Отражения – Времена года – Зарницы – Странствия – Помехи – Приготовьтесь – Гомон волн – Изречения – Всего хорошего
ОТРАЖЕНИЯ
Мы – числа на циферблате, чьи стрелки никогда не сходятся вместе. День за днем мы просеиваем сквозь себя время, но в наших сетях не задерживается ничего. Восхитительные в своей случайности ослепления и прозрения – разве они нас к чему-то готовят? Мы знаем о звездах только то, что все они умерли; астрономы, странные люди, питаются отбросами ушедших эпох. Иногда нам кажется, что наша кожа состоит из одних пор. Видите ли вы наши сердца? Их ритм безупречен. В подвалах и подземных переходах мы чувствуем себя такими же свободными, как и на площадях, где, кроме нас, только ветер; мы приветствуем тебя, свобода от всего, что напоминает о детской вине и взятых на себя обязательствах.
Бывает, что осенний дождь бросает нам в лицо пригоршню своих грез. Мы внимательно рассматриваем каждую и выносим ей приговор, который можно предугадать заранее. Единодушие – все, что у нас осталось. Мы похожи на близнецов, которые когда-то были созвездиями.
Ночные витрины магазинов манят и отпугивают – мы чувствуем свое родство с выставленными в них манекенами. Когда-то нас расчленили. В этих фрагментах мы узнаем себя – вот ноги, вот голова, вот тело без головы. А ведь было время дружбы и любви, время тесных союзов. Нет больше ничего – только эхо в полях, неподвижных, как наша память. Здесь уже не встретишь тех прелестных, харизматических животных. Эти стойкие растения, воплощение гордости, продаются теперь по две улыбки за штуку.
Женщины, утратившие нашу любовь, мертвы. Их так много на улицах, бульварах, спешащих, прогуливающихся. Их длинные волосы похожи на перистые облака. Мы встаем на цыпочки и ласково перебираем эти сокровища. Вечер окрашивает их в цвета заката. В школьные годы нас учили: закат – триумфальная смерть героя, молчаливая процессия, озаренная пламенем жертвенного костра.
Длинные составы уходят на восток и на запад. В глазах машинистов застыло удивление; мы завидуем их судьбе. Они проносятся мимо перенаселенных вокзалов, таинственно затихших полей; их приветственные свистки летят впереди со скоростью звука. А нам не спеть вдвоем и простенького дуэта: губы пересохли, фамильные драгоценности и языки оставлены в залог. Вечер долог.
Память подсказывает нам, что так было не всегда. Мы блуждали в лабиринтах дня, нарушая правила, обманывая внимательных постовых. Наша нежность не имела границ. Она была похожа на продавщицу мороженого с глазами цвета спелой весны. Мы говорили спешащим мимо секретаршам и клеркам: «Осторожней! В наших сердцах живут все четыре стихии. Если вы окажетесь в поле тяготения наших мыслей, вам останется только умереть. Этими легкими дышит вселенная. Искры наших желаний стремительнее и горячее августовских комет!» В те беспокойные дни мы отваживались плакать, мы позволяли себе грустить. Девушки в легких платьях целовали наши глаза, обещая сохранить до вечера цветы, которые мы им подарили. Теперь нам стыдно за почтительную наивность прошедших лет. Юность, доверяющая лишь себе, бежит за нами, словно бездомный пес. Мы останавливаемся, чтобы подобрать с земли камень.
Свергнутые диктаторы, обанкротившиеся банки, сгоревшие космические корабли – только они нам сродни.
Нет больше преступлений и нет благодеяний. Не о чем говорить: тотальная анестезия, добирающаяся до отдаленнейших уголков бессознательной души; по жизнелюбию с нами могут сравниться лишь негативы, хранящиеся в сгоревших архивах давно закрывшихся министерств.
Нас водили по заповедникам снов и иллюзий, нам предоставляли неограниченный кредит в магазине готовых грез. То был славный спектакль, и мы узнаем в актерах кое-кого из своих друзей. Когда все заканчивается, мы идем в кафе, чтобы вдохнуть запах человеческих разочарований. Нам важно знать, что есть люди, которые изведали больше горя, чем мы. Их неторопливые жесты, их загадочное молчание – все это показывает, что они не те, за кого себя выдают.
Мы дарим им свое расположение, а в обмен получаем смущенные признания, как на исповеди.
А вот и ночь, строгая госпожа, мы одни под этим декабрьским небом, и нам по-прежнему нет ни до чего дела. В сущности, мир – это веселый цирк, а мы все в нем – клоуны с нарисованными глазами. Наш смех сбрасывает снег с деревьев, ноты с пюпитров, улыбки с губ. Прохожие поворачивают к нам свои обезображенные презрением лица.
Сегодня им не заснуть.
Мечты об особняках в тихих уютных районах, настоящий камин, канделябры и шпаги на стенах. Мы приносим в жертву этим мечтам однообразие гостиничных номеров. Но всего неприятнее равнодушие, с которым дворники начинают новый день. В этих широтах темнеет быстро: бульвары пустеют к вечеру, некому подать милостыню, мы бросаем монеты в канал. Полицейские прячутся в своих патрульных машинах. Иногда мы слышим их спокойные голоса. Черный мотоциклист, сидящий совершенно прямо на своей послушной машине, делит город пополам. Мы провожаем его ничего не значащим взглядом.
Но сегодня (в который раз!) мы соберемся в этом подвальчике с уютными лампами и без раздражающих сквозняков. Наши губы ощутят прохладу любимых коктейлей. Музыка наших жестов похожа на бесконечный канон.
А те, чьи слова мы заучивали наизусть, все так же бродят по кривым улочкам далекой столицы. Одетые в серо-голубую форму, они сливаются с небом. «Как странно, в военное время вы нарушили самые главные законы устава, и остались живы. Может быть, нам не достает смелости, чтобы последовать вашему примеру, потому что заключено перемирие? В обход всех таможен мы посылаем вам сувениры из далекого будущего. Вы научили нас не стыдиться самих себя». Воды этих лет отравлены нищетой и благополучием. Остается только насвистывать модную песенку или играть в лото.
Хватит ли у нас решимости сказать себе: «Все непройденные пути легли позади нас, и нет ничего впереди»? Переизбыток кандидатов на места в городской думе – веселый розыгрыш. Неужели есть люди, стремящиеся изменить ход эволюции вселенной? Что до нас, то мы давно пролистали книгу своей жизни до середины. И на этом остановились.
К нам обращаются наши сны и воспоминания – беженцы из разрушенных городов. Повседневная жизнь не оскорбляет нас, а ведь когда-то мы покрывались экземой, увидев, как женщины делают маникюр. Овации сверстников, выходы к рампе, праздность нескончаемых отпусков – неужели все это погребено под снежными лавинами, накрыто селями, опечатано за долги?
Благословение папы для нас ничего не значит: мы веруем только в бескрайние пустыни, дрейфующие айсберги и шипение пузырьков, поднимающихся со дна наших высоких бокалов.
Скоро праздник, не помним какой. В нашей груди, в объятии белых ребер, спят наши юношеские мечты, доверчивые любовницы. Апатия – наша общая сестра. Бывает, мы ссоримся из-за нее – каждый хотел бы быть исключением. Возможно, это и есть тот кризис среднего возраста, о котором любят рассуждать психологи: в лестницах прибавляется ступенек, а сами лестницы устремляются в никуда? Бык бодро выбегает на арену, в его загривок воткнута шпага – по рукоять.
Сладким книжным выражениям, прилипшим к нашим губам, не угрожает тот переполох, что поднимается в наших сердцах, когда мы видим надпись: «Сезонная распродажа».
Ближе к полуночи вы найдете нас в морге: в синих шапочках и халатах мы священнодействуем, быстро орудуя тонкими острыми предметами из лучшей стали. Наши глаза широко раскрыты. Губы сжаты. Мы тихо переговариваемся.
Те, кто никогда не поднимались на воздушных шарах, тоже наблюдают чередование дня и ночи. Их путь предопределен: у них большинство в парламенте и дорогих ресторанах. Настойчиво упражняясь, они развивают присущее им от природы умение заполнять собой большие объемы, их выдержке могут позавидовать часовые у памятника Свободы. Они привлекают женщин развитым чувством благополучия. Они говорят короткими фразами: «перемещение», «посильное участие», «превентивный удар». Меценаты последних искусств, вы одни понимаете нашу тоску по несбывшемуся. Голубей становится все меньше, и мы с сочувствием смотрим на детей, обходящих дома в поисках собеседника.
Однажды в полдень мы увидим, как два крыла смахивают краску с неба; мы будем лихорадочно подсчитывать удары наших замерших в испуге сердец. Звонки телефона, выслеживание самих себя... До каких пор? Наши дрожащие пальцы, сколько часов вам потребуется, чтобы пробежать из одного конца клавиатуры в другой? Спешите: остывают вулканы любви, и снега все увереннее отражают атаки солнца. Гости, их пятеро, рассаживаются по углам. Если в одиннадцать они не смогут заснуть, то угостят нас последними новостями. Не пытайтесь судить о том, что выше суда как разума, так и безрассудства. Мы присутствовали при открытии величайшей слабости, и это придало нам силы дождаться трогательного соло маленькой флейты, чьи сверкающие клапаны приспособлены для задержки дыхания.
