Вечер. Домик в деревне. На веранде двое: Шут и Кондрат. Первый с необъяснимым взглядом что то пишет. Второй курит кубинскую сигару:
Кондрат: — Зачем ты это делаешь?
Шут: — Не знаю, не скажу.
И не пойму, — проследуешь
Ты к черту моему.
Кондрат: — Почем ты это пишешь, друг?
За плату, на крови?
Шут: — Да, что ворвалось в душу вдруг,
Распалось и горит.
Кондрат: — И долго будет так гореть?
Шут: — Пока углями будут тлеть
Обрывки, возгласы, мечты.
Кондрат: — Как грустно, друг! Не болен, ты?
Шут: — Болезный шут, что кот облезлый!
Хозяин жалостлив, любезный,
Котлеты теплые несет,
Но брезгует погладить нежно.
Кондрат: — Ну, так смени скорей наряд
И становись в роскошный ряд
Дворян блистательных рапир,
С тобой веселый будет пир.
Шут: — Колпак шутейный врос мне в лоб,
И заслоняет солнце горб!
Кондрат: — Стал скромен, ты? Какая новость!
Знать, облысела дико волость,
Что отливала в бубенцы
Сарказма сочные словцы.
Шут: — Да, не до шуток мне теперь.
Ревет в душе сомнений зверь.
Смеялся долго я над миром,
Сатир скакал моим кумиром.
И, видно, танцевал не зря —
Расплатой разлилась заря.
Паяц, все описав пороки,
Сложил удачливые строки
Столбцом для библии СВОЕЙ.
Читай, и выбросить не смей.
Кондрат: — Ах, вот с чего тошнит шута!
В себе увидел он скота!
С кем не бывает. Суета.
На полчаса вся срамота.
Пойдем, запьем ее вином,
Разбавлю басней кой о ком.
Шут: — А знаешь, встали и пошли!
Постой, листы мои спали
И сад, и дом над головой,
Все книги, все мечты — метлой;
Оставим за собой покой.
Сюда вернется только ветер,
Старьевщик дней моих седой…
НОЧЬ (Часть вторая)
Ночной клуб за стеной знаменитого столичного театра. Высокий полутемный зал переполнен подвыпившей богато одетой публикой. По периметру — ложи с тяжелыми гардинами. В центре — освещенный «колодец» сцены, на которой танцует обнаженная девушка. В сигарном дыму плавают полуголые официантки. Качаясь, входят Шут и Кондрат.
Шут: — Куда привел меня, ты, старший Плиний?
В Храм Мельпомены с алтарем из лилий?
Кондрат: — Ну, если всуе поминать о вере,
То этот дом я посвящу Венере.
Смотри, вот голуби клюют за барной стойкой,
Три грации снимают пиво бойко,
Из пены той богиня вырастает,
А круг нам раковину так напоминает,
Морскую, что меня качает.
Шут: — Ролями не менялись мы с тобою?
Скажи без шуток, что за толчеею
Здесь спрятано, и есть ли в этом мысль?
Кондрат: — Все просто, да и сам ты угадал:
Веселый Роджер — соткал этот зал.
Но есть особенность одна,
Сюда приходят пить до дна
Художники, поэты, режиссеры,
До хруста головной рессоры.
Отсюда и гетер здесь блеск,
Они умеют взбить бурлеск,
Как брызги у «Вдовы Клико»
И в душу влезут глубоко.
Профессия здесь правит жест,
И из «Народных» даже шест!
Но Шут впервой сюда попал,
Суши скорей же свой бокал.
Шут: — Я пьян уже до дури, брат,
Ты растворил меня, Кондрат,
В парах и хмеля, и тоски
Не вижу я свои носки.
Кондрат: — Постой, постой вот радость мира!
Виталика — моя Земфира.
Она вернет тебя в себя,
Скорее к нам, мы здесь, Заря.
ТАНЕЦ ВИТАЛИКИ
Пока оставим диалог несчастных —
Они в плену чертей всевластных,
А мы воззрим на те движенья,
Что дали всем делам рожденье;
Как в Заполярье кратка ночь,
Скромна, невинна эта дочь.
Но в глубине небесных глаз
Ной утопил бы свой баркас.
С богами, тварями, женой
Отдал бы Арарат — одной.
Той, что роскошной наготой
Кричит: «Возьми меня в разбой!
Я вижу, ты винишь меня,
Стыдишь, но стонешь от огня,
Алкая похоть меж колен
Руками ласковых сирен.
Я часть тебя, твоя Изора,
Фата духовного позора…»
«Да-а-а, жены наши — все весталки,
Верны до первой раздевалки!» —
Пропел задумчиво Кондрат,
Как будто был той мысли рад,
И рюмок оглядев парад,
Налил шуту двойной заряд:
Кондрат: — Проснись, Колпак, звенит рассвет!
Похмелье нам дает совет —
На воздух волочить помои
И перетряхивать устои,
Что склеивают наш скелет.
Шут: — Нет, Плиний, музыка вина
Как ветер свежий из окна;
Светильник опрокинут вдруг,
Собрались тени в полукруг,
Со скатерти лица — в корзину
Летит сознания испуг.
Я остаюсь, хмельной Мальбрук.
Мне воздух здешний всех милей,
И дым разврата как елей
Расправил истины морщины.
Рожден я ползать по лощине,
Заросшей травами греха.
