Мир утаен за хрусталем стекла,
Творит иллюзию заоблачного рая.
И вот, не зная про осенни холода,
Назойливую мухою тараня
Окно, стремимся, просимся туда,
Не ведая, что жар души теряя,
Хладеем в той абстракции огня.
Примером же послужит та оса,
Что озабоченно по комнате летала
Пока тепло печурка ей давала.
Она кружила, в стекла ударяла,
Сердито и настойчиво жужжала
И наконец-то в форточку попала.
И вот свобода — сразу в небеса,
Но встретили бедняжку холода.
Она замерзла, плюс еще вода.
Вот насекомое в бессилии упало,
Едва ли пролетевши два шага.
Эдем искала, а нашла врата,
Откуда нет возврата никогда.
……………………………………
………………………………………
Мир постоянства бытия храним
Иллюзией извечного пути,
Решив её понять искусством лир.
Успех ища, вникая в красоту,
Творим, чтобы воздвигнуть некий щит.
Апостолов читаем, но душа
Еще пока блуждает в темноте
Несовершенства атавизма сцен.
Здесь рай, тот мир не совершенных грез,
Апофеоз награда за дела.
Храм, где покоится души последний вздох,
Разума слепок, жизненный пожар,
Устои, мысли, бывшие в быту,
Стиль что являет сущность самих нас.
Триада,где чудес круговорот,
Абзац надежд, где новая строка,
Луч света, тот магический кристалл
Евангелия в хрустальной чистоте,
Могущества Отца вселенский дом.
Синь сфер, что оттеняет райский лес,
Тревожно мрачна, но к себе влечет.
Еще мы добровольно к пустоте
Крамольно рвемся, обнажив клинок
Любви и веры, умерщвленьем тел
Аморфно постигая небеса.
Танец вне времени цепочкою сюит
Влечет всех, ставших жертвою волков.
Он агнцев страдавших за одно
Рачительно зовет на вечный пир.
И ищут люди разные пути,
Только б избегнуть будничных забот.
И ожидание Эдема красит дни.
Лишь тем он грешникам порою мил,
Лишь тем, что полученье новых тел,
Юных, прекрасных в том чудес краю,
Зовущим золотом сиянья риз
Их ждет, а все препоны, западни
Юдоли испарятся, как в раю.
Здоровье вечное, и не грозит цирроз.
Ангелы рядом, рощи тишина.
Открыто взорам неба полотно.
Безвременье, где не маячит гроб.
Ласкает слух симфония виол.
Ах, скрипки плачут — просто красота.
Чего еще желать, не страшен меч,
Напрасны страхи, день похож на сон.
Одно унылое протяжное кино,
Где не приносит радость первый снег.
Одна идиллия, где каждый за одно.
Разум в попытках обозначить мир,
Аксоны как не чувствуют тепла.
Яд недоверия проник в меня.
Игры мотив напоминает попурри.
Вечер, печаль неведомых альтов,
Осеннее прекрасно волшебство
Танцует в золотой листве гавот.
Неслышно подступают, словно сон
Еловы тени трафаретом в синеве.
Звенят пичуги флейтой средь берез,
Неторопливо вечер, сходит он,
Аквамариновы украсит небеса
Янтарным заревом вселенского огня.
Письмо теней еловых пышных лап
Рисует радуги расплывчатый узор,
Отблеск стволов подобием кашпо.
Огонь небес еще хранит тепло,
Солнце скрывается за облаком кулис.
Еще не видно звезд, но темноте,
Настойчив, слышен комариный звон.
На песнь охоты как походит он
Игрой тонов, замешанной в крови.
Холод и звон вне комнаты затих,
Однако здесь пока тепло, светло.
Летают насекомые, нет сил.
Ох, закрываю в ужасе окно.
Да, утречком ужасный будет вид.
Ах, верно ночью будет не до сна.
Незваны гости украшеньем моих стен,
Авангардистки аппликация страшна.
Зловеща ситуация всерьез.
Одна средь хищников, забавное кино.
Йогурт съедаю, чтобы быть вкусней.
