На правах рукописи
Невский Алексей Александрович
ПРОБЛЕМЫ ФОРМИРОВАНИЯ МОНГОЛЬСКОГО ГОСУДАРСТВА В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ (КОНЕЦ XIX – XX ВВ.)
07.00.09 – историография, источниковедение
и методы исторического исследования
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени
кандидата исторических наук
Улан-Удэ
2006
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Актуальность исследования. В ходе дискуссии об историографических итогах XX века на XIX Международном конгрессе исторических наук в г. Осло в августе 2000 г., на VIII Международном конгрессе монголоведов в г. Улан-Баторе в августе 2002 г., на прошедшем 16 – 21 августа 2004 г. в г. Москве XXXVII Международном конгрессе востоковедов – ICANAS-37 и IV Всероссийском съезде востоковедов были предприняты попытки проанализировать и сравнить различные методологические концепции, определявшие историографическую картину уходящего столетия.
В российской востоковедной науке, переживающей методологическую трансформацию на рубеже XX – XXI вв., существуют проблемные вопросы относительно образования и структуры единого Монгольского государства в XIII в. Так, появились концепции, отрицающие наличие государства у монголов в указанный период, в этой связи открытым остается вопрос о власти и системе взаимоотношений между субстратами государства. Возник термин «кочевые империи» со своими специфическими атрибутами. Вместе с тем отечественная историческая востоковедная наука до сих пор не имеет обстоятельного и целостного историографического анализа достижений дореволюционных монголоведов.
Анализ монголоведной литературы и уровень изучения российскими учеными монгольской кочевой цивилизации позволяют по-новому расставить акценты в этой проблематике. Вместе с тем невозможно обойти вниманием соответствующие работы зарубежных специалистов, сравнительный анализ их работ позволяет более полно обозначить концептуальные построения и оценки характера деятельности монголов в эпоху единого государства.
Евразийцы Николай Рерих и Лев Гумилев, выдающиеся культурологи центрально-азиатских этносов калмыцкий историк и врач Эренжен Хара-Даван, монгольский политолог Анандын Амар, известный ученый и писатель Внутренней Монголии Сайшаал, равно как и ученые: японский профессор Кацухико Танака, академики Монголии Ш. Нацагдорж, Ч. Далай, Ш. Бира и др. создали современное представление о деятельности и роли монголов.
Цель и задачи исследования. Цель диссертации заключается в анализе отечественной монголоведной историографии, посвященной проблемам образования единого Монгольского государства, оценке уровня его изучения в период с конца XIX – XX вв. Эта цель историографической работы конкретизируется постановкой следующих задач: 1) научным анализом множества различных работ, различающихся как по исследовательской направленности, так и по жанровым характеристикам: монографии, сборники, статьи, специализированные исследования, сообщения периодической печати, предназначенные для широкой аудитории и посвященные специфической обстановке Центрально-Азиатского региона, специализации Монголии в XIII – XV вв.; 2) методологическим анализом совокупности исторических исследований, характеризующих основные этапы эволюции и периодизацию востоковедной историографии второй половины XIX – XX вв., отмеченной дальнейшим развитием отечественного академического монголоведения, представленной санкт-петербургской школой ориенталистов; 3) осмыслением и обобщением процессов, идущих в российском монголоведении в дореволюционный период и в советское время, их трансформацией в связи с изменением общественно-политической и международной обстановки в России и Монголии; 4) привлечением работ ученых восточно-сибирского региона.
Изучаемый период времени характеризуется формированием государственных образований в Центрально-Азиатском регионе, трансформации политических режимов в Европе и Средней Азии, Руси (феодальная раздробленность), экспансией монгольских ханов в соседние страны и образованием кочевых империй. В состав этих империй были включены многие народы, населяющие обширные территории, в том числе и территория бывшей Киевской Руси.
Вопрос происхождения власти и государства в Российской империи конца XIX века явился прямым продолжением преодоления норманнской теории и возникновением проблем идентификации исторического архетипа единого Российского государства. Это обстоятельство послужило толчком к дальнейшему развитию отечественной востоковедной науки, тщательному изучению источников, появлению крупных концептуальных работ, послуживших фундаментом отечественного монголоведения.
Объект исследования. Объектом исследования является монгольское государство и периоды его существования.
Предмет исследования. Предметом исследования являются источники, нормативно-правовые документы, работы разных лет, посвященные различным вопросам с момента формирования единого государства у монголов до 1480 г. – формальному завершению зависимости российского государства от Золотой орды.
Территориальные рамки. Территориальные рамки охватывают собственно Монголию, прилегающие к ней районы России, а также все территории, которые в разное время являлись составными частями Империи Монголов.
Хронологические рамки ограничены периодом с XII в. – времени появления первых известий о монголах до 1480 г. – времени формального прекращения зависимости русских князей от золотоордынских ханов и распада самой Золотой орды.
Методологической основой диссертационного исследования послужили диалектическое понимание исторического развития монгольского общества и научные принципы постижения истории, применяемые в процессе изучения и формирования монголоведения в России в XIX – XX вв. В своем исследовании атор опирался на развиваемый современной исторической наукой принцип историзма, который не допускает модернизации исторических процессов и событий, но позволяет видеть их в реальном развитии и взаимосвязи; принцип объективности, который ориентирует исследователя на всесторонний адекватный анализ и оценку исторических фактов и событий, критический анализ монголоведной науки в России в их совокупности и целостности. Диссертант использовал в научной работе специальные методы исторического исследования: биографический, проблемно-хронологический, ретроспективный, системного анализа, сравнительно-исторический, историко-психологический, историко-социологический и др. Опираясь на эти основополагающие и апробированные принципы историографического анализа, дающие возможность раскрытия общественно-политических и международных условий развития монголоведных исследований в России, диссертант исходил из традиционно ставящейся перед историографической наукой задачи: установления преемственности в развитии исторической востоковедной мысли в России; обнаружения и соотношения историографического факта и источника; идентификация вклада конкретного монголоведа в становление российского востоковедения; также дать оценку их трудам, выработать наиболее общие исторические подходы в современном монголоведении через призму общего, особенного, единичного; выявить основополагающие критерии периодизации развития монголоведения в России в XIX – XX вв.
Источниковую базу исследования составили разнообразные материалы на русском, английском, немецком языках, переведенные на русский язык китайские, арабские, армянские, монгольские источники, обработанные и подвергнутые историографическому анализу диссертантом. Источники по теме диссертационного исследования являются общепринятыми для исследователей истории средневековой Монголии, исходя из вышеназванных принципов историографии, их условно можно разделить на следующие основные группы:
1) материалы и документы, относящиеся к истории стран и народов, в средние века являвшихся составными частями Монгольской империи, а также материалы, публикуемые в сборниках, выпускаемых российскими монголоведными центрами.
