А девушка, облизывая губы, придирчиво, серьезно, как в кино,
Всё вспомнит. Всё, что было не отсюда. Всё то, что было очень уж давно.
И мудро улыбнется, понимая, что нет здесь виноватых, если вдруг
В ритме дыханья мимолетная, шальная ассоциация возникнет вкусом губ.
Когда-то девушка кружилась танцовщицей за неименьем крыльев, и тогда
Просверливал получше жала, спицы он дырки в пиджаках мужчин, у дам –
В их пышных платьях, тех, что были на пути. Он взглядом все смел жгучим,
Невозможным, которого боялись так одни, другие же шептали: «Мы научим
Детей своих любить вот так, как он, из недр души дыхание доставая».
Мятежный, дерзко нарушал закон спокойствия, мечтая, опьяняя.
Рука в кармане – ужас, моветон – твердили люди, будто в древней саге,
А девушке казалось, только он в кармане носит вовсе не бумаги,
А крошки хлеба птицам на пруду или орешки белкам, о которых
Рассказывал он ей почти в бреду, перебирая книг, историй ворох,
Которые порою ей читал, особенно серьезно – о природе,
Он говорил, что всё бы он отдал лишь за минуту, за секунду на свободе.
Да, девушка все помнит. Голоском и тоненьким, и трепетным, как в мае,
Будто предсмертными словами о святом, себе напомнит, как же это – таять
Во взгляде, жгучем – дырки в пиджаках... Опять по новой. В пору остывать,
Держа себя в своих/чужих руках. И – понимая всё – целуя, забывать.