Наполню счастьем я меха…
ПРОМЕНАД (Часть третья)
Утро. Песчаная тропа на выходе из города. Шут и Кондрат бредут в позе циркуля. Тихо поют. Слова и мелодия невнятны.
Шут: — Скажи, Кондрат, последним пили херес?
Изюм в губах... Изюмлено винцо!
Кондрат:-Последним заходил наш кореш «Хеннес»
С шевроном пятилетнего Эксо.
Мы брызгали по-варварски лимоном
В измученное бочками лицо;
Он морщился, но пролетал песцом
В сухую глотку — лаз…
Шут:- В кольцо,
Скорей, объятое огнем,
Как тигр бенгальский, скрученным кнутом,
Гонимый в представления час.
Таким взлетал один из нас
Сегодня ночью на матрас.
Кондрат: — Ах, язва! Ты, паяц, трезвеешь
Иль млеешь на парах…?
Шут: — Болеешь!
А ты, я вижу, рдеешь
На воздухе и мысль за пазухой, —
Нырнуть в соседний цирк
Птенцом новорожденным, — греешь.
Мне совесть гложет кость зубами,
Похмельного синдрома дщерь,
А ты, лишь ночь проводишь в дверь,
Гремишь на кухне сапогами.
Кондрат: — Ну, вот и зависть, наконец,
Явилась скомороху, браво!
Обычно, всем она — отрава,
Тебе полезной будет, верь.
Я тоже жаден до чужого,
И с детства — бравый клептоман.
На нары не сменял диван
Благодаря лишь фразе строгой:
Свобода шире, чем карман.
И счастье больше у хмельного,
Чем у богатого больного,
Считал ученый дед Хайям.
Шут: — Омар корябал рубайят
Для развлечения, Кондрат.
Он был суровый математик
И скучный, тучный ретроград.
А ты уж записать всех рад
В своих сторонников отряд.
Кондрат: — Тьфу!
Цинизма жрец и столп упрека.
Не знал я никого с Востока.
Мне в философии нужда,
Как балерине — борода.
Натур — продукт живой эпохи,
Я до всего допился сам.
А сколько выпито, — тот срам
Уже давно догрызли блохи.
Карьеру сделал — денег скрал,
С двумя развелся — всех достал,
И грузом бочки груздей пал
В подвал мой гордый пьедестал.
Теперь я знаю, где и с кем
Соленых огурцов я съем.
Шут: — Фигура цельная, не спорю;
Не всплыть со дна бутылки горю.
Но, хоть мгновенье, раз в году
Ты отдаешь себя труду —
Смышленым детям дать совет:
Зачем ты был рожден на свет?
Кондрат: — Вопрос так глуп, что в нем ответ
Похож как карточный валет,
На перевернутый портрет.
В чем счастье?
В счастье быть счастливым.
В чем смысл рожденья?
В нем самом.
Зачем живем? В том нет сомненья —
Бурлящим, паровым котлом
Не озираясь, с наслажденьем
Дышать всей грудью!
Полным ртом!
Да вот, хотя бы, спросим тихо
Старуху, что торгует лихо
Каким то снадобьем о том…
ВСТРЕЧА (Часть четвертая и последняя)
Друзья подходят к согбенной старушке, стоящей на обочине с «горкой» стеклянных банок соленых грибов. Кондрат пробует на вкус соленья, выпивает предложенную торговкой стопку водки. Предлагает Шуту. Завязывается беседа:
Шут: — Нет ни души вокруг, ни дома,
Ни воцерковленного звона.
Вы, бабушка, совсем одна,
А здесь лихая сторона…
Старушка: — Внучок мой, страх всегда со мной.
Он помогает мне, хромой…
Кондрат (внезапно пошатнувшись): — Все. Понял я — трезветь пора.
Уж шерстью вздыбилась трава.
Поспорили мы тут, бабуля,
В чем смысл бытия с утра.
Ты рассуди наш диспут строго:
Чтоб встать нам точно у порога
Палат апостола Петра,
(А лучше с заднего двора),
Должны мы приплатить немного
Или поститься на хорах?
Старушка: — Смеяться в этот час не смею.
Я не приемлю всякий срам.
Обычно, все со мной немеют:
И сан святой и шумный Пан, —
Но вам я расскажу немного.
Длинна иль коротка дорога,
Для вас теперь все это хлам.
Шут: — Мне холодно. Уйдем к чертям!
Кондрат: — Давай дослушаем мадам.
Старушка: — ...Один играл дворцам шута.
И лицемера борода
Сдавила устье злого рта.
Другой — жизнелюбивый брат
С крестьянским именем Кондрат
Скрыть одиночества могилы-
Вином залил печальный сад.
И оба здесь. Сошлись пути.
Им дальше некуда идти.
Предстанет у Петра крыльца
Двуликий Янус без лица.
В одном сосуде — пара душ.
Вот ваших споров тяжкий куш.
Старуха улыбнулась криво
Склонила голову учтиво
И вмиг была растворена.
Лишь змейка пепла вниз легла
И серой тенью уползла.
* * *
Кондрат очнулся. Тлел камин.
Листву палили. Едкий дым
Беседку — сонный паланкин —
Качал в саду корней устало
И горечь разливал в бокалы
Бродячий ветер-саладин.
Издалека, как встарь гонцы,
Звенели медью бубенцы..