2)путевые записки, донесения, отписки, обзорные статьи и отчеты путешественников, торговцев, дипломатов, людей, непосредственно по роду своей деятельности сталкивающихся с монгольской и китайской действительностью;
3)работы российских востоковедов, обогащающие монголоведные исследования по смежным дисциплинам: археологоческие, религиоведческие, фольклорные, этнографические, этнологические, языковедческие, тесно переплетающиеся.
Из многих живых свидетелей той великой эпопеи монголов следует назвать в первую очередь французского историка Жуэнвилля, итальянского путешественника Марко Поло и марокканского негоцианта Ибн-Баттуту. Все трое в один голос тогда утверждали, что монголы были известны им не как завоеватели, а как сторонники мирного процветания покоренных ими племен и народов. Военному историку из Берлина И. Рэнку казалось парадоксальным мнение Жуэнвилля о том, что «он (Чингисхан) установил мир» и что по существу это мнение точно и глубоко верно… В этом смысле он действительно установил мир во вселенной, мир, продолжившийся около двух веков, ценою войн, которые в общей сложности не продолжались и двух десятилетий
Этот завоеватель мира был прежде всего его непреклонным возродителем. Железом и огнем он открывал древние мировые пути для шествия будущей цивилизации» (Рэнк И. Наследие Чингисхана, Берлин, 1925). (Чагдуров С. Ш. в кн. Чингисхан и судьбы народов Евразии. Материалы международной научной конференции. Улан-Удэ, 2003, С. 6).
Жуэнвилля поддержал однозначно и Марко Поло (См.: Harold Lamb. Gengis Khan. Emperor of all Ten, London. 1928. p. 69 – 70), чтобы установить для всего Человечества Эру идеального общемирового порядка и благоденствия, когда «прекратятся взаимные войны и создадутся условия для мирного процветания человечества как в области духовной, так и материальной культуры.
Традиционная российская историография либо отрицала влияние монголов на русскую историю, либо все вклады монголов в русскую историю расценивались как негативные. Это аргументировалось тем, что политический, социально-экономический уровень кочевых монголов был намного ниже, чем у оседлых и цивилизованных русских, поэтому немыслимо, чтобы русские заимствовали монгольские институты. Также заявлялось, что воздействие монголов на русскую историю было только деструктивным, что они разрушали города, вырезали население и подрывали экономику. Все это объяснялось жестокой и обманчивой природой азиатов. Подобного рода утверждения о кочевниках и жителях Востока предвзяты, необходима более взвешенная оценка влияния монголов.
Исследуя вопросы русско-монгольских отношений, нельзя пройти мимо господства монголов на Руси периода общемонгольской империи. История и эволюция Золотой Орды, монгольской государства – преемника на Волге, должна рассматриваться в контексте с историей и эволюцией других государств-преемников, созданных монголами, которые контролировали земледельческие общества, в частности, в Китае (Юаньская империя) и династией Ильханов в Иране. Об этом говорится в евразийской работе Г. Вернадского «Монголы и Русь», где он поднимает вопросы интеграции истории Монгольской империи и Руси, Руси и Золотой Орды. Однако ему не удалось проанализировать особенности монгольского правления не только на Руси, но и в Китае и Иране, несмотря на предпринятые попытки.
Беспристрастное, объективное исследование роли и места Монгольской империи в мировой истории – актуальная задача исторической науки.
Традиционная русская историография проглядела тот факт, что монголы (Великая империя и Золотая Орда) обладали институтами управления; русские историки трактовали «Орду» не более как кочевую банду головорезов. В действительности, монголы, их чиновники не были «варварами», стояли не ниже своих «цивилизованных» предшественников.
Русь не была более политически холопской по отношению к монголам, чем Китай или Иран. Но более продолжительным было правление монголов на Руси. Это объясняется не столько русским раболепством, сколько большой военной мощью монголов. Во-вторых, монгольское правление Русью было косвенным, поэтому оно продолжалось дольше, чем, например, в Китае и Иране. Русское влияние на монголов было меньше, чем китайское влияние на Юаней, или иранское на Ильханов. Согласно традиционной русской историографии, монголы оказали минимальное влияние на русских. Она в основном твердит о монгольских разрушениях. (Гальперин Ч. Россия в составе Монгольской империи. Монголоведные исслелования. Вып. 4. Улан-Удэ, 2003, С. 78 – 81).
Обо всем вышесказанном можно найти соответствующую информацию в следующих трудах: Веселовский Н. И. Татарское влияние на посольский церемониал в московский период русской истории. Отчет С.–Петербургского университета за 1910 год.; Татаро-монголы в Азии и Европе. М., 1970; Греков Б. Д., Якубовский А. Ю. Золотая Орда и ее падение. М.– Л., 1950; Петрушевский И. П. Земледелие и аграрные отношения в Иране XIII – XIV вв. М. – Л., 1956; Рыбаков Б. А. Ремесло древней Руси. М. – Л., 1948; Бабаян Л. О. Социально-экономическая и политическая история Армении в XIII – XIV вв. М., 1969; Али-Задэ А. А. Социально-экономическая и политическая история Азербайджана в XIII – XIV вв. Баку, 1956; Мункуев Н. Ц. Китайский источник о первых монгольских ханах. Надгробная надпись на могиле Елю Чуцая. М., 1965; Григорьев А. П. Монгольская дипломатика XIII – XIV вв. (Чингисидские жалованные грамоты). Л., 1978; Закиров С. Дипломатические отношения Золотой Орды с Египтом. XIII – XIV вв.; Федоров-Давыдов Г. А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. Археологические памятники. М., 1966; о н ж е. Общественный строй Золотой Орды. М., 1966 и др. Кроме того, имеется ряд зарубежных работ, широко используемых в настоящее время – Vernadsky G. The Mongols and Russia. Vol. III of Vernadsky and M. Karpovich. A History of Russia (New Haven: Yale Univ. Press, 1953); E. D. Phillips. The Mongols (New York: Mc Graw Hill, 1965); J. J. Caunders. The History of Mongol Conquests (New York: Barnes and Noble, 1971); L. Kwanten. Imperial Nomads: A History of Central Asia, 500 – 1500 (Philadelphia: Univ. of Pennsylvania Press, 1979); H. Franz Schurmann. Economic Structure of the Yuan dynasty (Cambridge: Harvard Univ. Press, 1956); P. Olbrecht. Das Postwesen in China unter der Mongolenherrschaft im 13 und 14 Jh. (Weisbaden: Otto Harrassowitz, 1954; Paul Heng-chao Chen. Chinese Legal Tradition under the Mongols: The Code of 1291 as Reconstructed (Princeton Univ. Press, 1979) и др.
