Черна как стая «Юнкерсов»
была копна волос,
Теперь белей солдатиков,
что на плечах я нес.
Как простыня защитная -
серым падал снег,
Становился медленным
самый долгий век…
Платья подвенечные
все теперь бинты.
Греют меня письма,
старшину – унты.
Автоматы замерли –
цели не видать,
Снова ты, метелица,
нам родная мать.
Смерть подкралась, подлая,
наши с ней грехи
Знают только вороны,
лучшие враги.
Отдохни, костлявая,
нам бы жить да жить,
Мне б такую косу
летом одолжить.
Умирать, так с музыкой,
чай не дураки…
Попросил бы весело
я твоей руки,
Звал гулять на улицу,
стал бы целовать…
Знаешь, что, костлявая,
будем танцевать!
Танки вон сползаются,
дула, словно грот,
Зря, фельдмаршал Паулюс,
растянули фронт.
Ну же, не отказывай,
раз уж смертник я.
Последнее желание
мне дано не зря…
Было так несолнечно,
даром, что июнь.
Провожали матери,
много Маш да Юль.
Ни Санек, ни Сашенька,
ты, метель, не вой,
Был я просто юноша
с бритой головой…
Пожелай чего-нибудь,
только не молчи,
Тлеет папироска –
огонек свечи…
Окропили красненьким,
теплой кровью снег.
Оказался маленьким
самый длинный век…