Спотыкаясь, как всегда, на ровном месте,
и придумывая новые приметы,
я ругал себя с налётом грубой лести,
и давал себе нелепые советы:
«Невозможно так любить свою персону,
чтобы видеть совершенство в недостатках.
Самоедство это внутренняя зона,
где мерцает самолюбие украдкой.
Я – бесцельно разорвавшаяся бомба.
Я – планета, заблудившаяся в бездне.
Я – на зуб здоровый ставленая пломба.
Я – лекарство от придуманных болезней.
В предложеньи не поставленная точка,
долгожданное, несказанное слово,
траектория осеннего листочка,
ненадёванной забытая обнова".
А когда иссяк запас хвалебных штампов,
я залез на постамент и принял позу,
и в признанье личных, внутренних талантов,
скромно кинул сам себе под ноги розу.
И, взорвавшись, будто зал в аплодисментах,
как фанат визжал и требовал автограф,
рассыпался в дифирамбах, комплиментах,
и цитировал себя, как свой биограф:
"Я – лягушка, не умеющая квакать!
Я – орудие, направленное мимо!
Я – не купленный калач, я – драный лапоть!
Я – растрата всех богатств невосполнимых.
Я – козявка на носу родной вселенной!
Я – невидимый сплошной протуберанец!
Я – реликвия, я – прах святой, нетленный!
И, конечно, я – неистовый засранец".