Дорога когда-то была рекой.
Был этот берег, и тот – другой.
И русло - пусть не прямое -,
но устье втыкалось в море.
Ей нравилось это – струиться, течь,
лететь на плесы с порогов плеч.
Ворочать камни и даже
яры сокрушать и кряжи
Имела мели, стремнины, глыбь
и тени томных и стремных рыб –
тот жерех, глушивший молодь.
Спасайся, малек, - не то ведь...
Тот сом осовелый, безус подуст,
налим оробелый, щупак-прокруст.
И кто-то короткий очень -
той щукою укорочен...
К реке подходили леса густы,
клубились, кадили над ней кусты,
А ивы береговые,
ломали в молитве выи.
Олени стояли, топтали ил -
туман олененок из лилий пил –
и шли поперек теченья,
неся на рогах свеченье.
А серые цапли да белых две
плясали на молодой траве,
над пустошью в красных лозах
рубили крылами воздух...
Неясно, кто там – Бог или черт –
замыслил речек переучет,
все посчитал – в итоге
зачахли реки истоки.
Она захирела и зацвела,
потом пересохла - и все дела.
Гудронным дымящим суслом
залили сухое русло...
Ржавье драндулетов и фур мощА –
по рыбьим скелетам, рачков мощам.
Среди все того же леса -
грохот, бензин, железо.
Зачем ты, дорога? Куда? К кому? -
По перламутру моллюсковому...
Наверно, -благое дело...
Если б не так болело...
Я тоже жизнью живу чужой
с заасфальтированной душой.
Какие там перламутры –
одни только нетто-брутты.
Все – только трафик, грузопоток.
На остальное не зявь роток.
И сердце все в красной нефти,
как рыбный в томате тефтель...