ПРИМУСЫ! ОП-ЛЯ-ЛЯ!
Ну вот, сижу я тут, как казак в лопухах, и примусы починяю. Рядом стоит большая бутыль керосина, и запах, который я вообще-то люблю, напоминает о временах гражданской войны. Времена, конечно, изменились, но стало ли у скромного российского литератора меньше трудностей? Вечно у меня, то мышь сдохнет, то клава отпочкуется, то мать где-то загуляет. То есть с матерью-отцом как раз всё в порядке — идёт борьба за урожай, на кухне банки закатываются, маринады льются. Это только у меня муза в комнате не ночевала — подалась, видать, эта тётка на панель и курит «Винстон» в Кейптаунском порту. А хорошо бы сейчас заломить ей руки за спину и спросить: «А ваши кто родители? Кем вы были до семнадцатого года?» А она, эта змеюка подколодная: «Я всё полковникам стелила, и ноги на ночь мыла». А вот уж дудки, пера она не дождётся! Тем более что по телеку, который без конца верещит всё на той же кухне, все опера снова влюблены в Марью Сергеевну и прокурор пропустил десятую рюмочку. Что касается меня, то я, сидя возле своего компьютера, не спеша выпил чашку зелёного чая «гринфилд», и уже мысленно унёсся на плантации Индокитая ловить бабочек. А может, препарировать лягушек по всем правилам студенческого искусства? Не скажу, что мне дорога память покойного Базарова, но иногда хочется тряхнуть стариной и сбросить с обрыва какого-нибудь доктора Мориарти или набедокурить в «Бродячей собаке» с Вовкой Бауэром, да будут его неверными жёнами все куртуазные дамочки Петербурга. Однако, вместо этого, приходится древнюю мышь отвёрткой ковырять и вставлять картридж полудохлому принтеру — ну прямо «Голубая Луна» и Боря Моисеев, чтоб мне засохнуть к чертям собачьим и кричать на перекрёстке, что имидж — ничто. Впрочем, умелые ребята из Кащенко обязательно спасут — введут в вену «колгейт», попрыскают в лицо китайским дезодорантом и увезут клеить картонные коробочки на благо родной пластилиновой промышленности. Но пока все эти ужасы со мной не случились, я пытаюсь позвонить Кушнеру. Я набираю номерок телефончика, а из трубки бибик-бибик и нет дома классика русской литературы — небось, опять читает в Калифорнии лекции о вреде русского верлибра. А родители в это время вокруг меня так и ходят с маринадами и корзинами, так и норовят меня втянуть в процесс служения Молоху чревоугодия — в чистку перца на благоухающей пищей кухне, в резку кабачков, в дегустацию солёных огурчиков, от которых у меня сразу отвалятся мои больные почки... а туда им и дорога! Так о чём это я? О примусах... Труд сделал из обезьяны пользователя Пентиума четвёртого и раба компании «Мегафон», сделал с далеко идущими последствиями. Так далеко идущими, что и железная дорога Петербург-Москва рядом не лежала. Я уже не спрашиваю, зачем тебе-то, дорогой читатель, понадобилось открывать эту страничку с помощью Интернет-эксплуататора, который последние башли выудит за-ради процветания отечественного бизнеса. Колосятся голубые цветочки пивного алкоголизма по всей России-матушке, а нам всё кажется, что есть какой-то прогресс, что идём мы правильным путём мыть руки мылом «дав» и чистить оставшиеся зубы «блендамедом». О, Русь! Широки твои просторы, как лакированный капот «мерседеса», водитель которого мужик с понятиями и при делах. Втюхивает он бедным питерским тинейджерам таджикский героин, а я сижу тут, как чмо, в натуре, и выжимаю пот из дырявой тельняшки — утром опять на работу, таскать двадцатипятикилограммовый рюкзак мимо роскошных бизнесцентров. Там скучают молоденькие секретарши, томно поглядывая в широкие окна офисов на таинственный неоновый свет рекламных вывесок в пелене осеннего дождичка. А дождичек — это что ж, хорошо, больше будет грибов, и население в провинции сможет пережить ещё одну голодную зиму, удивляясь столичным бирюлькам, этим играм в якобы демократию, в говённый капитализм на родной бандитской почве, унавоженной кровью вертухаев и зеков. Ну вот, собственно, и всё о примусах. Примус — вещь полезная, когда периодически отключают газ, свет и воду за неуплату, или же, когда вас не пускают на кухню взбесившиеся родители, а хлеба можно совсем не давать — мы, как алкоголики в скверике у Московского вокзала, можем суррогатами обходиться. В этом двадцать первом веке мы живём, как тараканы в мусоропроводе — куда не ползёшь, везде еда, но люди так и норовят прихлопнуть или отравить какой-нибудь химической дрянью. Примус зашипел, засвистел, пыхнул голубым пламенем, и вскоре тонкий аромат еды поплыл по нетопленной комнате, словно благая весть о конце Перестройки. Мы-то знаем, что в нашей стране никогда не кончается только то, что плохо лежит, и потому воровать здесь не перестанут при любом общественном строе. А значит, не стоит выбрасывать примус — он ещё может пригодиться даже в двадцать втором веке.