Как доверчива к вечеру.
Ближе к ночи порочна.
Превращается в женщину
из подростка.
Морочит,
непутёвые головы
мимолётным мужчинам.
Взгляд – холодное олово.
Тело – нежная глина –
(так податливо….пряно….)
А в Париже….в Париже
ветер дерзко и пьяно
обрывает афиши,
и газетные сплетни
в раскалённом эфире
полосуют, как плети,
её светлое имя.
Она курит до пОлночи,
и в оконном проёме
пальцы снова беспомощно
чертят контуры боли
по стеклу запотевшему…
Холодком – по запястьям…
Голос с трещинкой, севший
что-то шепчет о счастье….
И прозрачными струями
утекают бульвары,
дождь небесными струнами
метит гриф тротуаров.
Это хмурое, тусклое
утро в старом отеле,
как любовь по-французски -
без последствий и цели,
как круги под глазами -
отпечатки бессонниц…
И к тому ж в наказанье
этот голос… ах, Голос!
Он дрожит и срывается,
словно птица с обрыва…
Он, как флаг развевается
Он - подобие взрыва.
Как призывы набатные -
и ему рукоплещут(!)…
Сильный, дерзкий,
крылатый он -
нежный, трепетный, вещий…
А она слишком грустная
и по детски-стыдлива,
как продрогшая Музыка,
отдаётся мужчинам.
В ласке черпая силы,
согревая ладони.
Шепчет ласково:
- Милый,
что ты знаешь о боли?
Снова клавиши скалятся -
как на холоде зубы,
нервно плачут и давятся
медным пафосом трубы.
И пестреют афишами
облетевшие скверы,
а газетчик мальчишка
объявляет премьеру.