Обратный путь.
I.
Я в городе долго мотался,
Всё что-то искал и учил,
Потом и с вином обвенчался,
И в женщинах жизнь потопил,
Кутил с ними, но не влюблялся –
Хотелось и эту, и ту,
И так я по свету слонялся,
Теряя в угаре мечту.
Лежал я в роскошной постели
И мёрз на вокзальном полу,
Где падшие люди, как звери,
Любились в похмельном бреду.
Им в пьяном задоре казалось,
Что в спешке продажной любви
Безмерная стелется сладость,
Удача счастливой судьбы.
Чем хуже я их или лучше? –
Все вышли с навоза земли,
Развратные помыслы-пущи
Засели в нас цепко, в крови.
Распутная дурь ошалело
Тянула в безликую даль...
Наскучила мне, надоела
Похмельная серость и брань.
Я бросил сверкающий город,
Судьбы подпоясал живот,
Взял герб, где под тяжестью молот
Уже ничего не куёт.
Вдруг стал суеверен с годами –
Мне герб с тепловозной двери
Давно в оберег передали
Летящие в прошлое дни.
Имею из серпа защиту
И верю в рабочий металл,
Где вечность колосьями вбита,
Звездой обозначена даль.
II.
Я еду. И грустно. И больно –
Не то чтобы взять умереть –
Но как-то в душе беспокойно,
Как листьев слетающих медь.
Давно отчий край неудачей
За мной повторяет судьбу,
Он движется загнанной клячей
Из прошлого в новую тьму.
Колёса пыль мелют в дороге,
И сам я в пыли той седой.
Ухабистых рытвин пороги
Корежат машину собой.
Ах, Родина! Ветхость в богатстве,
Обилие и нищета,
Природы мятежной коварство
И внутренняя чистота.
Деревня совсем изменилась,
Седых в хмарь плетней почти нет,
Но каждый вдруг дом отделился
Межой обособленных бед.
На всём протяженье забора
В насмешку иль времени в спор
Написано крепкое слово
И дальше: «Чужое. Не тронь!»
Забор что дубина границы –
Ни метра от строчки столбов,
Лишь только свободные птицы
Не знают раздела дворов.
Сельчане как будто бы косами
Посрезали счастье в утиль,
Когда разделились вопросами,
Забив пограничный костыль.
Чего же вам, милые, прятать?
Живёте в одном вы селе.
Удачу нельзя ведь полапать,
Засев в ограждённой избе.
Нельзя по периметру грубо
Себя от людей отделить.
В застенках окованных срубов
Лишь можно вражду в душу лить.
Мы выросли. Это прекрасно.
Года все прошли сквозняком.
Как было из детства мне страшно
Увидеть себя мужиком.
Кто сразу, а кто в передрягах
Развеял ребяческий пыл.
Но всё же осталася тяга
К местам, где ты в юности жил.
Вот дом. Он когда-то страстями
Кипел, что боялись пройти.
Теперь лишь забора костями
Он в грусти стучит на пути.
Собака давно околела,
Скворечни не видно следа,
Хозяйка в тех далях отпела
И уж не вернётся сюда.
А я вот вернулся обратно.
К истоку приходят не все.
И больно в душе, и приятно
Увидеть всё вновь не во сне.
Как редко бывал, скорбно мало
Заботы домашним давал
И как забубенно и пьяно
Друзей на ошибки толкал.
...Громадина-новь бьётся рядом,
Хоть прошлым из памяти лью,
Под чьим-то знакомым мне взглядом
Себя одиночеством бью.
III.
«Ну, здравствуй! По времени много
Я в наших краях не была.
Не знаю, какая дорога
Сюда меня вновь привела.
Приехала в юности дали
И старую мать повидать.
Ты помнишь: с тобой мы мечтали
Московский олимп покорять?
Когда развалилась держава,
Осталась с семьёй в пустоте.
Границы жестокие нравы
Свели мою жизнь к нищете.
Сама россиянкой родилась
И муж из воронежских мест.
А в Латвии жизнь не сложилась –
В стране против русских протест.
Ненужные там мы, чужие –
Осколки погибшей страны.
Армейские звания, чины
Теперь никому не нужны.