Достаточно остро стоит вопрос о монгольском влиянии на Русь, здесь точки зрения расходятся до полярных – от чрезмерного сгущения красок до полного отрицания негативных сторон нашествия (как, собственно, зачастую и самого нашествия). В плане новаторских изысканий особенно показательна книга А. Г. Дугина «Основы геополитики», вышедшей в Москве в 1997 году. Автор выдвигает концепцию синтеза Леса и Степи, Киева, Владимира и линии чингисовых ставок, напрямую называя Россию стержнем евразийского мира. Много размышлений приводится на тему места малых народов в составе России. Вывод однозначен: на территории России не может существовать никаких суверенных государственных образований, ибо суверенным может быть только суперэтнос (т. е. русские) и только супердержава. (Дугин А. Г. Основы геополитики. М, 1997).
Исследования российских (в том числе бурятских) ученых в этой области и их монгольских коллег призваны выработать строгую, лишенную внутренних противоречий концепцию образования и развития монгольского государства. Данная работа основана на крупных научных трудах и сообщениях с привлечением работ научно-популярного и художественного характера.
(См., например, «Dialogue among Civilizations: Interaction between Nomadic and Other Cultures of Central Asia», Ulaanbaatar, Mongolia, August 15 – 16, 2001). А также: (Lattimore O. Inner Asian Frontiers of China. New York and London, 1940; Bacon E. Obok. A Study of Social structure of Eurasia. N. Y., 1958; Krader L. Social Organization of the Mongol-Turkic Pastoral Nomads. The Hague, 1963; Марков Г. Е. Кочевники Азии. М.,1976; Irons W. Political Stratification Among Pastoral Nomads //Pastoral production and Society. N. Y., 1979; Khazanov A. M. Nomads and the Outside World. Cambridge, 1984; Fletcher J. p. cit.; Barfeld T. The Perilous Frontier: Nomadic Empires and China, 221 BC to AD 1757. Cambridge, 1992; Масанов Н. Э. Кочевая цивилизация казахов. Алматы – Москва, 1995 и др.).
Периодизация исследования построена на хронологическом принципе, включает в себя четыре этапа: 1) накопление знаний о монголах путем введения в оборот ранее не известных или недостаточно изученных источников, их обработка и формирование концептуального поля (III Съезд востоковедов; с конца XIX века до 1917 года); 2) исторические изыскания отечественных ученых по проблеме развития и становления единого монгольского государства, влияния монголов на судьбы других народов (20 – конец 30-х гг. XX в.), заложение методологической базы крупных исследований, период деятельности В. В. Бартольда и Б. Я. Владимирцова; 3)послевоенная советская историческая наука – попытки применения на практике марксистского принципа формационного деления в трудах крупнейших ученых (50 – 60 гг. XX в. до 1985г.); 4) конец 80-х гг.по настоящее время – появление новых и возрождение старых концепций формирования государства на Востоке, исследования по проблеме феномена государства, немарксистские теории на практике.
Апробация исследования. Диссертация была обсуждена и рекомендована к защите расширенным заседанием кафедры Всеобщей истории БГУ, одобрена экспертным советом ИМБиТ СО РАН.
Научная и практическая значимость диссертации состоит в восполнении пробелов, имеющихся в современной монголоведной и востоковедной российской науке при изучении образования единого Монгольского государства XIII – XV вв. Материалы и выводы исследования будут необходимой базой для написания работ по специальности «История», «Востоковедение», «История стран Центральной Азии», энциклопедий, учебников и учебных пособий по истории Монголии. Работа способствует развитию историографических востоковедных наук и отвечает новым требованиям, предъявляемым гуманитарным наукам современности.
Основные положения, выносимые на защиту. Во-первых, изучение образования монгольского государства в отечественной историографии претерпело ряд принципиальных изменений. Это было связано с исторической и политической прерогативой, существовавшей в определенный момент времени в российской монголоведной науке.
Во-вторых, советское монголоведение основывалось на историческом материализме, что подразумевало приоритет классовой борьбы над вопросами национально-государственного строительства.
В-третьих, с 1990-х годов российская историография развивается на основе принципа научного плюрализма и многофакторного подхода, что явилось причиной дискуссий вокруг принципов формирования монгольского государства, власти, структуры общественно-политических и экономических отношений.
Структура диссертации. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованных источников и литературы.
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ
Во введении обоснована актуальность темы, цели, задачи диссертационного исследования, хронологические рамки, научная новизна, дается обзор источников, методика и историография проблематики диссертационной работы.
В главе I «Отечественная историография в конце XIX – начале XX вв.» показан процесс развития и становления российской монголоведной историографии дореволюционного периода. В это время происходило формирование отечественных школ востоковедения, разрабатывались различные подходы к изучению отечественной историографии.
Параграф 1.1. «Формирование дореволюционной историографии» посвящен следующим событиям.
Монголоведение в России, его зарождение связано с эпохой Петра I. Это было вызвано особым географическим положением России, ее многонациональным составом и усилившимся проникновением российского государства в отдаленные восточные районы. 18 июня 1700 года была учреждена Российская духовная миссия в Пекине, в 1716 году она была открыта. Созданием в 1724 году Российской академии наук было положено начало изучению древних восточных рукописей. В 1725 году в Иркутске была открыта «Мунгало-русская школа», которая сыграла важную роль в подготовке переводчиков с монгольского языка для практических нужд.
XVIII век характеризуется возрастанием интереса к истории Сибири и сопредельных с Монголией областей. Труды академиков Г. Ф. Миллера, И. Е. Фишера и П. С. Палласа положили начало научному изучению Монголии, хотя они и не знали монгольского языка и находились в полной зависимости от своих переводчиков, знания которых не всегда были на высоте. Значительную работу в области изучения монгольского языка и составления различных словарей проделал И. Я. Шмидт.
В начале XIX в. начинают складываться отечественные востоковедные школы с центрами в Москве, Казани, Дерпте, Харькове и Петербурге. В 1818 году был создан Азиатский музей (ныне Институт Востоковедения РАН), в стенах которого монголоведение становится одной из традиционных сфер исследовательской работы.