Интересоваться жизнью в пределах этого города нам мешает нечто иное, чем то сияние, которое наполняет улицы по вечерам. Мы думаем о фатальных преступлениях, они совершаются порой в роскошно обставленных квартирах – тех самых, которые мы покидаем, чтобы сбить с толку посланцев газет.
Наши глаза пусты – сквозь них можно заглянуть в бесконечность. Там поселились сияния, безобидные, словно опавшие листья. Откуда пришел обычай абстрагировать и изобретать? Наши умы не обнаруживают себя, правила гостеприимства не для них. Раздается чей-то убедительный голос – беззвучно, однако не без намерения. Кто угодно может пройтись по этим глухим тропинкам, поперек которых лежат наши жертвы, обворожительные, словно нечаянный поцелуй.
Остается только скормить свою печень этим бронзовым птицам, что застыли в небе, или пойти в кино. «Знаешь, этой ночью случится бесшумное землетрясение. Я говорю это не для того, чтобы предупредить тебя, друг мой. Закрой глаза широко-широко и скажи себе: «Нечего больше ждать. Сегодня солнце погасло в последний раз».
История проходит мимо нас, тихо-тихо, как еще не пойманный вор, на наши ресницы падают разноцветные конфетти. Это представители царства сбывшихся грез и пробудившихся сновидений, они скорее спасительны, чем убийственны, а подчас и то, и другое вместе. Они многократно теряются друг в друге, прежде чем обернуться каменной башней или фонтаном. Самые дерзкие из них проступают бледной краской на наших губах. Мы не рассчитываем уговорить художников оставить свои занятия и заняться чем-то более занимательным. Уговоры всегда не кстати. Жаль, что мы бросили рисовать.
ВРЕМЕНА ГОДА
Тишина вечернего неба. Маленький преступник пытается разглядеть невидимое. Как очаровательны их арабские имена! Я часто вижу себя среди снегов – смутный контур на фоне звезд. Мне до сих пор помнятся рисунки неизвестных художников, изображающие мои космические мечты. Огромные растения (или грибы), похожие на раструбы граммофонов, придают пурпурной пустыне зловещий вид. Молчаливые упреки в адрес завсегдатаев широких площадей и улицы, хранящие темные тайны, – все это не более чем самоуверенность неопытного путешественника, вручающего строгим таможенникам свои сияющие глаза. Солнечные лучи золотят его крылья. Никакого смирения.
Большие сады нравились своей непредсказуемостью. Ручей, бегущий по обочине (все лучшее в этом мире жмется к обочине), несет эскадру спичечных кораблей. На другом берегу живет безногий сапожник; сильными руками он приклеивает подметки и приколачивает каблуки. Поле зрения пересекают трамвайные пути, ведущие в сторону «станционной». Так называется место, состоящее из медленных поворотов просторных машин. По ночам ароматы цветов смешиваются с лунным светом, образуя гремучую смесь, способную погрузить мир в молчание. Сидя на деревянном коне, я заставляю комнату раскачиваться – движение, однообразное, как чередование похвал и упреков (это относится к той поре, когда меня еще просили петь для гостей). Голоса невидимок оказывали на меня чарующее действие.
Глухие щелчки в павильоне. Как я любил тебя, страна грабителей и холмов! Подолгу изучая карту, вывешенную у входа. Только в сопровождении взрослого. К прогулкам туда и обратно примешивалось негодование на строителей, выстроивших столько школ. Я нисколько не боюсь кондукторов и полицейских; люди в форме всегда казались мне воплощением мужества и доброты. А вот я ищу случая заговорить с феей из дома напротив. Ее голос меняет ход времени. Маленький лорд Фаунтлерой сбегает по лестнице; руки его пусты. Война греков с персами продолжается на обрывке страницы сто сорок пять. Великие императоры Рима (я любил Марка Антония). Меня страшит лицо директора и запертая дверь в конце далекого коридора. Я отсчитываю время, оставшееся до перемены, по часам, найденным во дворе. Мой первый друг, как я благодарен тебе за твое ожидание! Мы восхищались фильмом о драконах, красочным и ужасным, будто запись учителя в дневнике. Иногда мы идем строем в неизвестном направлении. Хорошо еще, что нас не заставляют петь. В гостях я прежде всего осматриваю книжные полки, чтобы унести с собой первые известия из страны, в которой приняты такие странные способы выражения. Я складываю баллады об астронавтах. Мне многое хочется сказать своим родителям, но им это невдомек. Люди, с которыми я каждый день здороваюсь, исчезают, однако это не нарушает моего меланхолического очарования жизнью. Мне хочется иметь большую черную шляпу с перьями и бархатный костюм. Я закаляю свою смелость на темном огне, спускаясь в бомбоубежище; лестница на чердак упирается прямо в звезды.
Имя феи в переводе означает «виноградный сад». Я теряюсь в звуках ее имени, словно в густом винограднике. Вот она стоит на краю леса, вглядываясь в приближающийся автобус; я хочу, чтобы эта медленная машина никогда не распахнула своих дверей. И каштан, который я ей бросил, никогда не упадет в ее раскрытые ладони. Огромный мир за высокими воротами полон очаровательных тайн и мучительных разочарований. Верите ли, я посадил в той стране дерево, и оно принялось. Сюда можно еще отнести запах масла и описание парусных кораблей.
Дикий виноград, поднимающийся по стенам, казался мне лазутчиком могущественного государства. Тот, кто возьмет меня с собой, окажет мне большую услугу – ведь я мечтаю побывать в краях, где мои родственники достигают огромных размеров. Всего опаснее (если я не ошибаюсь) чудесные летние дни без дождей и вечера, когда мои глаза можно принять за угасшие звезды. Я настолько искушен в тайных знаниях, что готов построить цивилизацию заново. Чего не хватает мне? Какого-нибудь пустяка – иголки, возлюбленной, маленького шедевра. Самые опытные скажут: все это уже было. Что поделаешь, их нелегко удивить.
В аквариуме, моей среде обитания, приходится двигаться с большими предосторожностями: главная опасность – это безмолвие, пузырьками поднимающееся со дна. Я пытаюсь дотянуться до своих плавников, чтобы почувствовать чье-то присутствие. Приобретение украдкой гладких блестящих вещей, вроде солонки, – самое выгодное помещение денег. Я бы охотно одолжил кому-нибудь свою способность взрослеть – она кажется мне несколько грубоватой. Дешевые номера с видом на запорошенные снегом статуи, тихое пламя, выбивающееся из зажигалки. Вот она, эвтаназия! В Риге много таких мест, особенно за рекой. Женщина, рассказывающая о философе, хранит его письма и живет в высокой мансарде. Чувство уюта, устроенности и – в сочетании с кронами на фоне розового – чего-то сказочного.
Поиски занимают большую часть дня и продолжаются ночью. Неужели этот молчаливый чернобородый капитан задохнется в своем доме, одинокий, как остров? На снимке, сделанном японским цифровиком, вы видите римлянина в красной тишотке и длинных шортах; с отважным видом он взмахивает деревянным мечом. Я прикасался к тайне алебастра, томящейся в музейных залах. Фея звуков перепархивает с одной струны на другую; заточить ее в золотую клетку – цель этих горестных упражнений. На известковом склоне я теряю сознание, пораженный открывшемся мне течением вечности. Жить с такой же неспешностью, как падающее семечко георгина! Какие у вас средства от желудочных колик? Я бы охотно отрастил себе третье крыло в добавление к тем, что уносят меня в бессонницу. Необходимо составить перечень всех несовершенных открытий. Мои слуховые каналы обращены вовнутрь, там их конец и начало. Добровольная сдача на милость отправляющихся вдаль поездов. Замедление памяти. Только бы не потерять из виду себя самого!
ЗАРНИЦЫ
Искренний взгляд ищет эхо своего крика: осуществляется прорыв в неведомое. Нищий в цепях вопреки своим заблуждениям господствуют над равниной. Где-то там, за отрогами супружеской неверности, тянется путь в сомнительные пещеры; это проекция всех будущих изменений. Ночь, изборожденная следами зарниц, ты прибежище для всех падающих и лежащих.
Тоскливым очарованиям, что живут на окраине города, суждено стать свидетелями возрождения кровавых обычаев, которыми развлекают себя матросы корабля, только что вошедшего в порт. Трудно предугадать, что станет с бешенством, извлеченным из нашей памяти умелой рукой хирурга.
Грациозное неповиновение высится чудовищным обелиском, указывая дорогу запоздалым грабителям; их не трогает горе сирот. В этих лестничных клетках спрятаны колкие ревности: приближается час посещений. Никто не способен отличить крик ужаса от приглашения на свадьбу, даже чайки, летящие за кормой. Тени вечнозеленых растений никогда не меняют цвет. Подойдя на расстояние ладони к уставшему морю, можно услышать, как оно просит, чтобы ему разрешили уснуть.
Пейзажи, которых быть не должно.
Задержав дыхание, мы попадаем в сказочный мир. Воодушевленное сияние растекается по тонкому льду; из песка навстречу нам тянут пальцы сумеречные деревья.
День распахивает свои окна в ночь; фонари подают сигнал бедствия. Улицы стремительно обрастают мхом, превращаясь в руководства по заселению отравленных территорий. Настает время неутешительных визитов.