Мой муж - офицер, а я – медик:
Профессии всяких времён.
Нас гонят за то, что мой предок
«По-русски» лечил там коров.
Нигде не имеем гражданства
(Себя за оплошность виню).
Годов роковое коварство
Печалит и гонит во тьму...».
Не верится: школа... Ирина.
Конечно, пред мною она.
И снова далёкое всплыло,
Как всходит весною трава.
И голос, и кротость, и стройность -
Всё те, что лет двадцать назад,
Во взгляде сквозит непокорность
Упавшим годам в водопад.
...Семнадцать - ни много, ни мало,
Но было уж очень давно.
Тогда наша жизнь не познала,
Что значит сорваться в дерьмо.
Хотелось обнять её, крикнуть:
«Да ты ль предо мной или нет?
К плохому судьбе не привыкнуть,
Пусть даже в крушении лет».
И чтоб тишину не посеять,
Надежду оставить другим,
Сказал я: «В паденье поверить -
Что в жизни проститься с больным.
Нелёгкие в мире дороги,
У многих кровавит душа.
В селе отдохни ты немного:
Рассмотришь вопрос не спеша».
Расстались мы скомкано, глупо.
Стенанье на жизнь в никуда
Добавили скорби и мути
В прошедшие бурей года.
IV.
Мой дом, под берёзы осевший,
Встречает, молчаньем звеня.
Лишь хрипло петух раздобревший
Надрывно кричит для меня.
Он шпорами бьёт очумело,
Мол, кто тут хозяин из нас?! –
Чужой! Прогоню тебя смело,
Уйди с моих выстрелов-глаз!..
И вот отворилася хата,
И мать показалась в сенях,
Во взгляде печальном – утрата
О скрывшихся вдаль сыновьях.
Слегка озарилось под светом
В морщинках родное лицо:
«Как хорошо, в это лето
Домой ты пришел на крыльцо».
А слёзы текли, как от свечки,
И мать их роняла, крестясь;
Обняв, подвела меня к печке:
«Она - детства памятник ваш».
Мне печь, словно камень по струнам:
И грубо, и старо... но мощь.
Не раз по сугробам и бурям
Замерзший, счастливый к ней полз.
Сейчас её древность и сажа
Кому-то - лишь прошлого хлам,
Но мне – дорогая пропажа,
А я для неё - всё пацан.
«Садись. Ты голодный, я знаю,
Вот я уж несу молока.
Любил ты его, вспоминаю.
Да пей, не валяй дурака.
Я пир здесь устрою горою,
А ты – за отцом в огород,
Потом измененья открою
Про наш деревенский разброд».
Я вышел, и в память потоки
Нахлынули с давности лет.
От времени слышу упрёки
Сомнительных лёгких побед.
Канавы вокруг огорода
Совсем заселила трава –
Уже с девяностого года
Не прячется в них детвора.
Берёзы коса на заборе
Прикрыла облезшую синь.
Забор пасть раззявил от боли,
От дней, улетающих в дым...
Утраты и жизни невзгоды
Пригнали людей с разных мест.
Чужие в деревне народы –
Крушения горестный крест...
Гляжу на картофель, в низину, –
Отец уж собрался идти.
Клубнику сложил по корзинам,
Но что-то не может найти...
Наверное, вспомнил о главном,
Насыпав махорки горсть...
Мы встретились как-то печально,
Как поздно нахлынувший дождь.
«Спросить я тебя бы обязан,
Но правдой ответишь ли мне?!
Судьбой уж давно ты наказан,
Не раз по своей же вине.
Учить тебя поздно, и грубость
Не сможет ничто изменить,
Ты рано успел в свою юность
Беспутством хмельным насорить...».
Пошли разговоры о прошлом,
О новом движенье в селе,
О том, что я стал хоть и взрослым,
Но с мыслью «не той» в голове.
Потом мы до самого дома
Молчали, а думы неслись.
Хотелось вернуться в былое,
По юности звонкой пройтись.
V.
Семнадцать... Весна, но как лето,
И запахи - что там духи!
С девчонкой гулял до рассвета
Под сладкие мысли-грехи.
Слова были робки, а чувства
Как хмельная страсть новизны.
Черёмухи ворох безумства
Лил в снежный вулкан белизны.