Особое место в кругу работ этого периода занимают произведения В. Н. Татищева и Н. М. Карамзина. Но если В. Н. Татищев дал лишь описание событий, то Н. М. Карамзин в своих работах поставил ряд проблем, нерешенных по сей день. Концепция Н. М. Карамзина отнюдь не сводилась к знаменитому тезису «Москва обязана своим величием ханам». Карамзин так и не смог решить для себя вопрос окраски влияния монгольского ига на Россию. С одной стороны, отставание Руси в XIV – XV вв., по его мнению, вызвано татарщиной, которая «ниспровергла» Россию, «заградила» ее от Европы. Борьба с Ордой, по Н. М. Карамзину, была вопросом самого существования России. С другой стороны, если бы не нашествие, то Русь погибла бы в междоусобицах. Н. М. Карамзин подчеркивает также развитие торговли в монгольский период, расширение связей с Востоком и возрастание роли Руси как посредника в международной торговле. Ущерб одной категории вызвал развитие другой, что в конечном итоге привело к сохранению целого. К сожалению, эта подсознательно выраженная идея Н. М. Карамзина не получила в дальнейшей историографии практически никакого развития. Хотя некоторые его взгляды впоследствии получили развитие в работах Н. И. Костомарова и В. О. Ключевского. (Базиянц А., Кузнецова Н., Кулагина Л. Азиатский музей – институт Востоковедения АН СССР. 1818 – 1968. – М.: Наука, 1969. – С. 5 Щербатов М. История Российская от древнейших времен. Т. 3. М., 1771; Болтин И. Н. Примечания на историю древния и нынешняя России господина Леклерка. Т. 2, Спб., 1788. Татищев В. Н. История Российская с самых древнейших времен. Т. 3. М. – Л., 1962. Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 4. М., 1998. Костомаров Н. И. Исторические монографии и исследования. Т. 2, Спб., 1865; Ключевский В. О. Курс русской истории. М., 1906).
Русские славянофилы позитивно оценивали прекращение контактов с Западом. К. С. Аксаков и А. С. Хомяков отмечали, что принципиальные отличия кочевой культуры монголов и городской культуры русских оказались спасательным кругом, не давшим православию потонуть в культуре Запада. В конце XIX – начале XX века М. К. Любавский высказывал мнение, что нашествие и иго надолго задержали экономическое развитие русских княжеств, а сами князья постепенно превратились в сельских землевладельцев. А. Е. Пресняков говорил об ухудшении функционирования волжского торгового пути. Наиболее точный анализ летописных известий содержится в работе А. В. Экземплярского. Общую оценку нашествия попытался дать М. Н. Покровский. Он разделил факторы, влияющие на развитие страны, на внутренние и внешние толчки. При этом внешние для него являлись второстепенными и могли лишь ускорить развитие, способствуя разрешению внутренних кризисов. Таким кризисом на Руси, согласно концепции М. Н. Покровского, являлся процесс разложения городской Руси X – XII веков, ее «перегнивание». Соответственно, нашествию исследователем давалась общая положительная оценка.
Работы Н. Я. Бичурина, А. В. Попова, В. П. Васильева, А. А. Бобровникова, Д. Банзарова, Г. Гомбоева, К. Ф. Голстунского, С. А. Козина и других продвинули вперед востоковедческую науку в России.
Научная и педагогическая деятельность востоковедов во второй половине XIX в. охватывала широкий круг проблем философии, истории, археологии. Исследования историков-востоковедов были посвящены различным сторонам гражданской истории, истории религии народов Востока.
Конец XIX – начало XX вв. ознаменовались деятельностью академиков В. В. Бартольда, Б. Я. Владимирцова и его коллег.
Для историографии данной проблемы в дореволюционное время характерна опора на ставшие тогда доступными хроники Рашид-ад-Дина, что, несомненно, повышало научную ценность работ данного периода.
Русская историография оказалась во многом подверженной влиянию политической конъюнктуры. Сначала это выразилось в появлении пресловутой «норманнской теории». Отечественные ученые в подавляющем большинстве рассматривали и рассматривают их преимущественно с точки зрения политического содержания (подчинение монголам института княжеской власти, «падение» вслед за этим традиционных властных древнерусских структур). (Рудаков В. Н. Восприятие монголо-татар в летописных повестях о нашествии Батыя // Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 10. М., 2000, и др.). После работ Н. М. Карамзина (Карамзин Н. М. История Государства Российского в 12 т. Т. II – III. ; Т. IV. М., 1992) , Н. И. Костомарова (Костомаров Н. И. Начало единодержавия в древней Руси // Костомаров Н. И. Собр. Соч. исторические монографии и исследования. Кн. 5. Т. XII – XIV. СПб., 1905) и других «монгольский вопрос» становится одной из главнейших тем в востоковедческих и русских медиевистских исследованиях. Во второй половине века формируются два магистральных пути его изучения. Первый исходит из значительной, а временами определяющей и всеохватывающей роли монголов в средневековой русской истории. Второй связан с именем прежде всего С. М. Соловьева, а также его продолжателей, среди которых выделяются имена В. О. Ключевского, С. Ф. Платонова, а в первой трети XXв. М. Н. Покровского и А. Е. Преснякова. Так С. Ф. Платонов считал монгольское иго лишь «случайностью в нашей истории»; поэтому, писал он, «мы можем рассматривать внутреннюю жизнь русского общества в XIII в. не обращая внимания на факт татарского ига». (Платонов С. Ф. Соч. в 2 т. Т. 1. СПб., 1993. С. 135 – 139; Стратонитский К. А. Монгольское управление покоренными Китаем и Арменией. М., 1913. С.3.; См. также: Рязановский В. А. К вопросу о влиянии монгольской культуры и права на русскую культуру и право // ВИ. 1993. № 7. С. 155; Трепавлов В. В. «Евразийская проблематика» в научных дискуссиях России и Запада // Контактные зоны в истории Восточной Европы. М., 1995. С. 167). Таким образом, советская историография застала «монгольский вопрос» нерешенным однозначно, более того, решаемым диаметрально противоположным образом. (Кривошеев Ю. В. Русь и монголы. СПб., 2003, С. 97).
Рассматривая государственность древнемонгольского ханства, акад. В. В. Бартольд заметил, что монголы принесли в завоеванные страны «…очень сильную государственную организацию, которая, несмотря на все недостатки, была более стройно выражена, чем прежние государственные системы, и она оказала сильное влияние во всех областях, вошедших в состав монгольской империи». (Бартольд В. В. Сочинения., М., 1963, Т. II, Ч. I, С. 719.). Если учесть современные теории об отсутствии у монголов государства в его классической форме, то, возможно, речь идет именно о военной организации, скопированной на всю этносоциальную общность завоеванных стран.