Сумасшедшие плясуны очаровывают размеренностью своих судорожных движений. Их солисты надеются на лучшее. Голоса телеведущих – подходящее средство для бальзамирования этой тревожной атмосферы. Ядовитые краски неразрешимых противоречий, достанет ли у вас сил на новый прыжок? Всадники и пловцы сходятся на ринге незрелых амбиций. Бесценные тупики вывернутых наизнанку арок, прощальные жесты уходящих в небо вершин, ветер застойных перемен. Остаться навсегда: всполохи маленьких реверансов и беседа за медленно погибающим столом.
Покидая трубу, белый дым подставлял свои легкие солнцу, и оно терялось в них, забывая принести извинения. Отовсюду смотрели выжженные глаза; те, кому они когда-то принадлежали, давно уступили права владения. Подъемные краны протягивали друг к другу позеленевшие хоботы – величественные монументы прошлого, которому не суждено наступить.
К часу ночи туман расходится, обнажая призрачное шевеление лесных медуз. Утихает горный прибой. Как всегда, с небольшим опозданием.
Испуганные сумерки бегут по улицам, слыша за собой встревоженный шепот стен. Нечто бездонноликое продвигается вглубь каньона, где трепещут серебряные кресты. Узники формы, благоденствующие в силу непредвиденных обстоятельств, – вы той же природы, что и пространство, где догорает заря. Пустые глазницы отражали пустое небо, и обескураженные летчики не знали, что предпринять. Оглядевшись, мы замечали повсюду присутствие седовласых загадок.
Вдали рушились замки, их место занимали смолистые монолиты.
День смеялся, обнажая клыки.
Осадочные породы растворяются в гнетущей неизвестности. Через безлюдные площади проходят звери, напоминающие холмы. После того, как закончится звездопад, женщины вынимают изо рта сверкающие жемчужины. Им невдомек, что сумасбродство может привести к радужным последствиям; но где-то там, в беспрекословной вышине, будут подведены окончательные итоги.
Споткнувшийся поднимается. Все его мысли – лишь продолжение суровых опытов по возгонке полуночных снов; он радуется, когда чей-то смех усаживается ему на плечо. Его пальцы припоминают ощущение утренней свежести, и никогда еще над ним не разворачивалось сразу так много стягов.
Он поднимается все выше и выше. Восторженные оскорбления следуют за ним по пятам.
Вечернее море несло в себе косяки золотых рыб; двойники сгоревших деревьев торопились выпустить корни, а сквозь опавшую листву проступали погасшие звезды. Обнаженная механика мира, видимая впервые. Из кипящей пучины поднимались галактики, и невесомые звуки сбивались в стаи. Бледные дальтоники устраивали совет. В затопленных штольнях можно было отыскать инсценированные самоубийства. Непостижимая сила разума. Чем объяснить властную неподвижность этих тщательно выпотрошенных зверей? Сюда, где бросают якоря мимолетные опасения, нас провожают задорные вспышки гнева. Народ, похожий на собранный урожай, потерян для истории. В беспросветном тумане стыли марширующие когорты. Все впустую. Храбрость не в почете. Герои отступают за стены сна.
Воздушный шарик овладевает вниманием бесконечно озабоченного пассажира. Рядом с ним – грандиозное недоразумение. На его коленях мерцают двурогие обитатели руин. Вот так начинается путешествие длиною в жизнь. Огни аэродромов осторожно прикасаются к сетчатке закрытых глаз. И все ради кратковременного объятия.
Угонщики беспечно паркуют машины. Самая лучшая опера – та, где много едят. Быть начеку: вооружен до самого сердца. Штрафные квитанции – напоминание о прекрасной судьбе.
Распахивается поле надежд, которое так и не дало всходов. Вечерами артиллерийские грозы бушуют над озерами русалочьей тишины, такой же безопасной, как смех над тираном. Тени башен удлиняют тени домов. Забудем об этом. Изящные жесты балерины ничего не знают о будущем.
Рано или поздно я позволю себе горизонтальный взгляд на политические маневры. Пылающие конструкции, заслоняющие горизонт, откройте мне тайну вашей устойчивости. Иглы и ложечки – милые необходимости – пугают своим совершенством. Из всех хлебопеков, носящих белые колпаки, особенно удачливы те, кто никогда не открывает рта. Возле освистанного океанскими лайнерами моста никчемные рыболовы ищут свою удачу.
Отсутствующие основания для уверенности.
На этих парковках, где зарубцовываются следы мозолистых шин, в сияющих тупиках мудрости, под осыпающимися украшениями в виде львов и за оборонительными валами покрывается испариной столько несостоявшихся приключений, что даже море приобретает ажурный цвет. Составленный из редких снопов, собранных в урочное время, грезящий о торжестве младенческой справедливости бог прощается с землей навсегда.
Листопад беспокоимся доказательство решающее
Инфицированные представители этого рода покоятся на холме, где только что прозвучала труба.
Пневмоторакс патио над велотреком
Атлетические туманы и законодательные шары рассаживаются в партере. Хаотическое движение мельхиоровых бабочек препятствует усыпительному действию трав, и начинается новая эпоха. Ее начало отмечают две колонны, изображающие путешествие жирафа по склонам прожитых лет, чья поверхность вспучивается от приступов смеха.
Интенсивное безделье проницательной черепахи под причитания бредущих к свадебному венцу, и все вокруг дрожит, будто наступило последнее землетрясение; все, кроме китайского дракончика, лежащего на ковре. Оно длится без признаков замедления, которые можно увидеть в отсветах наступающих бурь; скучно ему не бывает. Я восхищен его решительным хладнокровием, хризолитовым украшением на моем пиджаке. Останки вирусов сплачиваются до самых корней, обвязанных черной лентой.
Криминальная встреча Поль праздность от начала и навсегда подвижная крепость с привкусом дыма.
Университетские кафедры – ночлежки для разорившихся конквистадоров, они устраивают там тихие посиделки. Мы бесшумно воздвигаем эшафоты для казни наших любимых учителей. Эти безнравственные, как наши отчаянные поступки, переходы напоминают морщины на лице состарившегося легионера. Воображение часового провоцирует хорошо отлаженные похищения. На танцующей лодочке луга законопослушные травы растворяют гранитные постаменты. Расстроенные шеренги вздорных обывателей, занесенных в красную книгу, тонут в море, отвлекая внимание стоящих на берегу. Боевики примеряют пестрые галстуки. Они вручают пригласительный билет начальнику почты, и тот смущенно благодарит их выстрелами из револьвера. Мы разучились плакать из-за этих ярких афиш, возвещающих пришествие карнавала, и засиживаемся допоздна перед светящимися экранами, убивающими нашу способность благоговеть. Задуманное удается нечасто – нас опознают по привычке брать тоном выше. Сомнительные предпочтения получат статус легализованных ритуалов, мы будем их исполнять под треск автоматных очередей: но в тающих небоскребах, бездумно оживленных феериях (о воздетые к небу пальмы и позвоночники!) нас не очаруют голубоглазые почитатели икон, похожие на приближение пассажирского состава к стране загадочных обещаний. Мы растем сразу во все стороны; неясный образ, истаивающий вдали, – наше последнее завещание.
Мы привыкли заглядывать за кулисы снов. Это не то невинное подглядывание, которым мы самонадеянно пренебрегали в детстве. Наказания можно избежать, только притворившись судейским молоточком. Темнеет, и нам делается не по себе при виде осыпающихся соборов. Деление на верх и низ – пережиток ушедшей эпохи. Окна краеугольных зданий, спелые, как лимоны, завершают начатое. Мы нарочно придумываем препятствия, чтобы затруднить себе достижение целей. И нас не раздражают апелляции, поданные до суда. В затруднительных положениях мы прибегаем к гаданию на кофейной гуще. И вот еще что: мы вмешиваемся в геологические процессы, чтобы ускорить наступление вечной весны.
Зигзагообразное молчание, изрядно потерявшее в весе, радует своей прозорливостью. Мне достаточно лет, чтобы поделиться ими с самым безногим калекой. Знаменитым героям нашего времени я завещаю свое намерение никогда не лгать. Я ценю труд виноделов – они умащают землю. Смотритель переезда поднимает шлагбаум, чтобы привлечь внимание чайки, которой все равно нечего ему сказать.
Анемичные коридоры умопомрачительной красоты тянутся вдаль, нисколько не сожалея об этом. Сердца больших муравейников бьются в такт. Дырчатое подобие горного ущелья заполняется выводками ужей, не подозревающих об обмане. Они отправляют срочные телеграммы. Мерой их отчаяния служит блестящее антикварное воскрешение, отданное в залог. На равнине становится неуютно; мы слышим далекий топот снующих вокруг теней; нас обвивают глухие травы, и твоя решимость оборачивается летней зарей, в которой ты узнаешь черты великих произведений, о радость, сильная, словно разбитое яйцо. Представители научных кругов очарованы такими фундаментальными чревовещателями, как мы. Женщины с головами львиц и морские черепахи сосланы в самые дальние колонии.