Срывал поцелуй бесконечно
И мял персик девичий – грудь,
Не веря, что всё быстротечно,
Как павшей звезды скорый путь.
Блажь ночи нам нежность давала
И сладость горячую тел.
Доступного в юности мало,
В запретное хочется всем.
И песнь соловья среди ночи
По росам шелковой травы
Лилась в разморённые рощи
Неистовой песней любви.
Нам звёзды мигали из высей
Далёким свеченьем чудес.
Лишь череп у месяца лысый
Пугал из пучины небес.
VI.
Опять я на улице тихой,
И думы кудластые – вспять.
Схватились года, словно психи,
Своё и чужое топтать...
Неспешно навстречу мужчина
Ведёт переростка-телка,
И эта шальная скотина
В верёвку лишь верит пока:
Не хочет идти по тропинке
И всё норовит в огород,
Сорвёт эта тварь лишь былинку,
Копытами больше сомнёт.
Я знаю, запретное слаще,
Запретное сердцу милей
А коль не сгодится то спрячут
Достать чтоб потомкак трофей..
«Здорово», - пробасил детина,
Мурашки по коже пошли.
Схватил он руками не хило
В объятья медвежьи свои.
«Ну, как ты? Каким тебя ветром?
А я уже счёт потерял.
Нагрянул рыбацким ты летом:
Лещей и чехони – туман.
Дружище! Приехал. Прекрасно!
Сегодня ко мне приходи,
Моею рябиновкой красной
Мы так шандарахнем в груди.
Сейчас тороплюсь я. Ни слова.
Потом расскажу без прикрас.
Одно лишь: надолго иль снова
Куда-нибудь скатишь от нас?»
«Володя, приехал намного
В Мамонские наши края.
Теперь уж не скоро дорога –
Без сельского скис я труда».
«Ну, ладно. Побёг уж. Стемнеет,
Я жду тебя прямо к столу,
Там мысль веселее прозреет,
И грусть я тебе отмолю», -
Пробасил, и на тебе – нету,
Как ветры его унесли.
И вот я один уж по лету
Бреду в деревенской пыли.
Берёзы подол заголили
В лучах золотистой зари,
Как пеною даль обелили
Молочные их кисели.
И сам я как будто в семнадцать,
Лицом от зари - в дикий мак.
Хотелося с прошлым обняться
Под лай деревенских собак.
Где с юной надеждой, без денег,
Но с верой в себя и в других
Мне виделся солнечный берег
Родных поворотов донских...
Но чудилась скорбная осень,
И первый в дорогу билет,
И слово обиды, что бросил
В лицо, как пощёчину, - нет!
Жаль тихого счастья утрату -
Ругать дурака и пенять -
Глупее бывает расплата
И мысль, когда хочешь соврать.
VII.
Пошел я к рябиновке красной
За тем, чтоб в похмельном огне
Забыть, что я сделал напрасно,
Скача по годам как во сне.
Луна мне дорогу светила,
Заборы бугрились волной,
Лил запах пшеничного поля,
Как жданный приятный покой.
Собаки в селе колготились,
От жажды слюнявя клыки,
По копнам во тьме суетились,
Уставши за день, мужики.
Открыл я из детства калитку
Без хитрых замков, на крючке.
Владимир сигару в улыбке
Терзает, прищурясь, в кивке.
«Я жду, уж семью спать отправил,
А как хотел всех показать...»,
Рукой он бутыль заарканил
И начал в стакан наливать.
Ах, Русь, что поминки, что встречи
Иль жизни удавшийся трюк
Всегда свяжем матерной речью,
Услышав бутылочный стук.
«Присядь под навес, на скамейку.
Ты куришь? Так вот – выбирай.
Мошка! Ты накинь телогрейку
И дымом мошку отгоняй».
Мы выпили терпкости горькой.
Внутри у меня обожгло,
Пахнуло рябиною стойко,
И жаром по телу пошло.
«Дружище, ты видел,
На поле какие творятся дела?
Сказали, с военными в доле
Построим посёлок труда.
Уже и асфальт положили,
И трубы для газа ведём.
Всегда мы трудягами были,
И это осилим гурьбой.
