Где мрачные хребты приводят в трепет,
Где желто-черно-белый лаоху
Спускается с вершин под речки лепет
Отшельник, неподверженный греху,
Поющий ветру вязкую молитву,
На камне циклопическом стоит
И во себе невидимую битву
Причин и следствий сладостно творит.
Его ладони в светло-синей краске,
Обращены ко солнечным лучам
И занавеска груботканой маски,
Без щелей, предназначенных очам
Из под какой невместно раздаются
И над главою бессловесно вьются
Незримые рахумы доброты,
Которых не слыхал допрежде ты….
Я, озадачен невозможной целью
Его дорог таинственных узнать,
Предпринял восподняться по ущелью
И вышел утром в восемь двадцать пять.
Вначале путь лежал меж кущ унылых,
Болот, коряг, ручьев холодно-стылых,
Затем же кедров ржавые стволы
Встремились вверх из подземельной мглы.
Тропинка повела меня по круче,
В то место, где зюйд-вест влачащий тучи
В расселинах таинственных гудел.
Субтильный мох с кривых ветвей висел,
Как шкуры козьей серебристоклочья,
И я там брёл как изможденный Бакст,
Которому ужасный доктор Абст
Кощунственные выдал полномочья.
Отсюда, на востоке побережье,
Изрезанное бухтами я зрел
И океана тулово медвежье
До горизонта.
Влево посмотрел,
И, там, где разрывая леса хаос
Вершины упорядоченных гор
Язвострекают неба бледный талес
Сочилась морось из разверстых пор.
О, я люблю сей край бесчеловечный!
Свинцовый дождь безудержно-беспечный,
Никаньских крепостей валы и рвы,
Поросшие лохмотьями травы.
Журчанье рек, обрывы водопадов,
Изюбрей бег, передвиженье гадов,
Невыразимо древние места,
И в них ещё до рождества Христа
Уже селились странные народы,
Не устрашась суровости природы.
Полудню я достиг площадки страшной,
Где там и здесь вздымались валуны,
Размером со сторожевые башни,
Хранящие мучительные сны.
Осколок Sлнца бледен, словно ноготь
Проглядывал с небесного сверла,
Вода в реке напоминала дёготь,
По ней бочкообразные тела
Ныряя и покачиваясь плыли,
Показывая розовую плоть.
И, о! Они непостижимы были.
И сотворил их явно не Господь.
О, что за семена усеют пашню!
Я увидал его среди камней,
Одетого в бесформенную рашью,
Сошитую из травяных стеблей.
Ответствуй, что творишь ты,
Преднебесный,
Лицо укрывший грубым кукулём?
Но он стоял, сугубо бессловесный
В невероятном забытьи своем.
Мои непрочны дрогнули колена,
Я осторожно ближе подошел
Кругом стоял тяжелый запах тлена.
Я ощутил сомнения укол.
Немой бродяга! Где же твоя святость?
Живешь меж скал во струпьях нечистот!
Твоих одежд отвратная помятость
Не в силах достигать благих высот!
И вот, отринув повод и причину,
Я прочь сорвал рогожную личину.
Взглянуть исполнился решительнейших сил.
И…. Вопль мой дикий горы огласил.
О, там был рот, подобный дырке пупа,
Вокруг него, без грима и прикрас –
Худясое лицо сухого трупа
И две еловых шишки вместо глаз.
Он челюсти корявые разинул,
И что-то рылось в черепе пустом.
И он меня в безумие низринул!
И я доселе пребываю в НЁМ!