Наш дядя сам нечестных правил,
Он с детства сильно занемог,
Он уважать себя б заставил
Но как…он выдумать не мог.
Его пример, не нам наука;
Со смехом замешалась скука
Он болен, его хвори нам не взмочь,
Таких как он послать бы прочь!
Но нам осталось лишь коварство
Его приказам потакать,
И президентом называть,
Жить, признавая его царство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же чёрт возьмёт тебя!
Он был не молодой повеса,
Летя на Боингах крутых,
Всевышней волею Зевеса,
Он штатов президент самих!
Друзья Людмилы и Руслана!
С героем моего романа
Без предисловий, сей ж час
Позвольте познакомить вас:
Джордж Буш, и нам он не приятель,
Родился в жарком он Техасе,
Зачат на ранчо, на террасе,
Такое горе, мой читатель.
Там, слава богу, не был я,
Мне вреден юг, мои друзья.
Служив министром, благородно,
На****ил средств его отец,
Но видно так судьбой угодно:
Его прогнали наконец.
А Джорджа нам судьба хранила,
Родили дауна, дебила,
Хотя и был он имбицил.
Но был весьма резов и мил.
И воспитатель, пень дубовый,
Чтоб не измучилось дитя,
Он Джорджа просто ни хрена
Не стал учить морали строгой,
Слегка за пьянки лишь бранил,
На Брайтон Бич гулять водил.
Когда же юности мятежной
Пришла и Джорджику пора,
Пора приходов, ломок нежных,
Его погнали из дома.
Вот Кустик наш и на свободе,
Острижен по последней моде,
Как ниггер гарлемский одет –
И наконец увидел свет.
Он по-английски совершенно
Не говорил и не писал,
Хип-хоп он только танцевал
И кланялся непринуждённо;
Чего же больше? Всяк решил,
Что он дебил…Да, он дебил!
Там все учились понемногу,
Чему-нибудь и как-нибудь,
Так воспитаньем, слава богу,
У них немудрено блеснуть.
А Жора был по мненью многих
(Судей решительных и строгих)
Ну полный дурень и мутант:
Имел особенный талант
Во всём что скажет обосраться,
Коснувшись до всего слегка,
Из себя делал мудака,
Потом стеснялся, мог подраться,
И возбуждать улыбку нам,
Получше чем сам Петросян.
Латынь из моды вышла ныне,
Так, если правду вам сказать,
Он по-английски знал немного,
Чтобы фамилию назвать.
Потолковать чтоб о сериале,
В конце письма поставить смайлик,
Да помнил, хоть не без греха,
Из Оникса он два стиха.
Он рыться не имел охоты
В хронологической пыли
Бытописания земли;
Но всех сериалов анекдоты
От Барбары до наших дней
Хранил он в памяти своей.
Высокой страсти не имея
Для звуков жизни не щадить,
Не мог Ирана от Кореи,
Как мы не бились отличить.
Бранил Фиделя, Че Гевару,
Он в общем-то поддал бы пару,
Но в голове его дурдом,
Он не был сам знаток ни в чём.
Как государство богатеет,
И как живёт, и почему
****ец не наступил ему,
Когда глава мозг не имеет.
То мир никак понять не мог.
Такое не возьмёшь ведь в толк.
Всего, чего не знал бы Жора,
Пересказать мне недосуг.
Но в чём он истинный был гений,
Что знал он твёрже всех наук,
Что было для него измлада
И труд, и мука, и отрада,
Что занимало целый день
Его тоскующую лень, -
Была программа передач,
И наизусть её знал он,
Лучше бы на этом кончил гон
На весь свой век страстей мятежных,
В Техасе, в прерии своей,
Вдали от Родины моей.
Как рано мог он лицемерить,
Таить надежду, ревновать,
И книги верхом вниз читать,
В закрытый бинокль взглядом мерить
Свою огромную страну,
В Ираке развязать войну.
Как тупо был он молчалив,
Как тупо был красноречив,
В ошибках тоже был небрежен!
Одним дыша, одно любя,
Он в опиуме забывал себя!
Как взор его был быстр и нежен,
Стыдлив и дерзок, а порой
Блистал он разума искрой!
Как он умел казаться умным,
Тупя невинность изумлять,
Пугать отчаяньем тупоголовым,
Своим лишь видом забавлять,
Ловить минуту умиленья,
Невинных стран предубежденья,
Умом ему не побеждать,
Таких как он бы в шею гнать,
Пытать и требовать признанья,
Повесить на дубовый сук,
Преследовать скота, и вдруг
Избить его до бессознания…
И после быстро в тишине,
Похоронить в болота дне!