Огромный интерес представляют работы, посвященные истории народов Центральной Азии, собранные в пятый том девятитомного собрания сочинений (1963 – 1977). «Образование империи Чингисхана» (1896) – пробная лекция, оформленная в виде статьи.
Дореволюционная отечественная историография XIX – начала XX вв. практически не имеет фундаментальных трудов о становлении государственности монголов (хотя бы и на традиционно «русском» материале). Исключение составляют лишь работы В. В. Бартольда и Б. Я. Владимирцова. Это свидетельствует о еще недостаточной изученности источников и творческой переработки работ более ранних исследователей. Акценты смешались в сторону личностей, политических амбиций. Вместе с тем наметился и отход от общепризнанных концепций ига, «погибели» Руси и т. д., т. е. от официальной точки зрения Н. М. Карамзина и Х. Д. Френа.
В параграфе 1.2. «Проблемы изучения источниковой базы в востоковедной историографии» дан обзор основных источников, имеющихся по проблеме и их анализ. Вместе с тем приводятся оценки источников, отражающие различие взглядов исследователей.
Серьезным шагом на пути изучения Монголии и образования единого Монгольского государства стало опубликование в 1911 году в Санкт-Петербурге труда Плано Карпини «История монголов», а также книги Вильгельма де Рубрука «Путешествие в Восточные страны». Эти публикации явились ценнейшими источниками по изучению средневековой истории Монголии. Первая из них основана на известиях китайских источниках и личных впечатлениях, вторая являет собой капитальный труд о быте, занятиях, обычаях не только современной автору Монголии, но и других стран Востока, в частности, Центральной и Средней Азии. Много сведений по ранней истории монгольского государства сообщают армянские источники. К их числу относятся сочинения Григория Акнерци Магакия, Вардана Вардапета, Мхитара Айриванеци, Степаноса Орбеляна, Смбата Спарапета, Киракоса Гендзакеци, Степаноса-епископа, Безымянного Себастацци, Гетума II, Нерсеса Палиенца и др.
При изучении истории монголов нельзя обойти вниманием китайские официальные анналы, как: «Ши цзи» («Исторические записки» Сыма Цзяня), «Цянь Хань шу» («История Ранней /династии/ Хань»), «Хоу Хань шу» («История Поздней /династии/ Хань»), «Цзю Тан шу» («История /династии/ Тан в старом изложении»), «Синь Тан шу» («История /династии/ Тан в новом изложении»), «Суй шу» («История /династии/ Суй»), «Вэй шу» («История /царства/ Вэй»), «Сань-го чжи» («История о трех государствах»), «Ляо ши» («История /династии/ Ляо»); «Сун ши» («История /династии/ Сун»), «Сун Хуэйяо цзигао» («Черновое изложение главных факторов и событий истории /династии/ Сун»), «Цзинь ши» («История /династии/ Цзинь»), «Сюй вэнь-сянь тун као» («Продолжение исследования всех разделов китайской истории»), «Цзы-чжи тун-цзянь» («Всепроникающее зерцало, управлению помогающее»), «Ци дань го-цзи» («Описание государства киданей») и др. Известны также эпиграфические материалы по раннему средневековью Монголии, к которым относятся разные надписи на стелах, тамги, пайдзы (пайцзы), ханские ярлыки, надписи квадратным письмом.
В ранних источниках по истории монголов не только содержится изложение хода исторических событий, но и приводятся многочисленные свидетельства современников, освещающих эти события с точки зрения покоренных народов. Таких источников много, отметим лишь важнейшие из них. Первое место среди этих источников занимает «Сборник летописей», написанный в 1300 – 1301 – 1310 – 1311 годах выдающимся персидским историком средневековья Рашид-ад-дином по указу Газан-хана.
Из других персидских источников следует упомянуть хроники, повествующие о монгольском нашествии на Туркестан, написанные непосредственно после него. В этих сочинениях персидских авторов очень ярко запечатлены подробности разгрома Бухары, взятие Самарканда и другие события. Часть этих хроник переведена на русский язык. (См. Тизенгаузен В. Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой орды. Т. 1. СПб., 1884, С. 1 – 45. Петрушевский И. П. Новый источник по истории монгольского нашествия («Нафсат-ал-Масдур» – «Раздавшийся свист ветра»). – Белек (подарок) С. Е. Малову. Фрунзе, 1946).
В главе II. «Отечественная историография 1917 – 1991 гг.» диссертации рассматривается развитие советской историографии в указанный период.
2. 1. Развитие монголоведной науки (1917 – 1961 гг.). В конце 20-х и 30-х годах появились специалисты нового поколения, причем основная их часть занималась современным Востоком, а точнее – проблемами революционного движения на Востоке, что строго соответствовало запросам того времени. В 1922 г. была издана в Берлине на русском языке книга Б. Я. Владимирцова «Чингисхан». Книга эта имела большой успех в Западной Европе. В 1926 году она была переведена на французский язык, а в 1930 году – на английский язык. В 1926 году В. В. Бартольдом написаны «Двенадцать лекций по истории тюркских и монгольских народов» (опубликованы в 1928 году).
Польский ученый В. Л. Котвич также не обошел вниманием личность Чингисхана. В статье «Из поучений Чингисхана», опубликованной в 1923 году в журнале «Восток» (№ 3), В. Л. Котвич ставит вопрос – какими побуждениями руководствовались Чингисхан и его сподвижники, возведенные на ступень повелителей почти всей Азии и части Европы, в разных фазисах столь необычной политической карьеры, к чему были направлены их помыслы и каковы были их заветные чаяния?
Большое значение имело постановление Совета Народных Комиссаров Союза ССР и ЦК ВКП(б) от 16 мая 1934 года «О преподавании гражданской истории в школах СССР». Но как оказалось в дальнейшем, постановление имело последствия, идущие далеко за рамки учебников по истории. Фактически была разгромлена школа М. Н. Покровского, который был обвинен в тех негативных последствиях, о которых зашла речь в постановлении. На известного ученого навесили массу ярлыков типа «экономического материалиста», «богдановца» и т. д.
Критике подвергались работы В. В. Бартольда и Б. Я. Владимирцова, как якобы повторяющие в научном плане труды их предшественников (так, например, первый был «уличен» в том, что ничего нового его «Туркестан» по сравнению с трудом Абеля Ремюза не содержит).
С точки зрения профессора Н. Н. Козьмина, школа Бартольда стоит на точке зрения некоторого исторического чуда.
