В комнате пахнет сосной, а в другой – сандалом,
Чтобы по-разному, но всё ж комфортно стало.
Я на полу пью мелиссу и пью шиповник
В городе, где mon ОМОН, шум и хам храмовник.
Правы, конечно, не львы. Но в подобье круга,
Где мне сидеть не лень ликом против юга,
О правоте – неудобно и так – глобально,
Неинтересно и, в общем, непонимально.
Как и о левом. А в жёлтых и нераздвижных
Шторах, молчащих о главном и значит – лишнем,
Кто-то с утра мой асфальт молотком дубасит
(По вечерам этот бьёт трёх детей и квасит).
Барыня я за порогом была давненько,
Даром что вот он – порог и две-три ступеньки.
В круге, на север спиной, я глотаю чётки
Вяленых дней, добиваясь в зобу щекотки,
Чтобы зардело и, стало быть, заколосилось,
Чтобы за жёлтые шторы, за круг просилось,
Чтобы, с причиной и следствием будто споря,
Повод явился. Чтоб повод меня раззадорил.
Полдень рабочий меня не коснулся. Щётка,
Впрочем, зубная пришлась по десне. Щекотка
В горле в тринадцать ноль ноль не утихла, падла,
Копьям моим дайте половца или гада!
Выйду на божий свет в ганнушкином халате,
С зенками синего льда и щеками в вате,
Чтобы прохожие видеть могли воочью –
Я ещё сплю наяву. И не только ночью.