Летит комарик, видно, осмелел.
Ишь, потерпеть не можешь, подожди.
Вот сел гурман на шею, где извив.
Ух, хлопаю, боюсь, не попаду,
Юркий какой, ну ладно, потерплю.
Муха еще исследовала дом.
Устала, села к дальнему окну.
Хоть этой нет в концерте выпивох.
Ох, кружат, так устала — все равно.
Юнната бы сюда, ну ладно, сплю.
Тук-тук, муха опять проснулась, вот.
Авантюристка в серебро стекла
Рвется, жужжит, ей подпевает хор
Асов из тех, что выжили вчера.
Нет, не уснуть, еще и этот звон!
Явно окно я открывала зря.
Окно, подобьем зеркала оно.
Красавица там прячет томный лик.
Но кто она, той феи эталон,
Об этом не узнаю все равно.
Скрывает темнота черты чудес,
Тень поглощает глаз небесный свет.
Розовым шаром за спиной торшер
Едва сияет в мягкой темноте.
Мир необычный, призрачный Эдем.
И, верно, здесь кончаются пути.
Мир без забот, без будничных дилемм.
Стиль прост, и вряд ли золотой эфес
Я обрету, все зеркала пройдя.
Пускай там тела новый фенотип,
Рай не заполнит для меня весь мир.
Однако как устроено хитро,
Скрыт он от нас, и в этом интерес.
И понимание приходит от земли.
Мы не туда, похоже, все глядим.
Сейчас мы живы и имеем вес,
Яблочный вкус дает земля любя,
Терпкий и сладкий, в этом и контраст.
Удача заменяет вдруг беду,
День сменит ночь, и так из года в год.
А там, в Раю, возможно, никогда.
Не сможем обрести всех этих сцен,
Елико бродим в общей темноте.
Влечет эдем овечек и волков
Елей вкушают, пьют елико все,
Да только не приблизит небосвод
Акафиста, где не понять слова.
Ясно одно: Эдем сама — Земля.
Черты святых меняет отблеск свеч.
Там что-то есть, а, может быть, и нет.
Оклад икон, коснуться – горячо.
Жар столь силен, где сатаны рубеж,
А здесь окошко в небо тенью сна,
Рассветом чистоты, где нет химер.
Демоны ждут, они, призвавши ад,
Уставши души тянут в пустоту.
Шаг в сторону: наркотики, гашиш,
И вот уже ты в дьявольской сети.
Теряем то, что более, чем свет.
Еще не веря, плачем по душе.
Рвем, мечемся, но опрокинут мир.
Яд сладостный неверия вкуся,
Явь превращаем в тень самих себя.
Хлеб сатанинский сладостью для всех.
Ладно, устроен храм, что он ваял.
Ад жуток, но тем боле страшна.
Да та судьба, что нам сулит не ад.
Едва ли ужаснут картины те,
Если уже страдаем на земле,
Маски отринув общим бытием.
В век знаний, откровений возлюбив
То, что так щедро Сатана плетет,
Отнюдь не сможешь отказаться от всего,
Йота сомнения останется с тобой.
Абстракция, где знания — тюрьма
Баз данных за паролем сжатых губ.
Сурьма и золото для нас — иконостас,
Теперь все чаще с ускореньем бит
Растление охватывает мир.
Анафема за сетью неслышна,
Коростой знаний обрастает человек.
Цена их — остывание сердец,
Исчезновение душевного костра,
Игра, где все молитвы — попурри.
Опять себе ваяем божество,
Гибельно веет сатанинский стяг.
Нестройной чередой кровавых сцен,
Явившись как судилищем огня.
Прыжок, теперь законченный этап.
Религия подобьем тех же лир.
Инструкция, как потушить огни,
Мир исковеркать повеленьем сим.
Едва начнешь читать, и в пустоте
Режет гротескно пошлый Люцифер.
Опус похож на голливудское кино,
Мир, где спасаются живым крестом.
Жива история, и красочен манеж.
Елея не жалели здесь, похоже.