В целом и общем следует указать, что историческая отечественная наука того периода в отношении изучения событий того или иного времени стремилась лишь «вскрыть» экономические причины какого-либо явления. Предпочтение при этом отдавалось так называемому марксо-ленинскому методу, заключавшемуся в выискивании в каждом моменте исторического развития элементов классовой борьбы. Личности в истории практически не предавалось значения, а упрощенная формулировка типа «хороший – плохой» обязательно дополнялась характеристикой «классовой ограниченности» того или иного исторического персонажа.
2.2. Отечественная историография (1961 – 1991 гг.). В данном параграфе рассматриваются изменения, произошедшие в советской историографической науке под воздействием смягчения политического режима (Н. С. Хрущев) и «новым мышлением» советского руководства в 1985 – 1991 гг.
Новый серьезный этап принципиального осмысления проблем Востока наступил примерно в 60-е годы и в значительной своей части вновь был связан с выдвижением на передний план идей Маркса об «азиатском» обществе. Идеологическая оттепель позволила отечественным востоковедам включиться в дискуссию и высказать ряд неординарных точек зрения, достаточно далеких от санкционированных режимом истматовских идей. Однако большого развития дискуссия не получила, ибо вскоре была прервана под давлением власти. Наступило время реванша, отмеченное появлением ряда работ, авторы которых стремились отстоять истматовские схемы, причем делалось это уже не столь вульгарно, как прежде, что придавало отвергнутым жизнью схемам иллюзию некой научности (наиболее наглядно это видно на примере В. Н. Никифорова «Восток и всемирная история», М., 1975. (Цит. по: Васильев Л. С. История Востока. Т. I., М., 1998, С. 35 – 37).
Монголы-завоеватели преподносятся как несомненно негативная сила, и авторы не жалеют красок, чтобы подчеркнуть примитивность и жестокость этой степной стихии – особенно по сравнению с завоеванной ими Русской землей. Постепенно мнение о катастрофических последствиях нашествия, призванное объяснить причины отставания России, а после и СССР, от западных стран, становится господствующим не только в специальной литературе, но и в школьных и вузовских учебниках, а постепенно и в широких кругах населения.
Данный тезис был впоследствии «подкреплен» археологическими раскопками М. К. Каргера, Б. А. Рыбакова, нашел обоснование в трудах К. В. Базилевича, и привел к пресловутой монголофобии. В этом плане в советской исторической литературе налицо существенный регресс по сравнению с исторической мыслью 20-х – начала 30-х гг. XX в.
В концептуальную канву укладываются и работы И. Б. Грекова и Ф. Ф. Шахмагонова, В. В. Каргалова, М. Д. Полубояриновой, В. Д. Пашуто.
Несмотря на строгую идеологическую заданность, данные работы свидетельствуют о высоком уровне разработки темы. Несомненное развитие исследовательской инициативы представляют книги М. Г Сафаргалиева, Г. А. Федорова-Давыдова, М. А. Усманова, В. Л. Егорова.
Возрос интерес к теоретическим проблемам кочевничества. С 70-х годов XX в. советская востоковедная историография уделяет большое внимание общим принципам организации общества у номадов. Эволюция формационного подхода привела к попыткам изучения основополагающих понятий, одним из которых является термин «империя».
В российской науке синдромный подход перекликается с культурологическим (Г.С. Кнабе, С.И. Каспэ, Л.С. Гатагова). Первостепенным положением данного подхода является выделение для любой империи широкого территориального пространства, детерминирующего с ее миссией, разнообразием культурных матриц, определяющих все типы социального действия, то есть имперский характер, и смысл государства объясняются наличием и содержанием неоднородной политической культуры. В этом случае имперская система представляет такой тип политической системы, которая охватывает большие территории и этнически неоднородные группы, выступающие в качестве политической организации, – способа разрешения конфликтов культурно мотивированных политических ориентации.
Современные палеографические данные последнего десятилетия свидетельствуют об отсутствии прямой связи глобальных циклов усыхания/увлажнения степи с периодами гибели/подъема степных империй. Оказался ошибочным тезис о классовой борьбе у кочевников, поскольку таковой не наблюдалось (Марков Г. Е. Кочевники Азии; он же. Теоретические проблемы номадизма в советской этнографической литературе // Историография этнографического изучения народов СССР и зарубежных стран. № 5, 1989; Хазанов А. М. Социальная история скифов. М., 1975; Крадин Н. Н. Кочевые общества и др.).
Государство – институт не этнический, а социальный. Возникая при первобытнообщинном строе, оно может охватить один этнос целиком, или несколько соседних этносов, или часть своего этноса, так как две системы отсчета – социальная и этническая – не совпадают. (Гумилев Л. Н. Гуманитарные и естественнонаучные аспекты исторической географии //Экономическая и социальная география. Л., 1984, С. 51). Кроме того, у монголов феномен верховной власти еще недостаточно изучен. Ряд исследователей считают, что развитие монгольского общества происходило по классической пятичленной марксистской схеме, но с некоторым опозданием (см. например, работы Б. Я. Владимирцева и В. В. Бартольда). Появился даже термин кочевой феодализм, специально приспособленный для объяснения явлений, не вписывающихся в положения классического истмата. (См. Крадин Н. Н. Особенности классообразования и политогенеза у кочевников // Архаическое общество: Узловые проблемы социологии развития. Ч. 2. М., 1991; он же. Кочевые общества; он же. Кочевничество в цивилизационном и формационном развитии // Цивилизации. Вып. 3., М., 1995; он же. The Origins the State Among the Pastoral Nomads // Etnochistorische Wege und Lehrjahre eines Philosophen. Festschrift fr Laerence Krader zun 75. Geburstag. Frankfurt am Mein, 1995).
Глава III. «Современная монголоведная историография» посвящена проблемам и перспективам современной монголоведной историографии.
3.1. Проблемы монголоведной историографии. Рассмотрение проблематики детерменирования кочевых империй было продолжено и в дальнейшем. Т. Д. Скрынникова (Фрэзер Дж. Золотая ветвь. М.: Изд-во полит. лит-ры., 1986; Куббель Л. Е. Очерки потестарно-политической этнографии. М.: наука, 1988; Скрынникова Т. Д. Харизма и власть в эпоху Чингисхана. М.: Вост. лит-ра, 1997).
Оригинальной точки зрения придерживается монгольский историк Ш. Бира. (См. его статью «Концепция верховной власти в историко-политической традиции монголов» (Туухийн судлал. Tomus X, Fasc. 1-12 Улаанбаатар, 1974. С.67 – 72).
Суть ее заключается в том, что по мере развития государства у разных народов через поколения передается идея о хагане и хаганской власти. Такая идея возникла в среде кочевничества достаточно давно. В VI – XIII веках она была унаследована тюрками и монголами.