Занавесы распахнуты, начало сезона откладывается – невыносимая духота! Среди награжденных за мифические заслуги выделяется странное создание, похожее на обнаженную арфу, оно раскалывает пюпитр взмахом длинных ресниц. Замерзшие океаны обращаются к богу сна, и разъяренные медведи возвращают обратно аплодисменты, которыми их наградили оцепеневшие зрители. Горящие кольца дремлют в ожидании львов. Тогда-то и вырастает глухая стена сочувствия; ей позволено все. Изумленные внезапной вспышкой насилия полицейские приковывают себя наручниками к дверцам патрульных машин. На заре нового дня они, как и мы, призрачные наблюдатели в ореоле сияющих слов.
СТРАНСТВИЯ
Пустынный берег под проливным дождем и безлюдное море – глубоко въевшаяся печаль июньских каникул. Укрывшийся под тентом своей решимости исследователь изучает жизнь вертикальных капель с помощью ацетиленовой горелки; мир воздухоплавающих насекомых однообразен, как слова, сказанные за столом, или немые жесты прощания. Маршруты, которые он прокладывает в свинцовых угодьях, пересекают пространство семейных связей и впадают в невинную радость теплых земель.
Его сердце переполнено любовью к планетам, которые ему предстоит открыть.
Ничто, кроме этого, не имеет значения – ни крики скорых поездов, ни шорох стареющих дюн. Его размашистые руки складываются в улыбку, а в глазах восходит немигающая заря.
Каждое достижение становится тут же огромным белым крылом, которое улетает.
За чертой города тянутся владения выщербленных угроз и асфальтовых приглашений, сделанных письменно или через посредника, что определяется расположением птиц на высоком небе. В чем назначение этих вызывающе скучных строений, которые возносятся среди каменных плит? Каучуковые машины собираются на водопой, приводя в движение умирающую реку своими быстрыми глотками. Остаться незамеченным нелегко. Путешественника сковывает надменность опытных возделывателей садов. Когда-то они жили в далеких краях, и теперь не скрывают этого. Их лица отмечены язвами незнакомых звезд, в их дыхании слышится аромат испугов и удивлений. Хитростью они зазывают к себе отставного железнодорожника, бравого, как опрокинутая солонка, и признаются ему в дружеских чувствах.
В джунглях Амазонки есть страна, жители которой украшают свои приветствия веточками, вытащенными из розового куста.
Чуть левее к осмысленным восторгам призывают алые орхидеи с чашечками вместо змей.
Вам нелегко будет опознать закоренелый кактус в этой порванной сети искушений, что же до смотрителей пустынь, то они никогда не нарушат обет молчания.
На пересечении озер цвета сгнившей моркови прекрасно чувствует себя воспоминание об оставленном доме. Лежа на берегу, мы выслушиваем жалобы, которыми уставший путешественник отмечает пройденный путь. Вокруг него незаметно смыкают ряды приглушенные вздохи. Обеспокоенные неурочным восстанием облаков, они укрываются у него на груди. А он, измученный тоской по настоящей беде, протягивает убегающим преследователям свои выцветшие ладони. Его взволнованное дыхание покрывается испариной. Сны, горячие, как укус молодой пчелы: вооруженный полет пристрастий, радостное земноводное, вспышки потухших звезд, разбитые стебли хрустальных дней, торжество беглых велосипедистов, вездесущая карусель обнаженной мертвой натуры.
Поверьте, не стоит доверять этим продолговатым распространителям универсальной лжи. Затихает шум водопада и взрывных работ; единственное укрытие – ороговевшие фантазии цезарей и их беременных жен. Снисходительность редко посещает их лица, поэтому нелегко узнать, какого они мнения о бродяге, сомневающемся в выбранном пути. Сновидения крутят шарманку: пылающие веки загорелых утопленников, харизматичное бормотание животных, поднятых на надлежащую высоту, любвеобильное устранение кожных покровов, вершины лесных прогалин. Темный силуэт полного месяца выплывает из-за освещенных луной деревьев. Улитки стремительно мимикрируют. Обесцвеченная рыба фосфоресцирует наотмашь, разрушая привычные представления о добре и зле. К чему эти немногословные жесты, не знают даже гейзеры: сваренные заживо листья салата, вопль задыхающихся кристаллов, молитвенные проклятья ныряльщиков в неведомое, поклоны домашних птиц, ярость дня, наэлектризованный туман школьных залов, высокомерные оплошности, живописный шепот кровосмешений, голова льда, сонливость, соединенная с любознательностью, надтреснутая река, похвала упавшим акциям и каштанам, облачные залежи редких ископаемых.
И все же утро явилось: локоны дорог завились в упрямые узелки. С вершины рухнувшей башни были видны парящие над озером крыши – на каждую вела лестница из лепестков роз. Девочка в костюме падающей звезды простирала руки к трепещущей мостовой. Странник, собрав все мужество, подходит ближе и спрашивает у нее тропинку к обступившим его архитектурным сооружениям.
Они не заметили кипения, промелькнувшего в соседнем окне. А там созидалось невероятное. Умолкнув, можно было различить слова: «Великодушие трости в последнюю ночь полнолуния. Подписано и датировано справа посередине. Четырнадцать миллиардов световых лет назад возникла наша вселенная. Мы переменимся».
Торговцы бесплатным счастьем осматривают улицы и чердаки. Можно подумать, что началась длительная осада. Лучшие бомбоубежища снабжены всеми мыслимыми удобствами, и с этим нелегко примириться. Из неподвижных окон видны бегущие пешеходы. Правой рукой странник нащупывает обледеневший ключ: цифра 7. Шорох в углах и узкие трещины, перелетающие со стены на стену. Кирпичная кладка расступается под его проницательным взглядом. По ту сторону перегородки он видит мужчину с черными обвислыми усами, возможно, сбритыми накануне. Его застывшая поза подсказывает способ насилия. Приближается час убийства, великолепного акта, предотвращенного случайным вмешательством коридорного. Вихрь загорелого ликования и кровоточащей надежды, спазмы языка – сбой в системе глобальной шизофрении. Белый силуэт вдыхал сотни чудесных привкусов, нанизывая их на шприц добродетели. Это были крошечные пилигримы, видимые лишь при сильном увеличении. По следу прирученных хищников и вогнутых умолчаний, вдобавок с прицелом на славное прошлое. Укрепить каменные заросли опорами из камыша, выстроить загадочные руины – все это по силам представителям трех поколений, принесенных в жертву гражданской войне. Бумеранг генной революции, воронки солнечного ветра, шикарные дефиле плюшевых автоматов вступают в связь с напыщенными славословиями, зачиная от них урбанистические эффекты. Отовсюду неслись вопли кричащих красок и приглушенные овации в пользу наименее здравствующих пилотов.
Никто не осмеливался открыть дверь №7.
На лице странника проступает тревожное выражение участия. Он запускает пальцы в отпечаток, краснеющий на полу. Поблизости нет ничего, пригодного для идентификации, кроме затейливой тени, порождаемой ажурным стеклом. В мгновение ока происходит амальгамирование несообщающихся поверхностей, и он укладывается спать на шипах собственной злобы. Трущобы его мозга заполняются дикими насекомыми – жирными муравьями и наваристыми стрекозами, поющими о вечном молчании. Он бесшумно подкрадывается к миниатюрным ножницам, спрятанным в рюкзаке его памяти, и обрезает ими пуповину дня. Раскатистые взрывы сухого смеха заставляют его насторожиться. Он сжимает кулаки, чтобы спрятать ладони от прикосновения к сенсациям дня. Его сердце тихо стучит, приветствуя запоздавший вечер.
Он выписался из отеля, так и не прочитав газет. Голуби на площади были единственными свидетелями его попыток унять свою сентиментальность. Никогда еще правила дорожного движения не казались ему такими абсурдными. Он хохотал, словно потерявший работу владелец кинотеатра, и мы слышали, как он твердит: «Измученные месяцы моего детства, вы не вправе требовать от меня большего. Благодаря вам, я научился жить по ту сторону лиц. Я научился преодолевать силу поверхностного натяжения. Вы расширили капилляры моих желаний до бесконечности. Но там, в пустоте, я нашел только эхо моих следов. Я был вынужден нарушать таможенные законы. Ничего другого не оставалось – меня преследовали по подозрению в многократном раздвоении личности. Я скрывался на дне преуспеяния, обживал вершины морозного одиночества. Я сдавал в аренду свой плач и не брал с должников процентов. Алмазы Мьянмы, останки лилипутов с острова Флорес – ничто больше не пробудит моего сонного равнодушия. Археологи и золотодобытчики ничем не могут меня удивить. Миражами пальм я отгораживаюсь от пустынь и зарываюсь в песок, чтобы не видеть галлюцинаций. Лунные кратеры отданы на откуп слепым туристам, и в марсианских каналах не найти никаких следов преступлений».
Он вскочил и быстро скрылся из виду.
А сейчас он хочет войти в кафе, но замечает надпись: «Курить запрещено пожизненно». Он открывает дверь и вступает в страну дорогих галстуков и безукоризненного здоровья. Нотариусы и сутенеры смакуют катастрофы последних дней. Калькулированные дамы развлекаются игрой в техасский покер. Глаза постоянных посетителей манят его перспективой, уходящей на много ступеней вниз. Трудно не поддаться соблазну.
В соседнем ресторане он заказывает маленькие удовольствия, политые дождями из перистых облаков. Официанты обращаются к нему с почтением. В это время по улице проходит сводный оркестр полковых заблуждений. Выплата налогов в пользу нуждающихся и бесплатные услуги исповедален – неоспоримые преимущества цивилизованных городов. Объявлено о приостановке всех расторгнутых соглашений.
