_ _ _
…А когда последнюю избушку
увезут отсюда иль сожгут,
от неперспективной деревушки,
что большой была когда-то – тут
станут недвижимостью бесхозной
ряд черёмух возле бывших бань,
старые столетние берёзы,
ржавый искалеченный комбайн.
Лет через десяток, понемножку,
а, быть может, раньше – через пять
зарастут травой пути-дорожки,
по которым весело шагать
было проживавшему здесь люду.
Пусть поля вокруг пока пусты –
от опушки леса, отовсюду
на деревню двинутся кусты
ольшняка и недоростка-ивы
(где же вы, трудяги-трактора?)
И где пышно колосилась нива
кажется, ещё позавчера –
и следа не сыщется от плуга…
Постепенно, медленно, не вдруг
полюшко ржаное станет лугом,
превратится в травянистый луг,
а потом уже и – в мелколесье,
то есть мелкий лес возникнет здесь.
И одной в России меньше весью
станет (есть такое слово – «весь»).
Зарастут крапивой пепелища –
много пепелищ у нас в стране.
…А ещё останется кладбИще
от деревни бывшей в стороне.
Я однажды клАдбище такое
видел – заблудился в малегах*,
а потом нетоптаной тропою
на усталых (долго шёл) ногах
на большую выстрочил поляну,
соснячком поросшую. И тут
оторопь взяла меня – как глянул –
прямо из земли кресты растут
вкривь и вкось. Одни уже упали
на оградки ветхие, и те
рухнули. Года с землёй сравняли
холмики. Но на одном кресте –
на прямом – видны остатки краски
голубой, и текст, кто здесь лежит -
на табличке. Я не без опаски,
с замираньем сердца и души
двинулся чуть дальше – вглубь погоста,
правда, не обширного. И там
вдруг увидел крашеные звёзды,
новую оградку. К двум холмам –
выправленным заново могилам
чьею-то заботливой рукой,
подошёл. Рука – та ж – выводила
«Здесь лежат» и «вечный вам покой»
на двух деревянных пирамидках –
снимки были б лишними в глуши.
За оградку, отворив калитку,
не вошёл я – надобно спешить
до захода солнышка обратно,
выбираться на тропу – домой,
тут и так указаны понятно
годы жизни-смерти. Боже мой! –
на обеих цифра «38» -
год ухода - «спите мирным сном…»
Кто сюда приходит, разве лоси? –
вот их след, совсем не так давно
были здесь – впечатаны копыта
в мягкий мох и землю, и – помёт…
Сколько кладбищ на Руси забытых!...
Кто-нибудь неведомый придёт
навестить своих родных и близких –
тех, что помнит, знает к ним тропу,
подновит могилки. И записку
в поминанье спящих во гробу,
здесь, в лесу, - подаст в Христовом храме
батюшке… Взыскание моё –
если б мог я, то, конечно, в память
деревень, ушедших в небытьё,
записал в одной огромной книге -
Памяти Руси - названья их,
всех-всех-всех, урочищ самых диких,
скрытых в глубине чащоб лесных,
и давно исчезнувших, и ныне,
под хрущёвский брошенных топор.
Вот была бы книга! – что там Гиннес –
мы б другой поставили рекорд –
страшный… А деревни, между прочим,
так же продолжают исчезать.
Кто за них, проникшись, похлопочет,
слово сможет верное сказать
там – в Москве. Увы! – она далёко,
и Москва, конечно, бьёт с носка –
ей зачем – ещё одна морока?
… Тропкой, что петлиста и узка
я ушёл от этого погоста
скорбного, в конце не преминув
покреститься на кресты и звёзды,
про себя умерших помянув.
Не одно такое вот кладбИще -
тыщи по России – тут и там.
А – любовь к родному пепелищу?
А – любовь к отеческим гробам ?...
малега – ягодные и грибные места (северное)
2006 г.