Можно отметить одновременное существование двух тенденций: 1) уничтожение вождей, сопротивляющихся централизации под властью нового военного лидера; 2) использование новым лидером в руководстве конфедерацией сложившейся клановой системы и механизмов, обусловленных общинно-родовой традицией, где даже так называемая военная «десятичная» система дублировала родовую, а не отражала реальное число воинов.
«При выборе термина для обозначения уровня политической организации я сочла невозможным использование термина «государство», поскольку в Монголии не прослеживаются основные его признаки, отличающие его от других форм социально-политической организации. Основной акцент сделан на доказательстве того, что в монгольском обществе периода империи большое значение сохраняется за родом, в котором верховный правитель (хан) является гарантом единства общности, ее целостности и сохранения родовых связей. Однако нельзя не отметить объективное существование другой тенденции – начала разрушения связей внутри конического клана за счет включения в монгольское ЭСО (Этно-социальное объединение) других этносов, а именно соседей-кочевников, через «военную» десятичную систему», – пишет Т. Д. Скрынникова в своей работе «Харизма у монголов в эпоху Чингисхана».
Ш. Р. Цыденжапов в работе «Тайна Чингисхана» (Улан-Удэ, 1992) сделал упор на экстрасенсорные способности Чингисхана, убедительно доказав на основе свидетельств современников и документов («Сокровенное сказание» и др.). Кроме того, имеются различные сведения, свидетельствующие о сверхъестественном происхождении предков Чингисхана (не исключая инопланетное происхождение). В другой его работе «Чингисхан» (Улан-Удэ, 1990), отмечается, что «… в тот период монголы находились на грани жизни и смерти, то есть в постоянной опасности, ибо даже близкие родственники неожиданно становились смертельными врагами и наносили предательские удары в спину друг другу из-за частых распрей, происходивших в борьбе за власть при отсутствии единого предводителя.
Параграф 3.2. «Перспективы монголоведной историографии» посвящен проблемам будущего монголоведных исследований.
В последнее двадцатилетие появился и ряд специальных работ, посвященных проблемам государственности и государства у монголов. Так, В. В. Трепавлов отстаивал концепцию Традиции, основного «хребта исторической памяти и культуры духа». Изменение Традиции (очень длительное и постепенное) и позволяет развиваться обществу и государству в целом.
В 80-е гг. наука социалистического лагеря пополнилась идеями и методами, выработанными в недрах американской политической антропологии. Каждый ученый по-своему применял достижения американской школы в приложении к обществам Востока, в том числе и к Монголии. Если часть ученых ранее соглашалась с тем, что в период государственности у монголов существовал феодализм, то теперь этот феодализм сначала стал характеризоваться в качестве «раннего», а потом и «вождества» (Н. Н. Крадин и др.) Е. И. Кычановым, например, впервые была объединена и проанализирована специфика преемственности государства и права, законов войны и мира, сделан упор на вкладе кочевников в земледельческие общества и культуры, очерчены основные моменты эволюции мировоззрения народов скотоводческой культуры. (Кычанов Е.И. Кочевые государства от гуннов до маньчжуров. – М., 1997). Имеются также труды и идеи современных исследователей, касающиеся проблем власти и государства: труды Е. И. Кычанова по китайскому и тангутскому праву, а также его монография о кочевых государствах, исследования «Артхашастры» В. И. Кальянова, дхармашастр А. А. Вигасин и А. М. Самозванцева (Вигасин А. А., Самозванцев А. М. Артхашастра. Проблемы социальной структуры и права. – М., 1984; Вигасин А. А., Самозванцев А. М. Дхармашастра Нарады. Пер. с санскр. и ком. А. А. Вигасина и А. М. Самозванцева. Вступ. ст. А. А. Вигасина. – М., 1998), С. В. Кулланды (Кулланда С. В. Царь богов Индра: юноша – воин – вождь // Ранние формы политической организации: от первобытности к государственности. – М., 1995). В своей статье «Кочевничество и теория цивилизаций» Н. Н. Крадин объясняет применение цивилизационного подхода крушением формационного подхода, объявляя его устаревшим. При этом приводятся критерии цивилизации по А. И. Мартынову (Мартынов А. И. О степной скотоводческой цивилизации I тыс. до н. э. Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций. Алма-Ата, 1989, С. 284 – 292; Мартынов А. И. Модель цивилизационного развития в степной Евразии. Социально-демографические процессы на территории Сибири (древность и средневековье). Кемерово, 2003; Крадин Н. Н. Кочевничество и теория цивилизаций // Монгольская империя и кочевой мир. Кн. 2. Улан-Удэ, 2005).
С. Г. Кляшторный применяет метод линейной эволюции кочевых обществ, согласно которому власть развивалась от родоплеменных и военно-демократических до раннего государства – надплеменной политической организации. ( Кляшторный С. Г . Основные этапы политогенеза у древних кочевников Центральной Азии // Монгольская империя и кочевой мир. Кн. 2. Улан-Удэ, 2005; Кляшторный С. Г., Султанов Т. И. Государства и народы евразийских степей: Древность и средневековье. СПБ., 2000; Крадин Н. Н., Данилов С. В., Коновалов П. Б. Социальная структура хунну Забайкалья. Владивосток, 2004; см. также: Базаров Б.В., Крадин Н. Н., Скрынникова Т. Д.. Введение: Монгольская империя – результаты и перспективы исследования // Монгольская империя и кочевой мир. Кн. 2. Улан-Удэ, 2005).
Работы Д. Г. Савинова посвящены иерархии кочевых обществ (Савинов Д. Г. К вопросу этногеографии севера Центральной Азии в предмонгольское время. // Проблемы отечественной и всеобщей истории. Вып. 2. Л., 1973.Савинов Д. Г. Система социально-этнического подчинения в истории кочевников Центральной Азии и Южной Сибири // Монгольская империя и кочевой мир. Кн. 2. Улан-Удэ, 2005 и др.).
А. А. Тишкин, констатируя кризис марксистско-ленинских подходов, говорит о появлении в этой связи массы информации, которая еще не проанализирована и не переработана критически. Она нуждается в осмыслении и упорядоченности. Одной из сторон методологического многообразия стало появление теории элиты (См. Миллс Р. Властвующая элита. М, 1959; Ашин Г. К. Миф об элите и «массовом обществе». М., 1966; Ашин Г. К. Критика современных буржуазных концепций лидерства. М., 1978; Ашин Г. К. Современные теории элиты: критический очерк. М., 1985; Ашин Г. К., Понеделков А. В., Игнатов В. Г. и др. Основы политической элитологии. М., 1999).