Теперь бы народу подбросить,
Ведь много с села утекло.
Мы даже по радио просим,
Но мало пока что пришло.
С полгода приезжие люди
С Германии были у нас,
Они позачахли в простуде,
Весной укатив с наших глаз.
Их помощь, как тяга коровы,
Которую в тракторный плуг
Для хохмы поставил Егорий,
Доярок повергнув в испуг.
Ты тоже с деревни умчался.
Тебе б с нами вместе творить,
Но всё ж почему-то остался
В Воронеже жизнь разносить.
Пройдёт, может быть, пятилетка,
Такое мы здесь совершим!
Вчера одноклассник наш, Петька,
Про новую связь говорил.
Для поля не просто игрушка,
Звони, куда хошь в аккурат,
По весу – пустяк, безделушка,
Мобильный тот новь-аппарат.
Я сам по нему побалакал.
Петро говорит: «телефон»,
Но думаю, что не так там:
Без кабеля слышимость в нём.
Сейчас Пётр большими делами
Ворочает в нашем краю,
Но часто встречается с нами,
Как прежде в мужицком строю...
Ирина приехала... Знаешь?
У вас был со школы роман.
Я думаю, ты вспоминаешь
Несбывшийся розовый план.
Мы долго вчера возле школы
Про жизнь разговоры вели.
Она сожалеет до боли
Про Латвии скорбные дни.
Тебя вспоминали с улыбкой,
Ты ей – потаённый свет.
Жаль, всё в этом мире зыбко
В мгновениях движущих лет...
Моим дочерям по семнадцать,
Их возраст – лишь мощь и налив,
У них в голове – лишь влюбляться;
Боюсь, не схватили б надрыв...».
Рассказ затянулся за полночь
Про поле, про жизнь, про Афган.
В душе – и надежда, и горечь,
И что-то манящее в даль.
VIII.
В свой дом я вернулся без звука,
Забрался на сено-кровать.
Мне чудилась Господа мука
И яблонь разнеженных сад.
Во сне, наяву ль детство мнилось.
Себя разбудить не могу.
В мозгах громыхала, крутилась
Судьба в нервно-спящем бегу...
Очнулся. Глаза словно свечи,
Припухли, как вздувшийся воск.
Уж день скосил рожу на вечер,
Он солнце терзает, как волк.
Взглянул я на стол: там дымился
Шашлык на краюхе большой.
По воздуху запах струился
До боли приятный, родной.
А в банке, в закате янтарном,
Горел нежный розовый сок,
Клубнику, наверно, в недавнем
Покинул он, в банку отёк.
«Умойся, уж утро скатилось,
И полдень сумел ты проспать.
Весь день у плиты суетилась,
Но жаль тебя, сын мой, поднять.
Ты много валялся. Уж хватит
Так дрыхнуть. Кончается день,
А ты всё не хочешь утратить
Распутного города лень.
Ты что же: там спишь до обеда?
Ведь сном себя мучить нельзя.
Всё думала, вырастешь в деда,
Но так он не нежился зря», -
Как в детстве, беззлобно в науку
Всё мать говорила слова.
Сгоняли разбитость и скуку
Мне деда на отдых права.
Еду проглотил я со смаком,
Как будто не ел целый год.
Всё слушал печали и страхи
Про битый нуждою народ:
«Колхоз уж давно развалили,
И тракторный парк весь иссяк,
Хоть паем земли наделили,
Да кто его вспашет и как?
С села молодёжь укатила,
Не слышен ребячий звон.
Власть в поле весной сгоношила
Посёлок из новых домов.
Чужие приезжие лица,
И те жить в него не идут.
Как жить там, кому в нём селиться? -
Гнетущ на юру в холод труд.
Молочный завод разворован.
Коров увели за долги.
Свинарник пять лет уж как продан
Со скарбом свиней в Липяги...».
Послышался шум у калитки,
Сурков Николай словом бьёт:
«Ты маешься снами в избытке!
Чехонь на излучине прёт.
Так дрыхнуть, хоть душу всю выбить,
А ты не проснёшься никак.
Хотел из постели я вылить
Водой тебя, сонный чудак.
Готовься, и двинем в ночное.
Я снасти пойду соберу.
