблесть и почёт, острей отточит узкий серп деянья и цвет души от стебля отсечёт. За пропуск наш – монетой преступленья, наличными заплатят храбрецы: лишь с узких лестниц самоистребленья на миг увидишь даль во все концы. Гордыня, власть... волшебные ключи ко всем замкам подобраны особо: один ты купишь горшей из кручин, другой – изменой, третий – смертной злобой. У нас в ходу достойный принцип, да! Сперва динарий вольного деянья, и – вот наш пропуск в потаённый край тебе распахнутого мирозданья!
– ВСЕГО?
– О, нет... Исподние миры отчасти Кносскому дворцу подобны: там есть пещеры, площади, дворы, там есть моря свинцовых вод загробных.
– И МИНОТАВР, КОНЕЧНО?
– Почему ж не быть и минотавру, даже – многим? Коль дело в том, что эта тьма и глушь расчерчены по логарифмам строгим. В прохладных залах вечно на замке расчленены моря подземным Тавром; и чёткий круг расчислен на реке веслом лодьи полузабытым мавром.
– ВОЗВРАТА НЕТ?
– Возврат, хоть трудный, есть, пока ты сам его способен волить, пока открытия – за вестью весть – твой разум будут шлифовать и школить. Но есть черта, когда ты предпочтёшь не возвращаться боле.
– ОТЧЕГО ЖЕ?
– А оттого, что ты познаешь дрожь погибели – и сладость этой дрожи. Но тот рубеж далёк ещё... Сперва ты перемен почти не обнаружишь; коль новым зреньем маски вещества не совлечёшь с лица всемирной стужи. Ты до сих пор угадывал порой, пускай – неясно, трепетно и глухо – за зданьями, столицей и страной, за всей природой – зыбкий конус духа. Но есть другой, есть нижний окоём – двойник того – без имени, без знака, направленный глубинным остриём сквозь все миры в исток и сердце мрака. Из ночи в ночь сквозь череду кругов к таким исчадьям и таким гигантам в каком молва не обретала кров в канонах вер, по мудрым фолиантам. Я чую тех, кто грудь планеты сжал, кем плат Охраны сорван и распорот, – тех упырей, что тысячами жал язвят страну и этот стольный город. Поймёшь зачем вот этот монастырь уснул в руинах, наг и обескрещен, и кто ползёт по всей планете вширь из этих скважин, этих узких трещин...
– НУ, ЭТО, КАЖЕТСЯ, И БЕЗ ТЕБЯ ДАВНО ПОНЯТНО...
– Ложь! Одни миражи! Догадки робкие, когда, скорбя, ты призывал мечи небесной стражи... Ступай за мной – и скоро детский бунт во имя древней красоты – забудешь, ты всё предашь за несколько секунд в чертогах той, о ком так слепо судишь.
– ТАК. А ПОТОМ?
– Боишься – к небесам утратить ключ? Он – при тебе. Не думай! Всему черёд, коль ты захочешь сам...
BAUDELAIRE
«Я В КОРИДОРЕ ДНЕЙ СОМКНУТЫХ,
ГДЕ ДАЖЕ НЕБО – ТЯЖКИЙ ГНЕТ...
СМОТРЮ В ВЕКА...
ЖИВУ В МИНУТАХ...»
люди души копят на бездымном огне
и смеются от счастья как дети
а по чьей-то сутулой склонённой спине
хлещет плетью разгневанный ветер
над шеренгой пустых обезличенных лиц
плавно реют бездумные грёзы
а по крышам домов и по стенам больниц
льются чьи-то прозрачные слёзы
хрупко светит луна из хрустальных домов
раздаётся то шёпот, то смех
опускаюсь со дна, поднимаюсь на дно,
растворяюсь, как кошка в окне
из простого огня соткан клетчатый флаг
также чисто, как льётся вода
посмотри на меня – я подам тебе знак
ты со мною теперь навсегда
и сжималась душа, расширялся зрачок,
мысли вялою шли чередой
время мчалось вперёд, как гиганский волчок
сильно пущенный чьей-то рукой
год за десять – и мимо вся жизнь пронеслась
мысли были и канули в вечность
ты и сам не заметил, как нить порвалась
тишина, пустота, бесконечность...
В ЧЕРНО-ЛАЗОРЕВОМ СОСУДЕ
«ОСТАНЬСЯ ПЕНОЙ, АФРОДИТА,
С ПЕРВООСНОВОЙ ЖИЗНИ СЛИТОЙ!
ДА ОБРЕТУТ МОИ УСТА
ПЕРВОНАЧАЛЬНУЮ НЕМОТУ,
КАК КРИСТАЛИЧЕСКУЮ НОТУ,
ЧТО ОТ РОЖДЕНИЯ ЧИСТА!»