С. А. Васютин рассматривает проблему происхождения власти у кочевников в рамках дискуссии по проблемам государственности и пределов политического развития номадов.. (Васютин С. А. Лики власти (к вопросу о природе власти в кочевых империях) // Монгольская империя и кочевой мир. Кн. 2. Улан-Удэ, 2005).
Ряд ученых, в частности Л. Билэгт, сформулировал вопрос о несоответствии содержания того, что в науке называют родом (монг. обок). По его мнению, и с этим можно согласиться, обок (основная единица монгольского общества) не является гомогенным, а представлял собой полиэтническое общество. (Билэгт Л. К вопросу о племенной организации общества монголов X – XII вв. // Монгольская империя и кочевой мир. Кн. 2. Улан-Удэ, 2005).
Так, ученый из Хухэ-хото Сайшаал издал в 1952 г. двухтомную книгу «Чингис хааны товчоон», а Чингэлтэй – работу «Чингисийн цэдиг». Из работ японских историков прежде всего необходимо назвать книги Ивамури Шинобу, Кацуфужи Такэши «Их Монголын эзэнт улс» (1965), Кабаяши Такаширо «Чингисхан» (1972), Окада Хидэхиро «Чингисхан». В середине и во второй половине XX в. в странах Запада одна за другой вышло несколько крупных работ – «Чингисхан» Г. Лэмби, «Чингисхан» Р. Фокса. В 1950 г. издана книга Д. Мартина «Возвышение Чингисхана и его победы в Северном Китае». В 1983 г. была опубликована книга П. Рачневского «Чингисхан, его жизнь и деятельность».
Книга Джеймса Чамберса «Всадники дьявола: монгольское завоевание Европы» (Нью-Йорк, 1979) неоригинальна, подвержена обычным стереотипам: порицание монголов за установление феодализма, который держал Русь «отсталой» и «угнетенной», что свидетельствует о слабом понимании русской истории. Работа Филиппса «Монголы» (Нью-Йорк, 1965) не лучше; она охватывает более продолжительный период русской истории, при этом автор допускает много фактических ошибок. Книга Люка Квонтеня «Имперские номады: История Центральной Азии, 500 – 1500 гг.» (Филадельфия, 1979), посвященная периоду монгольской империи, страдает концептуальной и фактологической неряшливостью и библиографическим невежеством, особенно по истории Золотой Орды и русской истории.
Подробное изложение состояния современного зарубежного монголоведения и полный список работ по истории и современному состоянию Монголии содержит книга М. И. Гольмана (Гольман М. И. Монголоведение на Западе. М., 2004; Гольман М. И. Изучение истории Монголии на Западе. XIII – XX вв.).
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В силу своего геостратегического положения Монголия и Россия на протяжении многовекового промежутка времени оказались тесно связанными между собою в различных сферах деятельности. Не всегда эти взаимоотношения были мирными, в период образования единого государства имела место широкомасштабная экспансия. Монголия на протяжении нескольких веков вынуждена была вести тяжелые кровопролитные войны с многочисленными врагами. Постоянные военные опасности, а также относительная компактность ареала обитания монгольских племен наложили специфический отпечаток на все институты кочевого монгольского общества, во многом обусловили уникальность этно-политических и экономических институтов, привели, по мнению ряда исследователей, к возникновению особого типа иерархических отношений – суперсложному вождеству.
Период с 18 июня 1700 г., когда был подписан Указ Петра I об отправлении в Тобольск «добрых и ученых, не престарелых иноков двух или трех человек, которые бы могли китайскому и мунгальскому языку и грамоте научитесь», положил начало научному российскому монголоведению. Монголоведение в России прошло более чем трехсотлетний период. Уже к середине XIX в. оно оформилось как самостоятельная отрасль востоковедной науки. Качественной стороной этого процесса было открытие первой в мире кафедры изучения монгольского языка в Казанском университете под руководством О. М. Ковалевского.
Научное монголоведение сформировалось в XIX в. параллельно с основными востоковедными направлениями и достигло мирового уровня трудами: Н. Я. Бичурина, Я. И. Шмидта, О. М. Ковалевского, А. В. Попова, А. А. Бобровникова, Д. Банзарова, К. Ф. Голстунского, А. М. Позднеева, В. В. Бартольда, Г. Ц. Цыбикова, В. Л. Котвича, Ц. Ц., Жамцарано, Б. Я. Владимирцова и других российских ученых.
Одним из примечательных фактов послереволюционного периода можно считать появление большого числа работ, написанных представителями бывших «национальных окраин». Армянские, туркменские, казахские и другие ученые внесли немалый вклад в развитие исторической науки. Н. Ц. Мункуев, Д. Б. Улымжиев, С. Ш. Чагдуров, Н. В. Абаев, Ш. Б. Чимитдоржиев, Б. Р. Зориктуев, В. Д. Дугаров, Б. В. Базаров, Т. Д. Скрынникова и другие достойно представляют Россию сейчас и делали это раньше, являясь выходцами из Бурятии. Переход на подлинно научную базу изучения документов, систематизации собранного материала, выработке стройных концепций исторического бытия полностью был завершен именно в советское время.
Периодизация советского периода обусловлена концептуально: 1) становление марксистско-ленинской историографии (1917 –конец 30-х гг. XX в.); 2) послевоенная отечественная историография (40 – 60-е годы XX в.), преодоление трудностей переходного периода, появление работ общего характера, основывающихся на комплексном подходе к изучению истории Монголии, постепенный отказ от одностороннего рассмотрения различных проблем в историографии; 3) 50-е гг. – 1985 г. – марксистская методология на практике, возрастание научного интереса к Монголии в связи с ее принятием в 1961 г. МНР в члены ООН и сменой политического курса нового советского руководства; 4) середина 80-х годов – настоящее время – появление новых и возврат к старым концепциям развития монгольского общества, формирование немарксистской историографии.
Основные положения диссертации изложены автором в следующих работах:
1) Невский А. А. Интеллигенция и новые подходы к изучению исторического наследия народов Центральной Азии. // Интеллигенция и нравственность. Улан-Удэ – Москва, 2005.
2) Невский А. А. Проблемы национальной истории монголоязычных народов. Некоторые аспекты историографии государственного строительства в Монголии в XIII – XIV вв. Улан-Удэ, 2005.
3) Невский А. А. Чингисхан и начало новой эры в истории монгольских народов. Доклад на Международной научной конференции «Чингисхан и судьбы народов Евразии». Программа. Улан-Удэ, 2002.
4) Невский А. А. О происхождении мифа «Восточной мудрости» в становлении и развитии национализма. // Сборник трудов молодых ученых Байкальского региона. Улан-Удэ, 1999.