Подумать только, ведь какой зацеп.
Опять герои, дети, только сложно
Сейчас понять, кто с авторов воскрес.
Листаю, совершены стили школ,
Удачны фразы, все подобно чуду.
Жаль, что сюжет опять во многом схож.
И так, вплоть до отрывков старой книги,
Триаду авторов могла назвать бы тут.
Только боюсь, не вызвало б то бунт.
Ах, ни к чему мне лишняя интрига.
Однако разве в этом наше зло?
Спорить не стану, впрочем, интерес
Ад возрождает, изменив цвета.
Что было черным, пахнет воском свеч.
Теперь все белое, как красочный балет
Одним лишь красят цветом полотно.
Опять оса стучит в мое окно.
Здесь так светло, и запах алых роз.
А что цветы в горшке, то не беда.
Бьется оса скорей, проникнуть чтоб.
О Рае, видно, думает давно.
Что ж, залетай, но не кружи у свеч.
Едва ли, крылышки спаливши в суете,
Ноябрь переживешь вне этих стен.
Ну, вот ты и попала в чудный сон.
Оса подумала и скрылась за стеклом.
Печаль дождя, на улице потоп.
Октябрь растерял свое тепло.
Кленовы ветки потеряли сок,
Остыло небо, серо полотно.
Мелодия, что вызвана дождем,
Настойчиво меня клонила в сон.
А вот оса, похоже, ожила,
Только проснулась, и уже летит,
Еще и угрожает в высоте.
Летает и жужжит, и видно сил
Ей сон прибавил боле, чем вдвойне.
Танцует в воздухе от радости балет.
Ах, и комар здесь рядом, подпевала.
Легче не стал он, видимо, поел.
А вот и муха, как от них устала!
Поверхностно сужу, стереотип
От их иллюзий, попросту смешно.
Конечно, насекомым невдомек,
А что скрывать, так думаю сама.
Тепло не здесь, а там, где яркий свет.
Елей и мед, храм в яркой синеве.
Пока вдруг не поймешь, что идол слеп.
Лихою страстию давно сгорел.
О, сколь наше спокойствие хрупко!
Печурки голос тягою окреп,
Еловы ароматы в темноте.
Чарами леса, переливом свеч
Уводят мысли в лета синеву.
Ревущий за окном осенний ветер
Кидает на стекло кусочки веток,
А я в элегии спокойствия тепла.
Епитимья не в храме, но в судьбе,
Йота сомнений, света порицаний.
Другие судьбы оставляют след.
А я, куда стремлюсь, осе подобна?
Взлетаю ввысь, понять все не успев.
Ангел ли демон, только не свободна.
Лечу на свет, чтобы попасть на бал.
А там стекло вселенского окна.
Опять желание вернутся велико.
Но рай ли там, воспоминаний тлен
Абстракцией рождает суета.
Кружу по жизни, она мой должник.
Решаюсь как-то изменить сей мир.
Уже давно у времени в плену
Живу спокойно, позабыв манеж.
И меч, и щит, и тот огонь в груди,
Лью слезы над иллюзией мерил,
А после воспаряя в небеса,
Вьюсь ангелом, средь ярких облаков.
Стихи рождают новый интерес,
Танец из слов и букв, душа дрожит.
Елей бальзамом лечащим на сердце,
Как жизни света продолженья сок,
Лирической истории финал.
Ах, почему так аллегория скупа!
Уйду ли я иль просто пропаду.
Дар душу точит, словно черви плод.
Аминь, если решила так судьба.
Реву белугой, чтобы влиться в хор.
Явь принимая и кляня себя,
Лью слезы и смеюся у могил
Авангардизма, где пусты слова.
Стирает время память без прикрас,
Едва ли что оставлю о себе.
Раскаянье в пряньте полумер,
Довольство так напоминает ад.
Игра без продолженья впереди.
«Терпение», — дает судьба совет. —
«Останься, если, в целом, все равно».
Искусства все истоптаны пути,
Наши подмостки превратились в тлен.
