* * *
Старичочек, вдруг так захотелось домой,
Как, бывает, захочется выпить перцовки,
И уже на машине лечу грузовой,
Как я сам понимаю, к печальной концовке.
Что мне дома? А снова укоры семьи,
Что жена моя снова с другими по скверам
И сокровища снова транжирит свои
По каким-то притонам, квартирам и хеврам.
А сокровищ так много:
Во-первых, нога,
Если левая, то
Левизною прекрасна,
Если правая, то
Хороша правизна,
Если обе, тогда
Это просто опасно.
И могу ли винить я
Несчастных бродяг
По пустыням безножья,
Где кремль-погорелец,
Что сраженье проиграно,
Крейсер “Варяг”
Погибает вдвоем
С канонеркой “Кореец”.
Во-вторых, горячо же мне,
Если начну
Подниматься глазами по этому телу.
Ну а если уж трону, то чур меня, чур,
Я уж лучше чулки ей, как траур, надену.
А потом — голова. Это делу венец.
Это так все спрессовано в пику уродству,
Что вот рядом лежит, умирает юнец,
А за ним остальные
По весу и росту.
А про груди-то вспомнил — про груди забыл!
Про сосков бесконечный дышащий диалог.
Эти груди — как в горных селеньях зобы
У прекрасных горянок, у стройных горянок.
Это тело гремит по Москве, как прибой,
Оставляя разруху, разброды, бестелость.
Старичочек, вдруг так захотелось домой.
Старичок, так ужасно домой захотелось.
Это прямо туда, где страна сожжена
И, от гари медвяней,
Где мчатся по кругу
Моя цель и жена,
Моя страсть и жена
И навстречу друг другу.