Уволенный агент рекламного бюро сталкивается с мужчиной, которому далеко за двадцать, и предлагает ему почетную сдачу мелочью. Тот проявляет мнимую беспечность, и тут же уничтожает компрометирующий негатив. На снимке хорошо различимы примечания к неисправленным опечаткам:
Смердящие потроха рабочего дня не отвратительны только приличным людям. Мне хочется выть.
С высоты космического аутоэротизма этот бедный город представляется дохлым китом, расчлененным сетями улиц.
Я думал о перекрестном опылении резеды и народов – устрашающая возможность проникнуть в потайные чертоги славы.
В левом желудочке моего сердца найдется место для всех печалей этого мира.
Мужчина спешит пересечь площадь до того, как ее оккупируют благовидные мародеры. В уме он составляет планы триумфальных засад и победных парадов. Ни одной мысли о компромиссе. Но детский плач заставляет его сдать билеты и купить дорогой ноутбук для великолепных расходов. Он стучит молоточком в дверь, снятую с петель, и заглядывает в давно разбитые окна. Как он и предполагал, здесь решается его судьба. Он спрашивает и получает скупой ответ. В доме нет никого. Ни звука. Друг выходит ему навстречу, и они вместе спускаются в подвалы памяти. Пластицированные желания, разъятые убеждения, фантасмагория перезрелых плодов. Он ловит на своем плече тень невысказанных упреков. Туманные крики суфлера намного опаснее утонченного рассуждения автогонщика, во всяком случае, так пишут в газетах. Вероятно, бесстрашный полет шмеля отрегулирован лучше, чем прыжки самолюбий. За их спинами расцветали прекраснейшие аллеи, но они бежали, не оглядываясь; только так они могли совершить таинство превращения. Беспримерная интоксикация грудной клетки. Война с сумасшествием откладывалась на неопределенный срок.
Ветер приподнимает край холма, в надежде получить выгодный подряд. Это позволяет им взглянуть на изнанку мира – зрелище, от которого они отказываются из-за резкого перепада температуры.
Путешественник брел наугад, забыв о взятых на себя обязательствах. Его запоздалые страхи трусили за ним, словно свора бездомных псов. Никогда прежде отели этого класса не давали приют таким жестоким знакомствам.
Хроническая эмболия городских магистралей, непрерывность рождественских инсталляций, обжигающие тревоги времени, коллапс невидимых сфер. Беседовали о меховых недоразумениях, привычках тюремных надзирателей. Взгляд постепенно удаляется от обрыва, зеленеющего неуступчивой каменистостью. Чередование ярких пятен и резких гудков не могло вывести из себя путешественника, которому давно стали близки лимонно-кислые уверения, борозды, проложенные на века, универмаги культуры, рыбьи плавники, рассекающие холодные волны, прирученные из милосердия звери.
Вырубленные в телах шахты освещены без меры. Пустые склады, поля аэродромов – подходящие строительные площадки для радостного окончания дня.
ПОМЕХИ
– Проявляйте неусыпную бдительность. Приготовьтесь расстаться со своими привилегиями. Не тревожьте пожарных.
– А я без ума от разноцветных фонтанов, где серые будни превращаются в картинную галерею. У меня там всегда перехватывает дыхание. Но вы можете держаться иного мнения и предложить другую концепцию.
– Соблюдение договоров основывается на целеустремленности, которая редко бывает в избытке. Я строю планы лишь в последний момент.
– Неужели вы не помните, что обещали нам городские власти? Они заверяли нас в своей расчетливой снисходительности. Теперь мы в этом убедились.
– Спасибо за предостережение. А вы не собираетесь экономить на развлечениях? Может быть, вы подскажете, в котором часу поднимается солнце?
– Мой совет: продвигайтесь осторожно в выбранном направлении и не забывайте сверяться с картой французских вин.
– Придет время, когда мы расшатаем устои Тихоокеанского флота и предадим всех адмиралов в руки профессионалов по выращиванию морской капусты. Если же нам это не удастся, кругосветное путешествие будет отменено.
– Я не так добродушен, как вы. Фонарный столб предостерег меня от знакомства с проезжающими велосипедистами. Никогда не знаешь, чего ожидать от небесных сфер.
– По правую руку вашей растерянности, в сугробах моего молчания начался ледоход, но я гарантирую, что мы вовремя переберемся на другой берег.
– Не беда, если и опоздаем. В детстве я пересек дюжину меридианов в компании жестоких угрызений совести и с тех пор ничему не придаю значения. Особенно мелким уколам великодушия.
– Это еще один любитель длинных дорог. Перроны вокзалов заполнены мечтателями, ожидающими поездов, которые никогда не прибудут; они обмениваются впечатлениями, которые им предстоит пережить.
– Фазаны – это не плееры; благодаря нано-технологиям мы достигли впечатляющих результатов. Я могу с легкостью сжечь все автомобили в нашем городе, а рыбки, что прожорливее младенческих губ, звонко внедряются в подземные коммуникации.
– Частота, с которой улыбаются кассирши, не подлежит обсуждению. Вы заблуждаетесь, полагая, что эти разговоры способствуют взаимовыгодному пониманию. Мы не имеем никакого отношения к партии барменов от искусства.
– Недавно один друг-футурист пригласил меня на сникерс-пати и, чтобы развеять возникшее недоумение, предоставил в мое распоряжение пару байков, которые сломались на первом же повороте, и когда я менял колесо, то к великому удивлению проезжавшего мимо инспектора ГИБДД, сумел это сделать.
– Мы уже это слышали. Я и сам в состоянии отделить сценическое вдохновение от кабинетного недомогания. И когда мне твердят об озонирующих тенденциях в ноосфере, я тихонечко улыбаюсь.
– В тот год мы сходили с ума по женщинам, чьи отточенные движения напоминали мельтешение вирусов под стеклом микроскопа. Зрители ритмично аплодировали, и на лед летели восхищенные поцелуи.
– Сентиментальность мне свойственна только в теплые дни. Скользить по глади бурлящего моря – вот цель сторонников Майкрософт, вы согласны? Девушки носят цветные линзы, чтобы не скучать, проходя мимо закрытых бирж. Этот сезон дождей отмечен часто повторяющимися засухами; кроме того, срок его окончания неизвестен.
– Лучший почерк – самый задумчивый, и если вы с этим согласны, прогуляйтесь до того дерева, а потом вернитесь с победой.
– Как вы верно заметили, математическим суевериям не место в нашей гостиной. Заботит ли вас судьба лишайников? В республике Мьянма живут замечательные слоны. Вам не доводилось разговаривать с духами?
– Все это нуждается в обосновании, однако проще положиться на забытое сновидение, чем искать орфографические ошибки. Я открываю окно, и наблюдаю перемирие между землей и небом. Мне холодно.
*
– Эти блюда, которые вы заказали по нашей просьбе, кажутся пресными. Гудки парохода, которыми он возвещает о своем отплытии, взволнуют даже глухого. Книжной закладкой я перелистываю свою жизнь и удивляюсь поворотам сюжета.
– Уравнение влюбленного разносчика телеграмм неразрешимо в целых числах. Среди моих знакомых была девушка, чье сердце имело форму трапеции; она была превосходной скрипачкой.
– Это наводит на размышления. Птицы, запертые в клетках магазина, вот-вот решатся на бунт. Увы, я не удержался, и пришел, чтобы оказать им помощь в переговорах с покупателями. Паркуя машину, я криво улыбнулся, подчеркивая свою независимость. Тормозные огни соседнего вольво были красного цвета.
– День окончился как на земле, так и под землей. Победу одержали наши враги, которые не явились к урнам. Нам ничего не остается, как пить коктейли и танцевать брэйк.
– Огни, что загораются вечером, – крохотные светляки ночи, вспышки страдания на лице утомленного дня. А в окне напротив только что погас свет. Вероятно, там происходит что-то обыкновенное.
– Я часто оказывался в плену своих представлений о гравитации, и это производило на меня неизгладимое впечатление: всеми силами я старался восстановить свое былое неведение, хотя для беспокойства не было ни малейшего повода. В арктических зимах есть что-то светлое – может быть, это снег?
– Сегодня улицы как-то странно безлюдны. Не удивлюсь, если нас остановит военный патруль. Они ловят бездельников, вроде нас, и навешивают на них свои безвкусные ярлыки.
– Мы просыпаемся, лежа в кровати, и это выглядит дерзким нарушением правил, предписывающих вставать ни свет ни заря.
– Я бы не прочь обратиться к мужчине, идущему за нами след в след, и узнать его имя. Впрочем, мне глубоко безразлично, как его зовут, и мы только напрасно потеряем время. К тому же картины, выставленные в этой витрине, значительно подешевели, и нам предстоит их купить.
– Солнце парило над нашими головами, и тени наших ног прятались под ступни. Мы любовались взлетающими самолетами, а тот, кто следил за нами, потерял кошелек.
– Поэтому ему не удалось покинуть город, как он рассчитывал, и нам придется одолжить ему немного самолюбия. Время теперь отсчитывают все, кому не лень, даже светофоры. Это песочные часы нашей молодости.