Актерская игра теперь скудна,
Секреты так просты, что нет чудес,
Тех, что рождали золото сюит.
Одна улыбка старого кино,
Йоркширского кота как апогей
Черты размыты в ореоле свеч,
И так наиграно звенят мечи.
Век не иллюзий, а одних притворств,
Обманом телевиденье давно.
Жизнь на крови, труп каждый вечер свеж.
Ужас привычней ужина в быту.
Жалки попытки обогнать рубеж.
Жестокая реальность, где престиж
Людям важнее благородных дел.
А что, привычна эта кутерьма,
И мы не замечаем, что в пыли
Наши умы, и колокольный звон
Акафиста не трогает сердца.
Кров и покой, не ищет человек
Отца Небесного.
Не храм, а злато стен
Его влечет, хотя порой в беде
Ценою жизни обретет венец.
-
Терпение на протяженье лет,
Одна из истин, больше нечего
В душе зачатки веры возродив,
Фабулой вновь разрушит этот блеф,
О том, что тленно тоже вещество.
Рассвет сознанья кончит сей базар,
Тогда поймем, где исчезает свет,
Оставив только чуда волшебство.
Черно ли, бело, не изменится кулич,
Как не меняй названье, человек
Узнает лишь по запаху сдобу.
Пищу лечения дает нам эскулап,
Облегчить жар пытаясь у больного.
Правда, порой, не моя грязных лап,
Автотроф скушать предлагая снова,
Лишь только в кипятке их искупав.
А ведь они и жизни всей основа.
Историю и время не суди.
Все то, что было, вызывает гнев.
Однако, коль просмотрено кино,
То не вернут вам деньги за билет.
Сказать, что вызывает интерес
В тех книгах, где пародия волков
Опять марает сказки, колдовство.
Богинь, красавиц обращает в баб,
Одним мазком меняя полотно,
Давая то, чему читатель рад.
Ах, верно, повторение сюжета.
Стиль, где из золушек творят принцесс.
Рассказы, где знакомый встретишь мир
Аморфный своей силой колдовства.
Здесь снова ведьма силой злобных уз
Успешно спеленала в паутину
Великих королей и королев.
Ну, хочется продолжить этот сон,
Еще вернутся к сказочной стране,
Бросаться в рощи зелени берез,
Еловой хвои поразится красоте.
Снова увидеть, серебристый лес.
Ах, мнимая свободы красота!
Нитью волшебной сон посеребрен,
Очарованье таинства всего.
Вновь выступает огнегривый лев.
Сейчас не важно, кто он: ангел, бес.
То, что он есть, уже дает билет
Рассказу на успех, ведь знает мир
Его как, верно, правды воплощенье.
Так же и феи, как их видишь свет.
И верно автор здесь уже у цели.
Льет музыка, и не хватает сил
Искать мотивы в золоте свирели.
Буквы слагают смысл, любой погиб,
Едва знакомое увидит заклинанье.
Дриада, хоббит, гном, Содом, Аид
Не могут не поднять адреналин,
Явно плетя мечту очарованья.
Жертвуя ими, создают манеж.
Красив, хоть с пепелищ библиотек
Удачных книг, что разгоняют скуку.
Ходьба даже в зеркальном мире их
Опять закружит магией так славно.
Ласкает солнце, яркий полдень мил.
Остатки рощиц выглядят забавно.
Деревья в окружение дриад,
Ангельски песни феи у костра.
Одна мелодия души, одна.
Никто не замечает перемен.
Ангелов поступь столь горда, чиста.
Зовут на небеса, вовсе не вниз.
А сколь герои благородны, да.
Мужество, сила — все дается им.
Еще соблазны избежать в беде,
Рисунок там, где искаженный мир
Зело танцует святости стриптиз.
Лукав, как все, что дьявол сотворил.
А что, в крушенье, тоже красота
Прекрасен чуда сладостный сироп.
Любовь и вера в довершенье дел,
Юность, подобна жгучему огню,
Стегают ведьм и бесов, тоже плюс.
Еще святых неплохо житие,
Щедрый рассказ, хоть голос и зловещ.
