Обвисают руки-плети в косяках плечевых суставов.
Кирпичом сыроглинным давит мозг на язык.
Он ещё достаточно эластичен, но его корень –
на уровне призывно выбухающего пупка-равиоли,
наспех состряпанного.
И, потому, без труда шершавит кожу на сиреневой мошонке,
уже без того загрубевшую.
Прямая кишка, уставшая сопротивляться
настырному натиску сверху, спонтанно улыбаясь,
возомнила себя трубой Армстронга.
Единственная стопа-ластовантуз, чавкая,
всасывает с заплеванного пола непотухшие окурки,
умиляя полуторозубую санитарку,
семенящую следом с резвой шваброй-лентяйкой.
Едкопряный аромат гари шлейфом течёт
в проём вытяжной вентиляции.
- Мальчик, кот тебя дери! Не толкай дверь пузом,
она открывается «на себя»!
И вообще, мог бы помочиться в палате.