Одним тихим вечером, 28 янв. 1918 г. Александр Александрович сидел за столом в своем кабинете и наблюдал за беспечным пухом, мирно опускающимся на притихшую землю. « Жаль, что не буран. Люблю стихии. А не написать ли мне нечто? Бушующее и мощное. Такое, чтоб стены содрогались и люстры тряслись.» Блок взял из секретера чистые листы и ручку и принялся писать: Черный вечер, белый снег, Ветер, ветер, на ногах не стоит человек. Написал и опять глянул за окно – тишь и гладь снежного покрова могла бы порадовать любую измученную революцией душу, но не душу Александра Александровича. Завивает ветер. Белый снежок. Под снежком ледок. Скользко, тяжко. Всякий ходок – скользит , ах, бедняжка. Блок с удовольствием потер руки: долго ли коротко ли, вот скоро и падать начнут; и опять выглянул в окно – все без изменений. Александр Александрович вдруг почувствовал страстное желание кому-нибудь исповедаться. Но исповедальность – черта романтизма, а я не романтик. Рядом , к счастью, никого не оказалось, и Блок опять погрузился в свои вьюжные мысли, которые разжигали его изнутри.» Со мной мое одиночество, и , мыслится мне, опять романтизмом пахнет. я выпадаю, выпадаю из символизма!!! »( Он всегда тщательно проверял свое соответствие направлению, выбранному для него кем-то из критиков будущего.) Вновь проснулось в нем желание пересоздать реальный мир. На улице было тихо, люди спали нервным сном усталых и голодных мучеников 18 года. Эй, бедняга! Подходи, поцелуемся. Хлеба? Что впереди? Проходи. Черное, Черное небо. Злоба, грустная злоба Кипит в груди Черная злоба, святая злоба Товарищ! Гляди в оба.
Но и эти слова так никого не разбудили.
* * * Александр Александрович почувствовал, что на сей раз он имеет дело с чем-то новым для себя, чем-то чудодейственным .» Черт шутит. А может, это дар пророчества проснулся во мне? В 12 ночи. Ну , конечно же, как я мог забыть! У меня всегда к полуночи просыпается дар предвидеть. Эти вечные провалы в памяти! Замучали!» - подумал Блок и написал: А Ванька с Катькой в кабаке У ей керенки есть в чулке.
« Сдал, падла,»- подумала Катька .
* * * Как и всегда после провалов голова начала наполняться отрывочными, бессвязными образами молодых людей, виденных им во сне и наяву. Вот так Ванька – он плечист. Вот так Ванька – он речист. Запрокинулась лицом Зубки блещут жемчугом. Ах ты, Катя, моя Катя.Толстоморденькая.
Недавно, на улице это было, с очередным порывом ветра задрался у молодой женщины подол ее тяжелого пальто. Выглянувшая из-под него белая комбинация довела его почти до безумия – ах, как бы он провел рукой по этой затянутой в тугой чулок открывшейся его взору ножке.У Блока перехватило дыхание. В кружевном белье ходила. Подходи, Подходи, С офицерами блудила. Поблуди, Поблуди. Эх, эх, согреши. Будет легче для души. Для него, худощавого и тонкокостного, заложника своей аристократической внешности, общение со шлюхами проходило в предутренние часы его грез, когда он еще сладко посапывал, ежась от холода и потирая одной ногой другую. А как хотелось бы… Трах-тарарах-тах-тах. Воскружился к небу снежный прах. Они давно тревожили его сон бесстыдством распахнутых кофточек, косточками ладыжек и яремными ямками чудесных шеек. Полные и убогенькие, с достоинством и без удовольствия тела постоянно окружали его сны. Но это был лишь желаемый бред, а в действительности лицезрение множества мертвых тел на улицах города постепенно стало приносить ему удовольствие. У них тоже хотелось погладить еще не остывшую ножку.
Что, Катька , рада?- Ни гу-гу. Лежи , ты , падаль, на снегу. Преобладающие над желаниями замещающие процессы рожали вместо любовной лирики Революционный держите шаг, неугомонный не дремлет враг. Кто же эти 12 как не сдерживающие все живое церберы души Блока? И опять идут 12. За плечами ружьеца.
Нет места жалости и слабости. Терзай себя плеткой, ласкай все доступные и такие любимые места. « В конце концов я член общества, я должен им быть»- будет орать тебе в одно ухо твой Гражданин. Верно душу наизнанку вздумал вывернуть? Изволь. Поддержи свою осанку, над собой держи контроль.—будет причитать тебе в другое Священник. А из-под тонкого белья будет рваться вьюга, раздражая и поднимая волосы на теле.
Так поэт, поддерживая свое «я» на тонком лезвии здравого смысла, что не всегда получалось, хотел утвердиться в мысли, что нет ничего невозможного, и то, что казалось ему невозможным вчера, станет возможным сегодня. Он будет всесилен, он сможет изменить реальность, Надо только изгнать этих сторожей. Но…
Идут без имени святого все 12 вдаль. Ко всему готовы, ничего не жаль.
Перед глазами поплыли красные круги, В очи бьется красный флаг. Рука вычертила еще несколько букв. Плохо мне . Плохо мне как собаке. Только нищий пес голодный ковыляет позади.
» Стихия, бесноватая, безумная, дьявольская»- бормотал Блок, затихая над незаконченной поэмой. И уже в полудреме виделся ему человек в белых одеждах и венчиком из роз. За ним следовали 12 его церберов и он сам.
А за окном ( уже рвалась в снежной истерике природа – подумаете вы?) Нет. Все также тихо с небес сыпало чем-то белым и пушистым.