Уважаемые коллеги!
В Москве существует единственная в России Библиотека украинской литературы. В прошлом году Библиотеку пикетировали и обливали жидкостью от тараканов представители движения "Местные" (подмосковный аналог движения "Наши")в знак протеста против "неправильных" строк "неправильного" (давно покойного) автора. Об этом недавно писала "Независимая газета": http://novayagazeta.ru/data/2007/11/26.html
История с Библиотекой продолжается и на днях она распространила заявление, где, в частности, сказано:
"Комитет по культуре г. Москвы планирует реорганизацию единственной в РФ Библиотеки украинской литературы в библиотеку народов России, что будет означать фактическую ликвидацию украинской библиотеки второй раз в ее истории. Осуществляется давление на сотрудников библиотеки.
Библиотека была ликвидирована тоталитарным режимом в 1938 году. На ее восстановление было затрачено 18 лет напряженной работы".
Библиотека просит написать в свою поддержку письмо мэру Москвы Лужкову.
Тех, кто считает, что библиотеки надо развивать, а не сворачивать, мы просим написать электронное письмо по официальному адресу Ю.М. Лужкова.
Предлагаемый вариант:
Адрес: mayor@mos.ru
Копия: libukr@online.ru
Тема: Украинская библиотека
Уважаемый Юрий Михайлович!
Прошу сохранить Библиотеку украинской литературы в Москве, выделив отдельное здание для библиотеки народов России.
Подпись
Предлагаемая подборка:
Стихи современных украинских поэтов
Юрий Андрухович
из цикла
ИНДИЯ
Марко Поло все врал, когда
уверял, что Тибета провал и мрака гряда
довели и его, и мулов, и волов, и ослов туда –
еще дальше на самый восток – до Китая.
Его путь – это блуд и подобен петле.
Марко, верно, уснул в седле.
Ибо дальше к востоку нет места земле,
ибо Индия – это межа, то, что скраю.
Марко явно видел не то,
там стена, за которой немое Ничто,
нас не любит Оно не известно за что,
ведь на самом деле Оно никакое.
Остановка, конец тут прощеньям и пущам,
это камень последний и дождь, так что лучше
ты гордыню в себе расплющи
и оставь эту стену в покое.
Это просто химера – эта стена,
об нее разобьется песков целина,
а над нею там Бог и другие совсем времена,
измерения, звезды, пределы.
Ну, а ты приблуда, и доля твоя легка:
путешествовать вниз, покуда течет река,
пока веришь, что можно, как из мешка,
выйти к свету. Ценою глупого тела.
Сергей Жадан
***
Музыку, камыш
держит ладонь, рука.
Словно комета, летишь
выше, чем облака.
Как проступает тепло.
Тает у век, у рта.
Все, что еще не прошло –
эта вот высота.
Голос еще живой,
плач зимних речек,
сбрасываю на твой
автоответчик.
Поезд твоих химер
не замедляет бег,
разный для нас теперь
падает снег.
Врозь теперь кровь спешит,
ширится сладко тишь,
стебли растут души
ломкие, как камыш.
***
Зрел июнь, как будто бы зерно,
речь рвалась и обострялся слух.
Утром в растворенное окно
набивался тополиный пух.
Ночи рассыпалися песком,
но в малейших содроганьях тьмы
небо, будто миска молоком,
полнилось зачатками зимы.
У травинок в окончаньях жал,
в сердцевинах стеблей и плодов
солод пламенел и выгорал
доброй вестью первых холодов.
И любой предмет, как пластилин,
формовался в пальцах перемен,
чтоб достать до жутких тех глубин,
чтоб узнать высокий этот тлен,
чтобы славить голосом чужим,
или благодарствовать без слов
снова за отмаливанье зим
и за отпущение снегов.
Галина Петросаняк
***
Остаться насовсем в школе доминиканок около Вены,
только по-украински молиться, сестер удивляя,
родным иногда писать после вечерни,
спрашивая про здоровье и виды на урожаи.