– Мы поднимались по крутым ступеням известности. Один из прохожих осенил нас шляпой, сделанной из весенних тревог, но мы не подали виду, что нам это польстило. Позади следовала невидимая толпа. Чтобы придать себе немного надменности, мы стали насвистывать модную песенку. Элегантные, как ковбои, мы тяжелыми шагами продвигались вперед.
– Забудем лучшие дни – ведь все прошедшее не имеет значения. Время – это шредер с безумно высоким уровнем секретности. И мы поступим предусмотрительно, если выучим этот текст наизусть.
*
– Для ближайшей выставки я думаю изготовить пепельницу в виде флагштока, самоопрокидывающийся стул, мобильный телефон со встроенным кинозалом и маленькую подвижную черепаху, умеющую говорить «да».
– Самые умные черепахи – те, что никогда не спят. Интересно было бы прочитать их воспоминания.
– Подобного рода литературе я предпочитаю тишину машин в гараже и семейный триллер: сын покупает духовое ружье и укладывает родственников на пол, требуя, чтобы они доказали свою любовь. Отсутствующий отец появляется невзначай и кладет конец этому сумасбродству.
– В моем детстве много белых пятен, но со временем они покрываются скорлупой. Так я лишаюсь своего детства – нам с ним не о чем говорить.
– Алкогольные напитки можно пить лежа, а удары судьбы всегда принимают стоя – в этом существенная разница между ними.
– Охотникам бывает непросто сохранить молчание, и тогда в игру вступают вымуштрованные рефлексы, а олени медленно поворачиваются спиной – им всегда не до смеха.
– Так вы думаете, инсценировать побег труднее, чем осуществить его на деле? Между прочим, мой дед был против смертной казни, и он завещал мне все свои убеждения; я принял наследство, несмотря на долги.
– Остерегайтесь этих углублений в почву, созданных за счет муниципалитета, и прикрытых фиговым листком борьбы с «будь по-твоему».
– Он оскорблен. На его лице пылают краски радости и возмущения, что дает в итоге сумрачную бледность, свойственную бланманже. Он не произносит ни слова. С ним приятно спорить. Когда мы уйдем, – а это рано или поздно случится, – двери аттракционов закроются навсегда.
*
– У меня кружится голова; я не мог бы связать и двух морских узлов. Меня пугает взгляд мальчика, раскачивающегося на качелях.
– Я прислушиваюсь к шуму трейлеров, перевозящих замороженную рыбу. Сильный порывистый ветер легко ускользает от неподвижной дождевой тучи.
– Ладонь, на которой вы держите свою летящую удачу, – ненадежное основание, а ваши приглаженные интонации напоминают высохший лед.
– Ваша подозрительность кажется необычной, и, если вы позволите, я заведу вас в те мрачные лабиринты, откуда не возвращался еще ни один паломник.
– На аллеях расставлены скамейки, но я хотел бы уснуть в кресле времен Империи. Я вынужден вспомнить все, что знаю о любовных треугольниках. Где тот старинный инкрустированный транспортир, что вы мне вчера одолжили?
– Похоже, я забыл его в своей руке. Это будет примером. Как давно закрылись рынки и ваше сердце!
– Вот старуха в костюме от непогоды, толкающая перед собой тележку. Она о чем-то задумалась. Мы даем ей самые лучшие рекомендации, но она их пренебрежительно отвергает. Мы поучаем, но уши людей заперты на ключ. Почему бы им не вникнуть в то, о чем мы умолчали? Не бойтесь: дымящиеся пятна на ваших руках – это кровь. А теперь подойдите к той женщине и спросите, какова цена ее хорошего настроения.
– Мои мысли трудно схватить из-за длинных игл, которыми они покрыты. Идите по левой стороне и не торопитесь. В желудке сома я нашел часовой механизм со взрывным устройством. Я отослал находку в Музыкальную академию, чтобы дать профессорам время на размышления. Завтра, возможно, я повторю этот опыт.
– Не торопитесь. На следующей остановке нас поджидает сюрприз с хвостом льва и добрым сердцем. Вы случайно не скульптор?
– Бывает, я впадаю в гневную ярость. Это становится невыносимым, и они должны принять меры по увеличению покупательского спроса. Мне хорошо известны их наклонности и тревоги. Я часто погружал голову в песок и с тех пор отлично осведомлен о повадках подземных рек.
– Даже в присутствии меценатов мы не теряли свойственной нам нерешительности. Туфли у нас на ногах превращались в пологие склоны, и мы скользили по ним, испытывая радостную тревогу.
– Если вы не против, мы отведаем этого конфитюра, приготовленного из редких сортов свободы, а затем встанем в ряды защитников автократии.
– Лишенные крова нуждаются в хорошем наблюдении, которое можно обеспечить, окружив их скрытой заботой. Не доверяйте прошлогодним газетам – они не знают, о чем говорят.
*
– В кунсткамере наших предвосхищений найдется место этим посыльным разочарования.
– Само собой, мы изменим конституцию. Отлив оставляет на берегу тысячи моллюсков – знак пропущенного свидания. Нас охватывает мимолетное горе.
– Изучение древней истории погружает нас в ожидание будущего. Соприкосновение медных кругов рождает внезапный звук. Вас, наверное, огорчило, что солнце ушло за тучу без вашего позволения.
– Этот треск повышает температуру холода. Вам отведена вся жизнь на то, чтобы сделать первый шаг.
– Вы шутите? Тридцатое мая прошлого года – удобный день для того, чтобы предъявить претензии нанимателю.
– Понятия не имею, чем закончится этот ужин, но меня бросает в дрожь при виде куста шиповника, растущего из камамбера.
– Все это происки необратимой реакции, и вы можете без опаски сыграть роль главнокомандующего. Всюду нас подстерегают хрупкие неожиданности, которых мы избегаем благодаря нашему грубоватому чувству изящного. Стоит нам отвернуться, и перед нами возникает величественный ландшафт.
– Мы ждем осуществления наших предположений, чтобы снять с себя бремя ответственности, одно из лучших наследий патриархата. Мы осушим чашу прошедшего и не будем скорбеть об ушедших днях. Здесь соберутся толпы морских животных, и каждому из них мы подарим наше «как поживаете».
– Все указывает на то, что стены рухнут к ближайшему четвергу, и мы окажемся в плену у варваров. Я желаю вам выйти из этого моря бед сухим. Будьте настороже, когда останавливаетесь под крышей мироздания. Тьма, которую вы впускаете в себя, закрыв глаза, остается с вами навеки. Продавщица кислых арбузов предскажет вашу судьбу по трамвайным линиям, пересекающим город из конца в начало. Это всего лишь жаркие слезы, заблудившиеся у вас под веком.
– Поверьте моей неуступчивости. В этом маленьком открытии таится опасное заблуждение.
– В перепадах давления нет ничего необычного, за исключением их грандиозности, что является самым большим препятствием к построению лучшего настоящего. Мы поставили все, что имели, на ту же цифру, учредив праздник скучного непослушания.
– Я давно уже сдал свои сны в полицейский участок. На Северном полюсе знаменитые туристки не что иное как сверкающие остатки дня.
ПРИГОТОВЬТЕСЬ
Какое будущее предлагает нам солнце, ослепленное софитами репортеров и наглым равнодушием обывателей, возмущенная бабочка пропалывает поле, зарастающее гвоздиками дня. Кровавый посев завершился, и на ледовых катках под звуки свадебных маршей награждают великих военных. Упустившие время запоздалой победы, отвергнувшие неписаный закон воинского устава привлекаются к строительству фундамента зреющей катастрофы. Розы, прекрасные, как губы мисс Вселенная. Далекие туманности с мрачным нетерпением ждут непрошеных визитеров.
*
Бесполые звуки флейты пробуждают нежность в сердцах седых машинистов. На оживленном перекрестке тихо, будто в храме, где играют дети, чьи родители только что помирились. Вы не усвоите уроков любви, если не вырвете с корнем свое душевное процветание, – без этого все будет впустую. Время, загадочное, как локоть женщины, никогда не солжет, но и не скажет всей правды. Каждую неделю увеличивается число наших воспоминаний. Самое высокое здание в Латвии ничуть не выше температуры Гольфстрима. От долгого ожидания дикие звери превращаются в дрожащие монументы, покрытые бурным загаром. На вагонах трамваев и капотах грузовиков мы видим движущиеся рисунки – мнемонические знаки, оставленные химическими элементами. Пространство – это президентский дворец, а караульные продолжают безмолствовать. Внезапные плавные повороты космических спутников телесвязи – обширная сеть улик, скрывающая от нас очевидное. Подземные толчки в океане – упорство наших привязанностей. Ограждая себя от поспешной радости, мы ловим любознательные взгляды женщин и добавляем в них немного корицы.
