отчего так "счастливы" поэты
все наперечёт в двадцатом веке?
на распятьях женских вы, коллеги,
думаю об этом я весенне…
на горячем турнике висит Есенин,
ждёт шагов восторженной особы,
всё слабее руки, всё сильней на шее
сжатие любви его до смерти
а она всё не идёт
та она, что в каждой биографии,
словно ложе щедро стрОфно выстланной
да пулями затОченной,
улыбается за томным многоточием
и бежит из хватких рук поэта
гнёздышко свивать где поспокойней
Маяковский выругал Серёжу
дабы не качал костей мешок,
но и сам отказа от Полонской
вытерпеть не смог, нажал курок
много ли просил поэт-громада
у изячной женской половины?
просто вместе жить и просыпаться,
чтоб сбривать заслуженно седины
рядом с моющейся любящей женой…
стоп: поблажки нам такой
не позволит профсоюз поэтов,
счастья личного обыденной ценой
платим мы за пение сонетов…
расцветал жилой двадцатый век,
шелестели дни шестидесятых,
к дому на Садово на Каретной
Леонид Губанов шёл хмельной
ах, Алёна, сероглазый грех…
предпочтёшь мулата, Стаса Намина,
не осудит ведь уже улыбка мамина
и уйдёт в бульвар стихов поэт
и в семейный новостроек мир
скроется Губанов в Тёплом стане
но другим, увы, уже не станет
в 37 умрёт, как подобает им
как подобает нам…
в весне теперь миллениума
я, натыкав пальцем СМС,
признаюсь всё в том же:
жду и верую,
where are you?! –
компьютер МТС передаёт…
но тот же всё ответ
губы ко франсё уже привыкшие
сообщают:
не твоя ВерА, Париж уж ждёт,
теремок и мужняя постелька,
ни к чему твоя стихов истерика…
и уносит счастье самолёт
ты не Лиля Брик и я не Маяковский,
хоть Владимирович, сын его по стилю,
любование своё пишу пастелью,
в ложе грёз лелею ведьму милую
сто романов пушкинских не надо:
на все сто одной бы быть любви,
но ни быта, ни комфорта ради –
ради буквенных телец моей крови
8.04.05