Ходить на рынок по Schlossbergstrasse,
привыкнуть к достатку, принять все вокруг,
купить себе авто и благодарить Спаса,
что жизнь так сложилась. И вдруг
лет через двадцать, когда уж не будет
в тебе никто узнавать иностранку,
по-украински опять помолиться на удивление людям
и, не снимая одежду доминиканки,
что и на что меняешь, прекрасно зная,
с решимостью не возвращаться, тронуться домой,
поражая тех, кто не думал, что слово «родина» обладает
такой непостижимой вместимостью.
И поразиться самой.
Издрык
Консервный сон
Легли, обнявшись, словно в танце,
средь огурцов и помидоров квашеных
в стекляной банке Розенкранц и
Гильденстерн, конкретно обколбашены.
Вверху один, другой, понятно, снизу
в педерастичном маринаде, точно рыбы в коме.
Вот так и выглядит, наверно, кризис,
которым средний возраст награждает. Дома
нет, нет и друзей, в карманах пусто,
обслюненый твой амулет пропал куда-то.
И сучьи дети не гасают густо
во ржи над пропастью, а повернулись задом.
Но это не сочти за предложение.
И положений больше никаких не будет –
последнее настолько стало унижением,
что прекратил ты верить людям.
Хотя ты к ним всегда имел претензии.
(Но не к зверям и птицам, если глянуть шире).
Ты вместе с ними поджидаешь пенсию
так, как Иисус ждет избавленья мира.
А что тут ждать? Большое, знаешь, дело.
Могу и сам, особенно не рыпаясь,
избавить комплексно вам душу с телом.
Так что давай, Иисус, плыви-ка рыбою.
Греби хвостом и плавниками. Мания –
искать везде себе венцы из терний.
Вот в эту банку за компанию
полезу к Розенкранцу я и Гильденстерну.
Марьяна Савка
* * *
осень дышала джазовым хрипом
дымом и гриппом вдруг ловишь
в радиоволнах как гибкую рыбу
женщину с голосом черных шелковиц
кто тот единственный пела кому ты
среди растерянных или рисковых
кто вдохновил на четыре минуты
женщину с голосом черных шелковиц
просит прощения катит по кругу
соло прогорклою ягодой черной
как тяжело будет бросить ей друга
может поэтому в мире минорно
льется из крана вода ледяная
остро запахли кофейные зерна
что-то во мне голосить начинает
голосом джазовым голосом черным
* * *
Был солдат без армии и чина.
(Раз за весла взялся, так греби).
Что подводит всякого мужчину –
именно желание борьбы.
Было и не сладко, и не горько,
но глаза увидел он сквозь тьму,
и Ванесса, девочка, актерка
странно улыбнулась вдруг ему.
И в сортире райвоенкомата
он сорвал и спрятал на груди
фотографию – так, словно взята
вся до грамма кукла Паради.
Жестко делит землю биссектриса
на счастливых и наоборот -
девочка, француженка, актриса,
никогда вас вместе не сведет.
Корчась среди гари и железа,
умирал от огнестрельных ран.
Точно из фарфора вся Ванесса
обожгла улыбкою экран.
Но теперь уж ты ему не пара –
рядом с БТРа колесом
небольшое облачко из парня
выпорхнуло с кровью и песком.
Пролетел, растаял шум экспресса –
короткометражного житья,
и стояла девочка Ванесса
эхом на меже небытия.
Марианна Кияновска
Ночи Соломона. Апокриф..
Любовью глаза закрываю тебе
И теплые влажные гроздья я рву благодарно,
Смуглянка моя, беззащитная сарна,
Добытая тихой стрелой на песчаном горбе.
Целую тебя – и кровинка блестит на губе –
И в доме у нас, где и солнце, и травы, и кроны
Гранаты, янтарь, жемчуга пью и с шеи, и с лона,
Ладони и рот обжигая себе.
И трепетно-красным цветет все на холмах и в доле.
Ты мой виноградник, ты поле,
Я твой виноградарь и пахарь, кладу перелог и посев.
Лежишь - словно смерть, одолела истома,
А я, как слепой, прикоснусь к тебе в поисках дома,
А тропка поутру вся в пухе ягнят и в росе…
Подборка подготовлена Андреем Пустогаровым. Перевод стихов: Андрей Пустогаров.