«Город»
Глубокая полночь. Улицы приходят в себя после долгого дня. Из подвалов, где поселились жизнерадостные личинки, выбегают звуки музыки. А в конце трамвайных путей – молчаливый свет обезумевших криков – увидеть в нем бесконечность. Здесь все обесцвечено. На бульварах и мостах – никого. Ночь покрыта пылью туманностей, и ее хрустальный глаз всматривается в пылающий скорый состав – символ времени, текучего, но всегда полного неожиданностей. По берегам канала немало этих зрачков, изъятых у тел с блестящим будущим, а сами эти тела можно увидеть на афишах, окропленных весенним ливнем. Останки приятных чувств, аттракционы надежд и кротких страстей, кротких, но сердце стучит там большим барабаном. На потолке проступает изображение охоты, меланхоличной, как наши любимые сны, кустарник шипит, и всюду видны крестообразные женщины, собирающие тяготы походов по окрестным лесам; это завзятые грибы с лакомым вкусом. Одномерное время, чья овальная форма мешает ему создать дикорастущий рельеф. Но будьте уверены: в глубине этого сада еще встречаются опасные неизвестности, и роскошные шероховатости приятны на ощупь.
*
Мой смех взахлеб – объявление новой войны, мое ухо – портье, толстый и добрый.
*
Чтобы выиграть последнее представление, адвокат должен положить ногу на ногу и делать вид, что он интересуется проблемой разводов.
*
Потусторонние шумы, радушие эскимосов, бесплатный обед и подводные бури – такие сенсации оставляют равнодушными людей с нелегким характером, вроде нашего.
*
День уже начался, а вам, загадочные хитросплетения, никогда не выпутаться.
*
Мы знаем: человечеству угрожает сокрушительный успех, танец простодушия на дорожке славы.
«Гонки»
Асфальтовые дороги вспучиваются от ярости маленьких автокаров, и металлические ограждения очерчивают границы снов. Невообразимая чистота мелькающих механизмов обязывает нас к воскрешению детских страхов. Но не поддавайтесь панике при виде искр, заволакивающих горизонт. Там и тут мужественные владельцы конюшен машут флагами, пытаясь сохранить обеспеченную семью. Тем временем тонкие гибкие проводки отступают, и на вершинах соборов вспыхивают сигнальные огни – настал час знакомств.
*
Встревоженные звонки каменноугольных завещаний, полнозвучные стоны вращающихся центрифуг – от всего этого бросает в дрожь. Рядом с нами останавливается мужчина, глотающий на ходу кукурузу; временами его пальцы приобретают безупречный цвет. Он направляется в кинозал, где его место занято опрятными бурундуками. Если он поторопится, то откроет в себе неисчерпаемые запасы доброты, предназначенные для чужих глаз. Завтра он вернется к любимому делу, оно ждет его за уточнением расходов и сведением банальных счетов. Помятые камни из-за пазухи, береговые линии Балтийского моря употребляют всю свою власть, чтобы предотвратить контрабанду недвижимости. Его слух проницателен, как дождевые капли, взгляд его зрачков удивительно прямолинеен. Он весь пылает от своих вычислений, нежных, как щека обнаженного младенца; он присматривается к своей зеленой молодости и делает удобоваримые выводы. Судороги куполов рождают в нем тоску по стеклянной карете. Ему хочется знать, как выглядит его внутреннее пространство со стороны.
*
Племена, не знающие математики, рискуют изумрудным будущим своих потомков.
*
У меня под коленом овальный знак в виде буквы W – думаю, он представляет ценность для каббалистов.
*
Мои мысли не принадлежат мне, и я охотно предлагаю их ветру, чтобы он вернул их на родину.
*
На этих склонах царствует обездоленное чувство радости, пугающее своей беззащитностью и склонностью к парадоксам, весьма далеким от утонченности морских растений.
*
Моя жажда невероятного гудит на вершинах ледников словно магнитная буря.
«Сентиментальное путешествие»
Как зарождается взаимное прикосновение? Коллекционируя ревности, можно встретить довольно необычные экземпляры. Например, поединок гордости и пристрастия к одиноким прогулкам; тут есть что-то загадочное. Петля на шее – это сложенные в умоляющем жесте руки. Мы обменялись шифровальными ключами, но рассеянное «ни к чему», откровенное выражение нашей опрометчивости, не прозвучит во время этого скучного ритуала. Когда восходят звезды, рыбаки снов закидывают свои снасти. На любой развилке нас подстерегают «нет» и «еще раз нет». Проводник услаждал наш слух вкрадчивым шепотом. Среди лесов, рассекаемых металлургическими изделиями, так мало мест, куда можно направить взгляд. Мы обманывали себя искренними заверениями в уважении к дикой природе, любвеобильной, как извержение Этны.
*
Сейчас не время для ночных прыжков в высоту – это повредит укреплению контактов, и мы лишимся их навсегда.
*
Кольцо доверия и наветов – бритвенная принадлежность последней модели – все еще может использоваться по назначению.
*
Юность моя в зале ожидания с колосьями одуванчиков на траурной стороне заката.
*
Столбы воздуха над Рижским заливом невидимо подпирают низкое Балтийское небо.
*
Прощальный крик журавлей, консервированный либерал, эктоплазмическая рыба, сиротливый отец, пекущийся о благе полевых маргариток.
«Казино»
Иллюстрированная энциклопедия карточных игр и вредных привычек – восклицания крупье склоняют слух мужчин к безоговорочной сдаче. Они знают наизусть повадки стандартной турели и сепаратора; отныне их дыхание имеет несимметричную форму. Крупные проигрыши – никто не докажет обратного – прекраснее, чем визиты к родственникам. Однако бывает, что в игре участвует племянник самого хозяина казино. Легче поставить все на кон, чем расставить по местам; это унимает сердцебиение. Равноудаленный от черного и красного объектив заигрывает с металлоискателем, молча взирающим на происходящее.
*
Чего мы ждем? Укротителя? Две молнии? Три здания? Чего мы ждем? Ничего.
*
Резвые кенгуру, преследующие концессионеров, держат в зубах пригласительные билеты на маскарад животных.
*
В середине колеблющихся вспышек гордости мы видим цветок, шумящий, как стая листьев или дебаркадер волны.
*
Снегоочистителям ада хорошо известны юркие насекомые, парящие над альковом Бога.
*
Я пришел в этот мир, влача за собой лакмусовые цепи предшествующих существований.
*
Подводные камни пустынь, ледовое шоу хорошо наточенных коньков и ловких черепах – музыка – воздушная кукуруза – языки африканских львов, цветных фонарей и лириодендрона! Мой друг, что происходит с тем фокусником и маленьким гамаком, в котором я привык отдыхать после концертов? Я знаю, вы коллекционируете чистокровные заблуждения, доставая их прижимистым пинцетом из теле- и радионовостей. Они соблазнительны сверх меры, особенно когда летят к нам через горы, сея пожары и наводнения. Когда-нибудь мы сумеем обуздать их решительные движения и взмыть вместе с ними к далеким высотам власти, непобедимой, как звук ударившихся друг о друга флейт.
Мы пройдемся по преображенным бульварам и чудесно задымленным тоннелям. Они встретят нас шорохом времени и скрежетом изгибающихся пространств. На прямоугольных поворотах таятся случайности, от которых округляются глаза мужчин и сникают улыбки женщин.
*
Тоска по новым гарнирам: поджарить, например, заячьи улыбки на слезах дождя.
*
Золотистые ликеры, успевшие к закрытию бара, лишают бокалы прозрачности, и это порождает вихреобразное головокружение, что сродни волнению первоклассницы.
*
Вчера или третьего дня кто-то сотворил огромное личное чудо.
*
Помогите благородному плотнику – огораживателю широких земель, моих потерянных внутренних территорий.
*
Совершенно пустые страницы с одной-единственной фразой: «Так будет».
Улицы умирающего ума
утро
усатые
в белых кашне
девушка
с наушниками
ветер путешествий
вместе вместе
Как сохранить достоинство
посещением храма
чаще смеяться
секвенции
физики
губы
в компании волн
словно море
Припомнить театр теней
перелистать до конца
первую страницу объявлений
о покупке домов
войдите в мое положение
настанет время когда доброта
встанет лагерем
среди высшего света
ГОМОН ВОЛН
Коридоры гостиниц обманчиво безлюдны, каждая дверь просит «не беспокоить». Человек несет свой страх и свою тоску по лестнице, спускаясь все ниже и ниже. Он видит за окном рассвет, торопливо переходящий в поздние сумерки. Мы знаем: у него никогда не было домашних любимцев. Препятствия множатся, но они не в силах изменить его скверного настроения. Кофе latte напоминает ему о счастливых неделях детства, их было так мало. День углубляется, открывая разнообразные пространства, сходящиеся в одной точке. Это хорошо спланированное бегство не остается тайной для сонного швейцара – он что-то подозревает. На лицах прохожих написано хорошо продуманное недоумение. Улица расстилается выглаженной пустыней.
Приблизительно в это же время со стороны реки в город входил молодой мужчина. Гудели то ли сирены, то ли деревья в городском парке. Ему представилось, что в шорохе убегающих фонарей различимы голоса его старинных знакомых. «Агентство взволнованных новостей налево, – кричали ему, – завтра мы придем пить твои рассеянные коктейли». Жители одиночеств с видом на многолюдные перекрестки прислушивались к его дыханию, а по сторонам маячили тени толп. В подворотнях таился притихший ужас. Нам нравится грозовой цвет пожарных машин; если окна верхних этажей закрылись, значит, приближается что-то небывалое. Светлое будущее, которому мы могли бы отдать свои надежды, где оно? Другой мужчина, застыв перед витриной ювелирного магазина, прислушивается к медлительному полету лунного метеорита. Вся небесная механика поместилась у него в голове. Здесь продаются дешевые выдохшиеся кальяны – они больше не пропускают свет. Забыв о своих прежних намерениях, мы укрылись в доках. Электронные часы на башне вели обратный отсчет. Проектировались сенсационные мосты. Туристы обходили по кругу высотные здания, в которых воплощается решимость больших городов. Не хватало одной молнии. Вечерами бодрая красота тюрем не так бросается в глаза. Лучшие убежища – это салоны самолетов, потому что пассажиры никогда не знают, где окончится их маршрут. Важная походка открывает самые неожиданные черты в характере многолетней секвойи. Подумаем, что делать с малообразованными мышами. Коллективные грезы пчел покоятся в прозрачных банках с надписями по-испански. Нам и вправду еще не доводилось встречать такого нескрываемого дружелюбия. Скороспелые дамы закапывают свои мечты в привольности красивых садов, которые напоминают им о долге и развлечениях.