В изголовье черное распятие,
B сердце жир и в мыслях пустота –
И ложится тонкое проклятье –
Пыльный след – на дерево креста.
Ах, зачем на стеклах сон морозный
Так похож на мозаичный сон!
Ах, зачем молчанья голос грозный
Безнадежной негой растворен!
И слова евангельской латыни
Прозвучали, как морской прибой;
И волной нахлынувшей святыни
Поднят был корабль безумный мой.
Нет, не парус, распятый и серый,
С неизбежностью меня влечет –
Страшен мне «подводный камень веры»,
Роковой ее круговорот!
УСТЬЕ ЖИЗНИ
«ВПЛЕТАЕТ ДРЕВО ВЕТВИ В ОБЛАКА.
РЯБИНЫ ПРЕДСКАЗАНИЯ НЕЯСНЫ.
ЛЬНЁТ ВЕТЕР К ТОНКИМ, ЛЮБЯЩИМ РУКАМ
СОЗВЕЗДИЙ ГРОЗДЬЯМИ, КРОВАВО-КРАСНЫМ
ОГНЬ РУН, ПРИВЕРЖЕННЫЙ СТРУЯЩИМСЯ ВЕКАМ».
Спокойна трезвенность моей прощальной схимы,
И страстный жар погас в умолкшем естестве...
Горит хрустальный день: багряный, жёлтый, синий,
Червонный крест горит в бездонной синеве.
И мягки рукава широкой белой рясы.
Я вышел на крыльцо. Над кельей – тишина...
Ласкаю пальцами лучистый венчик астры,
Расцветшей на гряде у моего окна.
ЭЛЕГИЯ
«КОНЦЕЦ ТРЕВОГАМ И УДАЧАМ,
СЛЕПЫМ БЛУЖДАНИЯМ ДУШИ...
О ДЕНЬ, КОГДА Я БУДУ ЗРЯЧИМ
И СТРАННО ЗНАЮЩИМ, СПЕШИ!
Я ДУШУ ОБРЕТУ ИНУЮ,
ВСЕ, ЧТО ДРАЗНИЛО, УЛОВЯ.
БЛАГОСЛОВЛЮ Я ЗОЛОТУЮ
ДОРОГУ К СОЛНЦУ ОТ ЧЕРВЯ.
И ТОТ, КТО ШЕЛ СО МНОЮ РЯДОМ
В ГРОМАХ И КРОТКОЙ ТИШИНЕ,
ЧТО БЫЛ ЖЕСТОК К МОИМ УСЛАДАМ
И ЯСНО МИЛОСТИВ К ВИНЕ;
УЧИЛ МОЛЧАТЬ, УЧИЛ БОРОТЬСЯ,
ВСЕЙ ДРЕВНЕЙ МУДРОСТИ ЗЕМЛИ –
ПОЛОЖИТ ПОСОХ, ОБЕРНЕТСЯ
И СКАЖЕТ ПРОСТО: «МЫ ПРИШЛИ».
Маркиза
звёздный пепел на устах
и горечь позабытых расставаний
пронизана эфиром
серых птах
затерянных серебряных скитаний
ДРЕВНЯЯ ПАМЯТЬ
«РЕСНИЦ РАЗЛЁТОМ
ВЕЛИЧАВОЙ ПТИЦЫ
ЕЁ КРЫЛА
ДВЕ ТОНКИЕ ДУГИ
НАД СЕРЕБРОМ ОЗЁР»
...На берег вышла. Солнце тканью
Из света – стан ей облекло;
Над грудью влажно расцвело
Жасмина сонного дыханье,
И – обернулась... В первый раз
Забыл я снег и лёд в Непале,
И прямо в душу мне упали
Лучи огромных, тёмных глаз.
Я вздрогнул: там, под влагой чёрной
Индийских бархатных ночей,
Сиял цветок нерукотворный,
Как чаша золотых лучей.
Мерцала в этом детском взоре
Тысячелетняя тоска
Старинных царств, уснувших в море
Под золотым плащом песка;
Неуловимые для слуха,
В нем реки звёздные текли
Неизмеримых странствий духа
Ещё до солнца и земли...
Я видел путь наш в море мира,
Сквозь плещущие времена,
И звук, ликующий как лира,
Из сердца рос: – Она! Она!
БОГАЧ И НИЩИЙ ЛАЗАРЬ (ПО МОТИВАМ ПРИТЧИ ИИСУСА ХРИСТА)
N. B.: посвящается ныне живущим, в назидание от ушедших.
В древнем городе Иерихоне жил очень богатый человек.
Первоначальную часть своего состояния,
он получил по наследству, но, имея
хитрый и коварный ум и сильную волю к
достижению цели, он быстро
преумножил своё богатство, подкупая
вельмож своего города, и придворных
Иерусалима.
