Всё ли греческий дом, золотистого мёда струя,
где жила тишины не упасшая пряха,
та ли кровь, что всегда заблуждаясь, блуждает в краях,
по счастливой из граней безумья и стыдного страха.
Золотистого мёда струя, «победиши сим» больше в Айя-
их-Софии, чем нас в этом гаме и гили.
Как Таврида в томате. И здесь не отыщешь жилья
молоку из словес и сосудам его из России.
Сторожа да собаки. Да здешний, вездешний Сучан
маскирован на скорую руку зелёнкой Тавриды.
Всюду Аргуса службы и пения однополчан.
И с турецкого берега серии теле-махиды.
«Золотое руно», всюду есть «Золотое руно»,
но ни «Явы» ни «Примы». В вине не найти винограда.
И с обеих сторон, где заборами обнесено,
одичавшие «всадники» валятся через ограду.
После чачи мы вышли в огромный, коричневый сад.
Он огромный и облый. Озорный, стозевный и лаяй.
Как всегда рядом с нами два пламени в черном стоят -
не Елена, другая. И та же, жена Менелая.
Золотистого мёда струя и вокруг дохуянихуя –
вот метафора с нами случившейся жизни,
нашей крови в краях, подпирающих в Ялте маяк,
и для этого видимых здесь – при материализме.
Человек умирает, оставив подобьем манка
золотистого мёда струю с выраженьем былого.
И висишь на горячих и хвойных стволах языка,
и таращишься чернофигурно из света и слова.
1984-2007