Финал – на сцене оживленье.
Сейчас, вот-вот, уже конец…
Кому-то тяжкое прозренье,
Кому-то царственный венец.
Слеза застыла, скрипки взмыли,
Ударил громом барабан,
За падуш, в театральной пыли,
Герой схватился, будто пьян…
Зал ахнул: «Боже, как правдиво!»
Еще немного и пора.
Рукою, театрально, Дива
Куда-то в небо повела.
Взметнулся дирижер за пультом,
Сжал режиссер ладонью лоб.
Он личностью парил над «культом»,
Но на премьерах бил озноб.
Чуть ярче свет, и громче фразы,
И сердце бешено стучит:
«Ну, не тяните, лучше сразу!»
Он умирает, он убит…
Я видел это многократно,
Читал, и знаю наперед,
И все же, перед третьим актом,
Шальная дрожь меня берет.
Как будто, я упал и плачу,
О воле, счастье и друзьях,
И силы безрассудно трачу,
Последний вздох, последний взмах…
И неизменная концовка,
И неизменная судьба,
И отчего то мне неловко,
Так, словно, предал я себя.
Застыл последний звук высокий,
И зал обрушился волной,
А я опять стою в сторонке,
Смущенный и едва живой.
Уйду, финалом огорченный,
Не в силах примириться с ним,
А там, на сцене освещенной,
Актер останется один.
Примчится «скорая» по кромке,
Спалив на юзе тормоза,
Но в белом гриме пальцем тонким,
Закроет смерть ему глаза.