Получая от них нужные бумаги и
одобрение, он вероломно отнимал у
простого народа его земли и источники
воды, которые он облагал податью, также
как и дороги тех земель, которые
несправедливо принадлежали ему.
Но среди богачей близлежащих городов,
он был в почёте, и даже священники
храма Соломона, с уважением
отзывались о нём, ибо его приношения
левитам святилища были роскошны и
многочисленны.
Сей богач, одевался в самые помпезные
одеяния того времени, заказывая дорогие
ткани из Тира, Египта и далёкого Китая и
Индии.
Его ложе и паланкин, всегда источали
тонкие ароматы Аравии, а его
мраморный дом, был наполнен сосудами
с розовой водой и курениями ладана,
стиракса, аира и халвана.
Самые прекрасные девушки
прислуживали ему, и эфиопские юноши
подносили вина.
………………………………………..
Так же в этом городе, доживал свои дни
нищий калека, по имени Лазарь.
Ночуя в пустых гробницах и пещерах
пастухов, он просил днём милостыню у
прохожих на многолюдных рынках и
пыльных дорогах Иерихона.
Однажды, возвращаясь вечером в свои
мрачные убежища в долине за городом,
он увидел, как один из сыновей того
богатого человека, сбил на своей
колесницы вдову с её грудным ребёнком,
и маленьким сыном, шедшим с ней
рядом.
Желая помочь несчастной, он подошел к
ней, но слуги сына богача, отпихнули его
от истекающей кровью женщины, и
достав мечи, убили её вмести с детьми,
сказав при этом, – наш хозяин будет
доволен, что ещё один дом нищенки с её
землёю, станет принадлежать ему.
И осмеяв милосердие старца, умчались
на колеснице в сторону города.
Старик, подняв свой посох, плача и
причитая, подошёл к убиенной, и
дрожащей рукой, закрыл её очи…
Сняв с себя почти истлевшее вретище,
он накрыл мёртвые тела, и побрёл прочь
от страшного места.
Глубокой ночью, когда мириады южных
звёзд, сверкали как перламутровый песок
у берега тёплого моря, он очнулся от
прикосновения к себе невидимой руки.
Открыв глаза, он увидел только яркий
свет звёзд, льющийся от входа в пещеру.
Никого радом с ним не было…
Но его душа, словно опьянённая какой-то
неземной радостью, тихо заплакала в
груди.
«Боже… не оставляй меня на долгий срок
жизни на этой земле… ибо сердце моё,
больше не может видеть горе… да не
произнесу я имя Твоё в суете, проклиная
злодеев, да не придёт ко мне даже мысль
хулить Тебя, видя несправедливость
судей земных», – промолвил Лазарь,
и горько заплакал…
Утро следующего дня было прекрасно
как никогда.
Взяв свой посох, стари вновь побрёл в
город.
Придя на центральную площадь, он
узнал, что самый богатый человек
Иерихона, устроил сегодня праздник, в
честь дня рождения своего сына.
Старик знал, что обычно остаётся много
еды в таких домах, и остатки пищи, слуги
выбрасывают на улицу для псов.
Подойдя к дому празднества, Лазарь сел
в тени старой смоковницы, и стал ждать,
когда прислуга выбросит в пыль дороги
куски хлеба, или, если повезёт, мяса или
фруктов.
Небольшая стая псов, тоже ждала этого
момента, печально смотря на закрытые
двери высокого дома.
Когда первый сосуд с отходами был
опорожнён на землю, старец не стал
отнимать еду у изголодавшихся
животных.
Но как он был удивлён, когда старая
собака, взяв кусок обглоданного на
пиршестве хлеба, принесла его, к его
ногам.
Погладив милосердное животное, Лазарь
разломил хлеб, и половину его вернул
псу.
Но тот, отвернув глаза в сторону,
отказался от угощения, и только тихо и
ласково заскулил…
Богач, выйдя на балкон дома, увидел, что
нищий ест под деревом грязный ломоть
хлеба, и что-то сказав слуге, плюнув в
сторону старика, удалился снова на
пиршество.
Когда двери дома вновь отворились,
слуга закричал на калеку: «уходи прочь,
ничтожество! Хозяин мой любит кормить
бродячих псов, но не людей!»
И отняв у него пищу, он бросил её в стаю
бродячих псов.
А когда Лазарь поднялся, чтобы уйти
прочь, другой слуга выхватил из его руки
посох, сказав: «ты и палку себе сделал из
ветви этого дерева! А оно принадлежит
этому дому!»
…………………………………………
Под вечер, когда багровое солнце
опаляло до черноты глину и доводило
цвет серых камней до белизны соли,
старик упал от усталости, жажды и
голода на одной из дорог уходящих из
Иерихона.