Возьми перемёты с собою,
Камбез, чтоб не мёрзнуть в зарю.
Заботы села не измерить:
То сено косить и сушить,
То пчёл отвезти и проверить,
То крышу латать и чинить.
К тому ж, деньги где заработать?
Колхозы разорены в дым.
Подворье, хоть много заботы, -
Обманчивый денежный клин.
Теперь миллион за штанину,
За брюки положишь все три.
И доллар, как цепь паутины,
Наш рубль заковал в кандалы...
Пойдём, оторвёмся душою.
Рыбалка – не пагубы страсть.
Она отврачует с любовью
Всех тех, кто познал её сласть».
IX.
Весь путь простирался по лугу,
Кузнечный оркестр веселил,
Нам дягиль хлестал ноги туго,
На брюки пыльцою пылил.
Жара полудённая спала,
Но воздух в лучах перегрет.
Бальзам, настоявшись на травах,
Всех лечит от хворей и бед.
В кустах колготят перепёлки,
И жаворонки в вышине
Звенят и звенят без умолку,
Повиснув комком в синеве.
Жужжанье пчелиной армады
Приятно тревожит слух.
У озера пёстрое стадо
Пьёт лета горячий дух.
Божественность летнего луга –
Ложись на перину-траву.
В часы потрясений, как другу,
Он душу облегчит твою.
...И вот мы у самого Дона,
Коса заселилась травой,
Судак у протоки с изломом
Взлетает крушащей стрелой.
Мальки, словно россыпь соломы,
Скользят на взметнувшей волне.
А чаек призывные стоны
Вдаль эхом летят по воде.
В быстрине, в струе перевала,
Чехонь блики солнца жуёт.
Пук тины, как демон корявый,
В лохматом величье плывёт.
Во впадине лещ осторожный
Как в церкви у ярких свечей
Поклоны бросает тревожно
На лик золотистых лучей.
...Уже на крючки перемётов
Нанизаны червь и кузнец,
Грузило уносит в полёте
Надежду рыбачью и спесь.
До самого утра ловили
Мы в жоре оглоблю-чехонь,
Порядком себя утомили.
Удача развеяла сон.
Поутру клёв рыб изменился:
Пошёл жирно млеющий язь,
И лещ на червя умудрился
Раз десять подряд нам попасть.
«Ну что, Александр, завершаем?
В жару рыбу надо солить.
Всего мы часок покемарим.
Излишком удачу губить.
Ты вспомнил, что значит рыбалка?
Мы даже забыли поесть.
Была б из аниса приманка,
Улов вообще б не донесть».
X.
Весь месяц продлился в работе,
Затух в мыслях водочный пик,
И я в материнской заботе
К холодному квасу привык...
Легко на душе... Под берёзы
Я как-то под вечер пришел.
Плывёт аромат нежный розы
Из юных ушедших годов.
Ирина в вечернем сияньи
Смотрела загадочно вдаль...
Зелёных листков колыханье
И кем-то размятый миндаль.
«Ты здесь?.. И меня в юность тянет.
Сюда каждый вечер хожу.
Берёз наших кроны не вянут
Ни в ветер сухой, ни в жару.
Вон ветка. На ней мы качались
С тобою как будто вчера.
Мы часто вот здесь целовались.
Весёлой была та пора.
В признаньях мне был ты забавный,
Хотя и упрямый порой,
Теперь стал немного печальный
И с белой в туман головой.
Порой вспоминаю я годы,
Ушедшие так далеко,
Пустяшные школы невзгоды...
С тобой было как-то легко.
Тебя не виню за ошибку,
А, может, ошибки и нет...».
Лицо её в нежной улыбке
Покрыл луны мраморный свет.
Я взял её руки, как прежде,
Она опустила свой взгляд...
В какой-то печальной надежде
Летели слова невпопад:
«К прибалтам уеду в субботу.
Приеду ль обратно опять?
Должна в доме сделать работу.
Мне жаль свою старую мать...
Мы знаем, что это свиданье
Отрезало в прошлое путь».
...Ненужная грусть обещанья,
Как наспех разрезанный жгут.
Я гладил открытые плечи,
Из «Снегиной Анны» сюжет
Читал, как прощальные речи
И как запоздалый ответ.