Едва ли сразу опознаешь все
В тех закругленьях величавых слов,
Однако жертвой здесь выходит зло.
Динамика сюжета ведет в ад,
Аттракционом поиска врага.
Видно так проще объяснить и гнев,
Опять же, скисшее вне крынки молоко,
Табу, где нарушается завет.
Не столь всё важно, враг номер один,
Акридой найден, он всему вина.
Стиль прост «святых» актеров и актрис.
Если что плохо, думай о враге,
Крыть нечем, тысчялетья человек
Обманом жил, блуждая, где темно.
Мерилом сим, охотою на ведьм,
Отринув заповедь о том, что есть грешно
Едино обвинять других в грехе,
Вновь превращая притчи в набор слов.
Бессилие, где горек правды хлеб.
Его вкушаем, думы о судьбе,
Сколь невесом порою ее вес.
Сколь трудно отказаться от чудес
И все принять как должное стези.
Любовь дарить, покуда хватит сил,
И не искать неведомы пути,
И не грустить с дождями визави.
Успеть понять оконную границу,
Песнею скрасить мрачноватый склеп,
Ангелом света наполнять сердца,
Ласковым ветром в продолженье дел
Обыденность распять, украсив небо.
Единой краскою, что есть в душе
Дополнить истины сапфировый сосуд.
Величественность томных облаков,
Алмазы звезд над веткой шалаша.
Ласкать лучом голубоватый ил,
Игрою радуги возникнуть воплоти.
Петь песни, пока голос не охрип,
Рисунком чувства, воскрешая мир.
Орлицею парить, где серебро
Луны сияньем зеркала светил.
Едва средь веток затерялась в тишине,
Таясь от жара будничных забот.
Едва ли Рай так будет мил тебе.
Внимай же небу, а не голосу волков.
Шум, что рождает мнение святош,
Играет в разуме багровыми тонами.
Доспехи чести лиры альтитуд
Весьма, порой, смиряют гордый нрав.
Анклав всегда останется анклав.
Шторм, бури вовсе не заменят душ.
А кровь совсем не тоже, что сурьма.
Грехи несет не появленье денег,
А то, что появляется сума.
Эдем он там, где окончанье «э».
Да, это слово, словно странный код.
Ей, очень редко с «э» есть окончанье,
Может, поэтому его и не найдем.
Игра, идущая за гранью воплоти,
Стеклом укрыта, вызывает интерес.
Красив сей мир, считает человек.
Ах, верно, так же посчитала и оса,
Летя туда, где огонек светил.
Ах, одного лишь только не учла.
Август минул, погода то не та.
Нашла свободу вне постылых стен.
А где же Рай, холодная вода
Шипя струей, устроила дебош,
Листы сбивая, шевеля настил.
«Ах, то не Рай!» — тут вскрикнула она.
Вот ливень чаще с серых облаков,
Ревут ручьи, спеша закончить тур,
Ангелов нет, цветов, земля пуста.
Танцев не видно, и закрыт буфет.
«Ах, это ад!» — вновь вскрикнула оса.
Обратно, бьется в заперто окно,
Туда, назад, подальше от забот.
Клейкие капли по стеклу влекут.
Удушье, вот она в ручья плену
Дрожит уже и проклинает холод.
А за окном живой огонь тепла.
Навек теперь потерянный как сон.
Едва ли снова в нашей простоте
Терзаясь мнимостью благих сует,
Вернуться захотим в тот хлев
Опять, где нет труда давно.
Зачем нам вечности отрез
В той пустоте, где захмелев,
Растаем под звучанье лир,
Аккомпанируя всегда,
Таким же, что вокруг снуют,
А тихой вечности вода
Неторопливостью сих сцен,
Игры и прочей чепухи,
Которая продлится век.
О, верно ль, праздность хорошо?
Голод здесь недоступней нег,
Даром божественных эгид
Ад предпочтительней, сама
Я, наконец-то поняла.
Ведь я не ангел, человек.
Ведь голод жизни и есть тьма.