«Пить… я так хочу пить…», были его
последние слова.
На следующий день, его остывшее тело,
отнесли на городскую свалку вдали от
города, куда свозили мусор, куда
приходили умирать животные.
И много ещё дней, прохожие видели, как
старый пёс, приходил каждый вечер к
истлевающему телу этого человека, и
старожил его от хищных зверей ночью.
А позже, он стал оставаться возле костей
Лазаря, и не подпускал к ним даже
людей.
Так и умер он, положив голову на
останки бедного Лазаря.
И найдя перед смертью зачерствевший
кусок пресного хлеба после большого
праздника в городе, он положил его, как
и в прежнее время, возле ног умершего.
…………………………………………
Прошло много лет.
Умер и богач Иерихона.
Он был погребён со всей религиозной
роскошью в просторной гробнице, двери
которой были обращены в сторону
Иерусалимского храма.
Все знатные люди, священники и купцы,
скорбели о его смерти, и произносили на
его похоронах самые скорбные за всю их
жизнь речи.
Свирельщики и плакальщицы, исполнили
самые печальные песни, разрывая на себе
верхние одежды, в знак безутешной
утраты.
Розовой водой окропляли дорогу пред
траурным шествием к упокоению его
тела, сизый дым ладана окутал многие
улицы города.
Смирной и нардом было омыт его прах, в
белые как снег ткани завёрнуто его тело.
Много тельцов и овнов было принесено в
жертву умилостивления Богу, ибо верили
люди, что если душа не совсем чиста для
лона Авраама и недостойна его, их
молитвы и обряды протянут мост от ада к
раю, и умерший беспрепятственно
перейдёт разделяющую их бездну.
………………………………………….
Но всё, что происходило в эти дни на
земле, умерший уже не видел.
Грозный мрак окружал его душу.
Всполохи ядовитого пламени
приближались к нему из недр бездонной
тьмы…
Жажда, сильная жажда стало мучить его
уста и гортань.
Как будто жала тысячи скорпионов
впивались в его язык.
От боли, подняв голову в синюю как
сапфир высоту, что ещё была зрима им, он увидел сияющий силуэт подобный
облику человека.
И закричал бывший богач: «Ангел Всевышнего!!!...»
Но оборвался его голос в воспламенении
жуткого огня, который с рёвом объял его
душу…
Когда пламя на мгновение отступило, и
он, словно утопающий в горящих водах,
вновь закричал в высокое Небо:
«за что, мне такая боль!...»
И увидели его очи лицо того, кто был
облачён в неописуемый белый свет.
Он узнал его…
Это был Лазарь.
Рядом с ним стоял благородного вида
старец, держа в руке три белые лилии.
Сияние, окружающее его, создавало над
его головой подобие короны.
Его царственные ризы были украшены
тонкими узорами, в которых были
нетленные ангельские драгоценные
камни.
Не узнавая его лица, богач понял, что это Авраам.
«Отец мой Авраам! Сжалься надо мной…
пусть Лазарь придёт ко мне, прежде
окунув свою руку в прохладный
источник вод, где растут сии
белоснежные лилии, и коснётся моих уст,
ибо я мучаюсь в этом страшном
пламени…», возопив, сказал умерший.
И донёс горний ветер ответ Авраама до
дна преисподней: «Чадо! Вспомни, что
ты получил уже всё доброе при жизни
своей, и не вспоминал о страдальцах
земли, когда был ещё жив…
А Лазарь… при смерти своей, принял от
земли только злое.
И ныне, он со мною жив, а ты в пламени
смерти своей, страдаешь.
И сверх всего того, между нами и вами,
утверждена великая пропасть, чтобы зло
ваше, не достигла и Небес, как достигало
тех, над кем вы имели власть при жизни.
Так-что, хотящие перейти отсюда к вам,
не могут сего сделать, также и оттуда к нам не переходят….»
Тогда сказал богач: « тогда прошу тебя,
отче, пошли Лазаря в дом мой, и дом
отца моего, ибо у меня пять братьев:
пусть воскресший Лазарь
засвидетельствует им о моих мучениях,
чтоб и они не пришли в это место!»
В печали ответил ему Авраам:
«Если они Моисея и пророков Бога всевышнего не слушают, но изгоняют их
слова из сердца своего, то, если бы кто из
мёртвых воскрес, не поверят
рассказанному им о месте твоём, и муках
твоих, и о блаженстве непогребённого…»
……………………………………..
И закрылись Небеса, а, Лазарь,
последний раз обернувшись, увидел
сквозь время, как Спаситель, Сын Божий,
на земле его страданий, говорит о нём людям.
P. S.: посвящается ныне живущим, в назидание от ушедших.