Какими безуспешными кажутся эти запоздалые магнитные бури! Радость скупает клочки земли. Каждая дюна зовет и благословляет.
Быстрее всего в центр города можно попасть по этому уступчивому переулку. На раскаявшихся площадях расположились преуспевающие оппозиционеры. Темп надежный и обстоятельный, через пару мятежных лет здесь появятся чайные домики, где посетители будут сидеть на подушках. Перед глазами разверзается песочный эпилептоидный ландшафт. Мы отчетливо слышим каждый шорох подземных ручьев. Но в этих близких пределах царствует смехотворное непонимание. С чувством затаенного облегчения странник приближается к параноическим деталям пейзажа. Он, конечно, хотел бы проследить внутренним зрением их рискованные извивы, но его ступни вязнут в окрике: «только так». Его спасает друг, приехавший поздним утром на воздушном шаре. В их глазах мелькает преждевременная радость узнавания, и они напрасно пытаются скрыть утомленность своих сердец. Нам чудится, будто это танец проснувшихся тростников, но чья-то косая улыбка расстраивает самые выгодные союзы. Никому и в голову не приходило подсказывать им дорогу.
Между ними пролегали подземные реки и однообразные праздники деревень. Как славно под разомкнутым небом. Туман сбегался со всех сторон, и маленький плот медленно продвигался. Капли, падающие с вытянутых весел, воинственно шумели; то были бездонные водовороты, которые уходили корнями до самой земли. Беженцы вычисляли день прибытия, пользуясь ностальгическими транспортирами. Окружающий лес постепенно отступал вдаль. Детеныши птиц ждали в гнездах своих родителей. Покровы неба тщательно сгущались, чтобы скрыть звездную путаницу. Ночь прекратилась. Беспечный странник кричит своему спутнику: «Я шел по дороге, которую выбрал еще младенцем. Я понимал неизбежность триумфальных потерь и праздничных одиночеств. Следом за мной шел друг, но я остановил его своим молчанием; он таил в себе звезду-гигант, и ее лучи ослепляли мое зрение, направленное внутрь. Я расстался с ним у входа в бессмертное настоящее. Он улыбался, надеясь встретить меня по ту сторону всех стремлений. Я стискивал кулаки, замечая в углах его улыбки справедливые подозрения. Солнце обжигало мне веки, и я не в силах был рассмотреть своего собеседника. Но теперь он опознан».
Приютом их взглядов была утомленная неподвижность леса. Странник, чья одежда была усеяна знаками давно прошедшего, сказал: «Лучшие чувства моего детства выбелили мое сердце. Меня уже не пугают ароматические конструкции восточных царств. Бывает, я вижу во снах бегущие руки. Мне кажется, мы с вами где-то встречались».
Они проводили время за медленными разговорами, пока не начался новый век. Будущее погружалось в тишину, оставляя в их дыхании чистейшие интервалы. Когда-то им нравилось спускаться в рудники далеких созвездий; они работали без устали, прокладывая маршруты, ведущие в их собственные сердца. Иногда они обменивались фразами, острыми и прекрасными, как пословицы эскимосов. Случалось, они открывали планету, пригодную для жизни отшельников и стрекоз, и накалывали ее красной булавкой на гостеприимный шелк.
Их сердца, открытые когда-то для всех ураганов, теперь замаскированы под брошенные пастбища. Им приписывают все преступления мира. Уютнее всего они чувствуют себя среди полуодетых манекенов. Принадлежавшие им способности можно купить на прилавках больших подпольных рынков. Если они завтра придут с визитом, то найдут, что все изменилось. Белая манишка во всех смыслах – высохший подберезовик; когда ее надеваешь, в облаках невезения появляется узкий просвет. Ближе к полуночи он приобретает очертания крупной воздушной катастрофы, предваряемой словами: «цены падают». Нечто, существующее только в состоянии невесомости, незамедлительно покидает свое убежище. Оно движется наугад, при всех столкновениях сохраняя бесшумное равновесие. Панцирь из маленьких ячеек, наполненных медом, – непреодолимое препятствие и для запахов, и для насекомых. Тонкими нитевидными грезами он пришит к растекающемуся телу сна. Там, внизу, пробковые города и мшистые озера. Запасные лестницы. Как далеки мы от проектов осушения бразильских лесов.
ИЗРЕЧЕНИЯ
«Я был там»
Генерал Милорадович на коне
Булавки
Расхождение взглядов по правилам умножения
Воплотившееся Ни за что на свете
Анемичный отдых боксеров
Через дождь шагаю жду терпеливо ладонь как рапира
Все горит на невесомой территории где возрастает мудрость дымов
«Покровы»
Часовые сна расчесывали фиоритуру многоцветной косы обрядов
Фильтр самолета
Парашют основной
Обворожительно высятся укромных замки разных пород
Загадочность дневных очищений
Два лица отвердевшие краски картин
«Без весла»
Двери бекон море стужа
Звон молотка перчатки надел судья
Спрячемся в зарослях
Берегитесь прекрасных рассветов
На расстоянии вытянутой руки
Дама с карточкой «Америкэн экспресс»
Теряюсь в этих парадах на главной площади
Лента наград
Отдых голубей у памятника Свободы
Бабочек веер пена
Кости рыб разбросанные по странам
Всё своевременно без остатка
«Бесконечная оргия»
Нескромные флаги отелей
Начальник тюрьмы, вышедший на пенсию
Холодное горячее обжигающее
Блестки инея
Реактор на прелых листьях
Нельзя забывать прекрасной пробежкой
Мое твердое и последнее слово
Если только мои друзья согласятся на перемены
Расстояние от эпохи до эпохи я измерил в уме
Негостеприимная набережная
Минареты миноги башни муравьиные ритуалы
Я повздорил с наукой, пахнущей резедой
Новые примеры взяточничества и своячества
О дьявол мы ведь не навсегда
Приручение краба в условиях невесомости
Улетевший запах Её духов
Конец начала – не всегда начало конца
Потому что есть гербы и травы
Изумительное почвоведение
Горящая ступня
Закат в небе
«Задержать до выяснения»
Ничуть не мешает
Осыпали заботами спонтанно
Изменить физические законы невозможно
С радостью окажу услугу
Вот изящные лопасти восхождений на отлогие барьеры
Завоеванное презрение
Расцветший за ночь цветок утром будет недоволен
Каникулы годы наших решений
Открыть пилоту глаза
«Много шума из ничего»
Зачинщик грозы вождь горных животных давай побеседуем с глазу на глаз
Я держу наготове охотничий нож
С хрустящеблестящим покровом из снега
Где добывают этих моллюсков никому не известно
Наши потребности они упорядочивают
Здесь разбивают палатки веселые крошки на пять румбов влево
Пораженный клаустрофобией
Отважное дыхание земледельца
Последствия решений отвергнутых жестом руки
Тихая канитель на лужайке привезенных из Индии ароматов
«Напролом через горизонт»
Малыш складывает постоянное горе
Ободренный черным игрушечным автомобилем
Памяти тайна хорошо спланированная теорема в скрипичном ключе
Запирают на задвижку пагоду его бровей
Вращает старшего лейтенанта жребий он легче пушинки
Удары сносит
Между секундой и часом
Растет будто споры из монографии повторением ушедший одет неброско
Он грезит о роскошном гелиоморфизме
Пока длится осада
«Цветущие побеги»
Цирковой оркестр или двери
В образе астры
На экваторе линейные корабли с амбразурами для королевских лучников
Пусть так
Уступка за уступкой
Превосходные следы ног на газоне
Царица средневековых пейзажей складные зонтики в роли поводырей
Другими словами эмигрант-китаец
«Однообразный ландшафт»
Взбираясь по виадукам холмов ручьи замечают гранатовые домики что строят полевки
Их страшит диск Сатурна и приводные валы зарниц неразличимо гротескных
Шепчут о громе наперегонки
И ветры свои покидают ущелья
Сполна расплачиваются ранней молодостью
Толпятся на перроне и скучиваются в кварталах на окраине города
Лица без глаз и улыбок
Море субмарины
«Во власти Сверхъестественного»
Прогулка Носорогов Дали
Разглашение секретов панцирных черепах
Тяжелая трава
Утилизация мессы отходов
Вселенский балаган после чего умолкают
Ему мерещится пришелец в спальне
Уговаривали меня Скажи что ты знаешь
ВСЕГО ХОРОШЕГО
Андре Супо & Филипп Бретон
Желают Вам наилучшего
2007